Страница 83 из 161
— Это сделал тот тип, о котором говорил мистер Портер, — сказал Джаспер. — С таким неприятным именем… Ратц. Но если Фиш нужен им, чтобы выведать что-то про второй ключ, зачем им его убивать?
— Я тоже этого никак не могу понять, — признался доктор Доу. — Быть может, он не оставил им вариантов и слишком отчаянно защищался…
— Что это за второй ключ, как думаешь? Все так запутано!
— Тут-то как раз все ясно, — снисходительно заметил дядюшка Натаниэль. — Из подслушанного тобой разговора мистера Портера и мисс Керри́ди (к слову, мы еще обсудим эту твою опасную авантюру) становится предельно ясно, что Фиш и сам мистер Портер оба ищут некую Машину. Я осмелюсь предположить, что речь идет о той самой Машине Счастья, о которой сказал нам Фиш. Учитывая все, что нам известно, можно подытожить, что Машина Счастья заводится двумя ключами. Господин управляющий банка полагает, что второй ключ у Фиша, в то время как первый… первый у него самого.
— Да, все это кажется очень логичным, — Джаспер кивнул. — Но мы не нашли у Фиша никакого ключа…
— Разумеется, носить с собой его опасно. Думаю, он его где-то спрятал.
— И узнать, где, мы у него сможем, только когда он придет в себя… И почему он без сознания! — раздосадованно воскликнул Джаспер: ему не терпелось узнать все поскорее.
— Нам еще повезло, что не задеты никакие жизненно важные органы. Нужно отдать должное профессионализму этого Ратца: даже вынужденным стрелять в грабителя банка, он ранил его так метко, чтобы потом оставался шанс привести его в чувство и допросить…
— А что это за Машина Счастья такая, за которой все охотятся? Как думаешь?
— Не имею ни малейшего понятия, — сказал доктор.
Кэб тем временем свернул на узкую аллею со сгорбленными деревьями по обеим сторонам улочки. Проехав ее до самого конца, он прополз под широкую арку ворот, над которой значилось:
«Чемоданное кладбище».
Чемоданное кладбище отличалось от прочих подобных мест тем, что над ним простиралась стеклянная крыша. Это место отдаленно напоминало огромный пассаж или, вернее, застекленный парк, но это был бы не Тремпл-Толл, если бы кое-где крыша не прохудилась, и в образовавшиеся дыры не заливал дождь. И тем не менее, почти всегда здесь было довольно сухо, а еще по кладбищу гуляло эхо, и все звуки множились и расползались средь могил.
Сразу за воротами начиналась центральная аллея, к которой со всех сторон подступали надгробия. Практически на всех надгробьях были выбиты циферблаты, и стрелки на них показывали время смерти человека, который под ним лежал. На могильных камнях тех, чей последний миг был не установлен, стояла полночь.
Путь докторского кэба лежал в дальний конец кладбища, где располагались здания кладбищенского архива, похоронное бюро и прочие не слишком приятные места. Откуда-то издали доносились заунывные звуки труб. Шли похороны.
Экипаж ехал очень медленно. Кэбмен морщился и шикал на ворон, которые то и дело садились на крышу кэба.
У края аллеи стоял небольшой черный фургончик с наполовину высыпавшейся золотистой надписью на борте: «Дэрри и сыновья. Гробокопатели». Прислонившись к нему, рядком стояли, очевидно, сами господа Дэрри, напоминающие ворон на ветке. Они курили и ожидали момента, когда можно будет начать закопку.
У одной из свежих могил в некотором отдалении от центральной аллеи чернело около дюжины фигур. Среди замерших без движения джентльменов и дам выделялась женщина — тонкая, хрупкая, содрогающаяся — казалось, она вот-вот рухнет прямо в разверстую могилу.
Доктор Доу дернулся так неожиданно и резко, словно его что-то ужалило.
— Кэбмен! Стойте! Остановитесь!
— Что еще за новости? — раздалось хмурое с передка.
— Немедленно остановитесь!
Раздраженный кэбмен что-то пробурчал себе под нос — как следует излил душу на пассажиров, но тем не менее, направил экипаж к обочине аллеи и там остановил его, встав рядом с еще тремя экипажами, которые, вероятно, принадлежали скорбящим родственникам покойного.
— Джаспер, будь здесь… — начал было доктор Доу, но тут же досадливо дернул щекой: мол, зачем я это вообще говорю. После чего открыл дверцу и покинул кэб. Джаспер, разумеется, последовал за дядюшкой.
Трое господ в черных фраках и цилиндрах дули в медные трубы, один угрюмо нагнетал меха бордового аккордеона, и еще один, толстяк в полосатой жилетке, стучал в большой барабан, висящий у него на ремне через плечо. «Погребальный оркестр господина Пруддса» стоял у края могилы и играл тягучую «Арлекинку», что тут же сообщало всем и каждому, что хоронят мужчину (чьего-то возлюбленного).
Натаниэль Френсис Доу кивнул господину Пруддсу, но тот отвернулся — у них с доктором были не очень теплые отношения. Один из трубачей, младший сын Уильяма Пруддса, не отрывая мундштука от губ, приветливо кивнул доктору Доу и промазал мимо ноты, за что получил от отца разъяренный взгляд.
По другую сторону от могилы замерли, видимо, родственники и друзья покойного. Доктор заметил, что чуть поодаль, на невысоком надгробии сидит, тоскливо опустив плечи, ребенок. В мальчике он узнал своего недавнего пациента.
Доктор Доу двинулся к скорбящим, с трудом находя путь между надгробиями. Подошел к женщине у разрытой могилы. Замер за ее спиной. Никто, кажется, не заметил его появления. Джаспер держался на некотором отдалении.
— Миссис Мортон? — негромко проговорил Натаниэль Доу, и вдова обернулась.
Было видно, что какое-то мгновение назад она держалась, глотала рыдания, не желая показывать кому бы то ни было свое горе, но стоило ей встретиться глазами с доктором Доу, как ее словно прорвало. Женщина будто надломилась. Заливаясь слезами, она бросилась к нему на шею.
Дрожащая и мокрая миссис Мортон смутила доктора — он не знал, что ему делать. Он чувствовал себя неловко и странно с опущенными долу руками, в то время как она заливала слезами его грудь и билась, словно в приступе судорожной чихоты. Ее губы что-то беззвучно шептали.
— Мне… мне очень жаль, миссис Мортон, — сказал доктор Доу. — Я вам сочувствую, мэм…
Губы Марго Мортон шевельнулись. Со стороны могло показаться, что это из-за рыданий, но доктор отчетливо услышал: «Спасите… спасите…».
— Дорогая, неприлично так набрасываться на джентльмена! — раздался за спиной строгий голос, и миссис Мортон тут же отпустила доктора, отвернулась и поднесла черный траурный платок к лицу.
Доктор обернулся. Женщина, призвавшая вдову следить за манерами, выглядела как нельзя уместно среди серых могильных камней: было в ней нечто загробное. Ее траурное бархатное платье больше подходило для великосветского приема. По мнению Натаниэля Доу, в нем было слишком много кружев (разумеется, черных), к тому же из-за турнюра оно делало его владелицу похожей на паучиху. Под сетчатой вуалью лицо женщины рассмотреть почти не удалось, но доктор понял, что оно узкое, со впалыми щеками и выступающими скулами. Также оно было очень бледным.
— Прошу, простите бедняжку, сэр, — сказала женщина. — Но вы должны понять… ее горе…
— Разумеется, мадам, — кивнул доктор, все еще обескураженный произошедшим. И тут он увидел среди скорбящих кого-то… кого-то странного… Тощая и длинная фигура в двууголке и носатой маске замерла за спиной какого-то джентльмена в котелке. Выглядел этот человек довольно жутко — даже невозмутимого доктора Доу пробрало. Что он здесь делает?
— Мы с вами, кажется, не знакомы, — продолжила «паучиха». — Вы приходились другом Джонатану? Быть может, его коллегой из «Лейпшиц и Лейпшиц»?
Доктор Доу лишь на мгновение отвел взгляд от незнакомца в маске, но в следующий миг его уже не было.
— Нет, мэм. Меня зовут Натаниэль Доу. Я доктор. Калеб мой пациент.
— Гм… конечно, — поджала губы женщина. — Джеральдин Четвин, старшая сестра Марго.
— Соболезную вашей утрате, мэм, — сказал доктор.
Выражение лица миссис Четвин никак не изменилось. Соболезнования доктора, казалось, ей были без надобности.