Страница 31 из 121
В глубине янтарных глаз вспыхнуло пламя. И вновь девушке показалось, будто перед ней и не человек вовсе.
— Вы уже приняли их, Скотт, обратной дороги нет.
Раян одним глотком осушил свою чашку. А ведь чай был горячим, практически кипяток, однако он даже не поморщился.
— Вы обещали мне свободу выбора, — напомнила Лика. — Или слово мага ничего не стоит?
Она не позволит собой манипулировать, не позволит себя сломить! Напрасно Раян пробудил в ней непонятное нечто, тот самый странный дар. Пусть пока он большей частью приносил неприятности, но вместе с тем сделал ее решительнее, смелее.
Пальцы Раяна скрючились, словно когти хищной птицы. На мгновение Лике показалось, в тихой ярости он попотчует ее «Аквиром», но руки магистра быстро расслабились, лицо обрело безмятежность.
— Вы правы, Скотт, — он провел ладонью по лбу, потер кожу над кромкой волос, — слово мага нерушимо. Поэтому сегодня вы допьете чай и займетесь моей коллекцией. Как видите, ничего опасного, разве только вы вздумаете трогать то, что трогать не стоит.
Лика промолчала. Только сейчас она осознала, как напряжены ее собственные мышцы. Сделав глубокий вдох, Лика сбросила невидимую броню. Опасность миновала, магистр полностью контролировал свои эмоции.
— Испугались?
Он заметил и вздох, и ставшую мягче линию рта.
— Напрасно! Я не убиваю людей без причины. Очень серьезной причины, Скотт.
Раян чуть дольше, нежели требовалось, задержал взгляд на ее лице. Лика полагала, он еще что-то сделает или скажет, но магистр ограничился скупым: «Чашку можете оставить на столе» и вышел за дверь.
«Пора вставать, пора вставать!» — надсадно повторял будильник, очередным кошмаром врываясь в ее сон. Лике казалось, будто она тонет в ледяном озере. Барахтается, отчаянно пытается ухватиться за льдины, но те каждый раз предательски выскальзывают из-под пальцев. Но хуже всего вовсе не то, что мышцы стремительно цепенеют, а намокшая юбка камнем тянет ко дну — Оно рядом, и Лика боится, что оно успеет раньше. Неведомое нечто из парка.
Вчера она струсила, набравшись наглости, попросила Раяна проводить себя до общежития. Тот подозрительно прищурился:
— Боитесь темноты или хотите потешить самолюбие выдуманным романом?
— Темноты, — соврала Лика. — Причем с детства.
Она догадывалась, после магистр станет ее презирать, но вновь оказаться один на один с потусторонним существом, не могла.
Однако Раян оказался прозорлив:
— Не верю! Назовите настоящую причину, и я вас провожу.
И Лика сдалась, отведя глаза, сбивчиво поведала о неведом голосе, пугающем взгляде. Ответом стало тяжелое молчание. Углубившись в собственные мысли, Раян не двигался. Взгляд его ненадолго застыл, изрядно напугав девушку. Потом он мотнул головой: «Невозможно!» и бросил Лике:
— Собирайтесь!
Совпадение или нет, но в компании магистра ее никто не тронул. Лика даже начала сомневаться, не разыгралось ли у нее вечером воображение. Казалось бы, поздний час, тишина, все разбрелись по квартирам и комнатам — раздолье для нежити, но покой осеннего парка не нарушало ничего, кроме шелеста листвы и шепота ветра. Даже вороны куда-то попрятались.
И вот теперь наступил новый день, который предстояло начать на час раньше.
Выпростав руку из-под одеяла, Лика сонно пробормотала:
— Заткнись!
Обычно будильник на подобные экспрессивные реплики не реагировал, но сегодня, видимо, из сострадания к хозяйке сделал исключение.
— Ладно, хотя бы кошмар закончился, — пробормотала Лика, стараясь во всем найти положительные стороны.
Не факт, что скоро не начнется новый, причем наяву, но пока душевая в ее полном распоряжении. Оставалось надеяться, позавтракать тоже удастся. Пусть овсянка жидкая, на воде, зато питательная. Вдобавок к ней подавали пышные булочки с маслом и немного ягодного джема.
Лика понятия не имела, с какими вещами придется работать, поэтому заплела волосы в тугую косу и выбрала строгую облегающую блузу в комплекте с не менее строгой юбкой до колена. Ничто не стесняло движений, не могло загореться или за что-то зацепиться.
Позевывая, Лика вышла из общежития и направилась в сторону столовой. Ночью на парк опустился туман, поэтому идти приходилось осторожно: дальше пары метров ничего не видно. Солнце встало совсем недавно. Его скупые лучи, словно расплавленные потоки розового золота, пробивались сквозь молочную дымку. Красиво! Лика даже замедлила шаг, представила, будто она плавает в ласковом море.
Душу объяло небывалое спокойствие. И почему прежде она не любила утро, вечно сетовала, что приходится рано вставать. Сегодня Раян Энсис поднял ее в предрассветных сумерках, и ничего.
— Это того стоило! — с улыбкой пробормотала Лика, прислушиваясь к приглушенному перезвону часов.
Половина восьмого.
И она одна в целом парке, казалось, даже на целом свете…
— Скотт, неужели тебе понравилось?
Полный презрения вопрос нарушил ее единение с природой.
Лика недовольно нахмурилась и, по инерции скрестив руки на груди, повернулась к Мирабель.
— Покажись наконец, знаток чужого грязного белья!
Она сама не ожидала от себя таких грубых, хлестких слов, но иных не нашлось. В тот рассветный час Лика презирала Мирабель не меньше, а, может, даже больше, чем она ее.
Селти медлила, и, разозлившись, девушка прикрикнула:
— Ну давай же, главная трусиха академии! Заклинаний не будет, не придется хныкать в плечо подружкам и жаловаться ректору.
Плотный туман дрогнул, выпустив из своих объятий Мирабель. Она не успела одеться, накинула поверх ночной рубашки узорную шаль и чуть подрагивала от холода.
— О, сколько чести! Госпожа королева ради меня бежала босиком по парку! Признайся, Селти, у окна караулила? Или кого-то из подружаек следить приставила?
Плотину прорвало, слова лились неукротимым потоком. Лика испытала облегчение. В ней столько лет томились злость и обида, и вот она дала им выход.
— Как же тебя всего одна ночь с Энсисом изменила! — оправившись, Мирабель перешла в атаку. — Говорят, он даже до общежития тебя проводил. Молодец, Скотт, не как разовое развлечение себя обставила! А теперь куда? Булочки в постель понесешь, для двойного утреннего удовольствия? Правильно, старайся, иного способа удержаться в академии у тебя нет. Одно мое слово министру…
— Заткнись!
Рука Лики взметнулась, оставив на лице опешившей от небывалой наглости Мирабель некрасивый след. Широко распахнув глаза, она медленно, все еще не веря, коснулась горящей кожи и прошипела:
— Ты еще пожалеешь!