Заклинание

Внутри тела человека эти огромные трубки проходили от ног к голове и испускали свет вовне, равно как и набирали, а у ангела они были полностью замкнуты внутри тела. Эти создания сами создавали свет. И в отличие от человека в груди ангела билось сердце. А сейчас я смотрел, как оно раздувается и спадает, как вспыхивают огоньки и устремляются в основные сосуды. Но свет угасал, сосуды пустели, потухали.

Мне стало страшно. Если смерть ангела такова, то нет ничего прекраснее и страшнее её, словно беспомощно смотреть, как умирает добро.

– Что с тобой? – спросил я.

Арим, конечно, улыбнулся:

– Такова наша боль. Мы гаснем. Именно это случится с Сафэном, если он потеряет Таню.

– Я этого не знал, – прошептал я.

Свет ангела снова родился и ринулся по погасшим крыльям, и вот он уже весь сиял, освещая сумрачный мир.

– А ты чего болеешь? – спросил я. – Твой охраняемый в норме.

– Мы все чувствуем, – покачал головой Арим, – особенно мы с ним. Мы ангелы связанных созданий и сами связаны, как вы.

Мы долго сидели молча. Ветер гонял сквозь нас листья. Было так интересно ощущать, что твоё тело проницаемо. И, тем не менее, оно существует. Лёгкое, многослойное, пронизанное сетью сосудов, в которых течёт свет.

Арим сегодня никуда не спешил, как это бывало обычно, о чём-то думал. Наверное, об одном и том же со мной. Времени почти не осталось, а ситуация ухудшилась на порядок.

– Ночь заканчивается, – сообщил нам ветер.

Таня сейчас дома, спит. Когда проснётся, у неё снова будет приступ боли.

– Я должен быть с ней, – сказал я.

Арим отвлёкся от собственных мыслей, внимательно посмотрел на меня. Нет, такого взгляда я определено раньше не замечал.

– Как ты думаешь Вик, почему? – спросил он.

Я каждый день спрашивал себя о том же. Почему Таня не может смириться с моей смертью? Почему ищет меня ночью на кладбище, ждёт каждый день? Я знал почему.

Чтобы понять и принять расставание, нужно сказать и услышать в ответ: прощай. Тогда кажется, что чувство потери не так велико.

Даже выходя из дома в тапочках, на пять минут, мы произносим: сейчас вернусь. Мы говорим это, не задумываясь, где-то в душе зная, что должны дать это маленькое обещание. Чтобы другие ждали тебя, а ты сам понимал, что тебе есть куда и зачем вернуться. Каждое слово в нашей жизни имеет значение, а я не сказал Тане ничего. Ни о том, что люблю её, ни о том, что не нужно плакать обо мне. И сейчас у меня даже не было возможности объяснить ей, что её смерть разлучит нас окончательно.

– Зачем тебе? – спросил я вместо ответа.

Ангел сидел, глубоко задумавшись.

– Я не могу, – вдруг произнёс он, – не могу сказать тебе напрямую, каким образом можно поговорить с живым человеком из средней тени.

– Что?! – я действительно удивился. – Это возможно?! Арим!

И он молчал всё это время! Я мечтал поговорить с Таней хотя бы минуту, да хоть тридцать секунд! Только сказать, что люблю и ей надо жить, боже, а этот!..

Я был готов броситься на ангела с кулаками. Арим взглянул на меня и ему, конечно, стало смешно. Он расхохотался. Это было примерно то же самое, что разбегаться и биться головой о скалу. Я против ангела. Мне тоже стало смешно.

– Ты мне так и не веришь, – покачал Арим головой, и его улыбка сразу потяжелела. Похоже, он опять вспомнил, почему я здесь. – Думаешь, я просто так не говорю тебе о чём-то?

Теперь молчал я.

– Общение с живым человеком может тебя убить. Если ты погибнешь, толку от этого не будет, – сказал ангел.

– Если я не попытаюсь, погибнет Таня, – заметил я. – Толку тоже не будет. Так что надо делать?

Арим усмехнулся:

– Дружи с ветром. Он может проникать через границы всех слоёв, может переносить свет, может изменять его, менять концентрацию. Прозрачные стены для него не существуют.

Повисло молчание.

– И это всё? – уточнил я.

– Да.

– А обо всём остальном я должен догадаться сам?

– Да.

Теперь усмехнулся я. Ангел не может говорить и делать то, что хоть чем-то грозит его охраняемому, то есть мне.

– Спасибо, – кивнул я.

Арим смерил меня взглядом, улыбнулся:

– Отправляйся.

– Ты со мной не пойдёшь?

– Нет, у меня много дел.

– Каких?

– Подготовка к открытию коридора перехода. Твоего, между прочим.

– Ах, да, переход… – вздохнул я, вспомнив о том, что мне предстоит.

Арим растаял в сиянии, и после его ухода сразу потемнело. Хотя сквозь сеть листьев в сером небе угадывались прозрачно-светлые скопления золотого оттенка. В мире живых людей встало солнце.

У светлых душ, вроде меня, солнечный свет силы не отнимал. Обитатели же тонкой ночи обгорали на нём легко и быстро. Поэтому все злобные духи творят дела свои только в темноте, в тёмное время суток или в тёмных помещениях. Выдержать дневной свет почти никому из них не по силам.

Тонкая ночь. На нашем кладбище вход в её границы располагался на южной стороне у старой могилы. Чёрная дыра прямо в воздухе над покосившемся крестом. Там всегда кто-нибудь дежурил, охрана из парочки вампиров, две, три тёмные грешные души…

О, вышли…

Не зря я посмотрел в ту строну. Приближались две тёмные души, с пустыми серыми сосудами в прозрачных телах.

После ангела вокруг могилы остался купол света, так что им при всём желании не удастся приблизиться ко мне больше, чем на его границу.

– Здорово, мужики, – сказал я первым.

– Здорово, – отозвались они хором.

– Что случилось?

– Ничего. Поговорить надо.

– А чего раньше не подошли?

– Ангел был.

– А…

Не люблю общаться через преграду. Я вылетел за пределы купола.

– Насчёт Тани твоей, – начал один и замялся.

Я сразу напрягся:

– А что насчёт Тани?

– Она у тебя умирает.

– Я знаю.

– Ты заметил, какая она внутри?

– О чём ты? – не понял я.

– У неё чернота. Откуда в ней столько?

– Её щит нарушен.

– Это мы заметили, – усмехнулся один, – такие раны, её издалека видно.

– Ребят, в чем вопрос?

Раз они сами всё видят, зачем спрашивают? Ясно же, Таня набирает темноту через открытые раны. Любое чужое горе, любое случайно оброненное плохое слово, чужие мысли, всё это втягивается в неё.

– Ты знаешь, столько не набрать и за десять лет, – заметил второй. – Это не извне.

Я похолодел. Да, даже здесь я мог ощутить, как по моему прозрачному телу прошла холодная судорога.

– Она не только набирает, но и рождает сама, – тёмный говорил вполне уверенно. – Это не набранная темнота, а чисторождённая, от её собственного отчаяния. Она утянет её не в тонкую ночь, а ещё дальше. И не просто в качестве тёмной души, поверь мне.

Я молчал, осознавая, что мне говорят. Люди, умеющие рождать темноту любого рода, бесценны для тонкой ночи. Их забирают в качестве создателей, то есть в её строители. Это путь в бездну.

– Почему он мне не сказал? – вырвалось у меня.

Арим, конечно, знал об этом. Не мог не знать. Наверное, боялся, что это добавит мне боли. А даже с самым малым тёмным пятнышком в моём прозрачном теле верхний свет мне закрыт. Перед входом я должен быть чистым, светящимся и счастливым духом.

Тёмные стояли, удручённо молча. В их глазах отражался свет ангельского купола. После ухода Арима, его печать на моей могиле сияла ярко, источая вокруг себя плотное сферическое сияние.

Я много раз представлял себе такой взгляд. Такой, каким будешь смотреть, выйдя из холодного зимнего леса на горячий костёр, как будешь жаждать его живительного тепла, дрожать и мучительно ждать, потому что подойти можно, только если тебя позовут. Свет ангела даётся в руки с разрешения, иначе он смертельно опасен. А разрешить мог только сам ангел или я, поэтому…

Я отодвинулся с дороги и кивнул на купол:

– Берите, сколько возьмёте.

Тёмные посмотрели на меня благодарностью. Для них это была роскошь. Они собирают свет по крупицам, потому что сияние ангелов для них не предусмотрено, а без него здесь, как в том зимнем лесу без костра.