Восход луны

Шаукат откашлялся, пригладил ладонью копну черных волос.

— Я и не подозревал, что вы так любите стихи. Смотрите, свободных мест совсем нет. — Шаукат повел рукой по сторонам, и сидящие в зале тоже стали оглядываться, повинуясь жесту учителя. — Знать бы такое дело, мы подыскали бы помещение побольше.

Абд Ур-Разак тоже оглянулся, заметил Рири, его большие глаза наполнились изумлением.

— Да, да, — послышалось из зала. — Можно было собраться во дворе школы.

— На площади… Чистый воздух, звезды, девичьи глаза и стихи — что может быть прекрасней! — Шаукат не искал слов — слова сами спешили к нему. Он говорил просто, ясно и вдохновенно. — Наши предки когда-то так и делали. Поэты устраивали поединки у караван-сараев. Целыми днями шли они через безводные пустыни, мучились от голода, от жажды, а вечером, предоставив уставшим верблюдам отдыхать, читали и слушали стихи. Поэты из разных земель, скрестив «мечи», оспаривали друг у друга пальму первенства. — Он хотел было сказать несколько слов о настоящих мечах, которые скрестили арабы сегодня, но, заметив в дверях незнакомых людей, промолчал и добавил лишь, что у арабов, видно, любовь к поэзии в крови.

Собравшиеся слушали затаив дыхание. Фарида не пропустила ни одного слова. Порой ей хотелось встать и с гордостью крикнуть навесь зал: «Это мой учитель!» Рири Сидит не шелохнется, только из широко раскрытых незрячих глаз то и дело скатываются слезинки. Шаукат прочитал стихи о любви. Все так дружно хлопали, что он повторил стихотворение. Фариде хотелось запомнить его целиком, но она не сумела это сделать. А вот Рири запомнила и повторяла строчки про себя, чтобы не забыть. Стихи были без названия:

О, как не вовремя муэдзин прокричал в тот вечер свою молитву! Шаукат был в ударе, а Фарида и Рири должны были, будто назло, покинуть зал. Легко себе представить, как беспощадно осудили их юноши из медресе. Шаукат, конечно, тоже заметил, что подруги ушли, но ему потом можно будет все объяснить, ведь маму нельзя ослушаться… Фарида несколько раз оглянулась, выходя из зала. Девочки шли, тесно прижавшись друг к другу, и Рири нараспев повторяла: «Он спросит раз: «Моею стать согласна ль навсегда?..».

Умма-Джамилия была женщиной суровой и нелюдимой, поэтому Фарида ходила поболтать с Рири лишь в ее отсутствие. А с того времени, как там поселился Шаукат, Фарида и вовсе перестала показываться у соседей. Если по утрам, управившись с домашними делами, она выходила и случайно встречала Шауката, тоже идущего в школу, то старалась или обогнать его, или отстать — лишь бы не идти рядом. Что касается самого Шауката, то он не обращал на нее ни малейшего внимания.

Однажды ушей Фариды коснулись странные слова. Она услышала, будто новый учитель не ведет школьников «путем прямым». Дело было в том, что вечерами к нему приходили молодые люди, и небольшой дворик величиной с овечью шкуру, примыкавший ко двору Омара, наполнялся шумом и смехом. Омара это раздражало, зато Фарида с нетерпением ждала сумерек. Заберется в сарайчик между двумя дворами и, хоть это немалый грех, подслушивает, о чем болтают парни.

Шаукат как-то рассказывал о свадебных обрядах у разных народов. Так Фарида узнала, что есть страны, где вообще не существует шарты. Не сваты, а сами женихи выбирают себе невест; невесты тоже выходят замуж по любви. Фарида старалась уразуметь: как это может быть, чтобы мужчина добровольно жил с одной женой? Если бы не шарта, то, может, и сам Шаукат с удовольствием взял в жены всех девочек из их класса. Тогда бы он, наверное, узнал то разнообразие, о котором когда-то толковала соседка. И на какие средства живут в этих странах родители девушек, если они долго тратят деньги на дочерей, а потом отдают их женихам бесплатно?

Однажды Фарида, сгорая от любопытства, прильнула к щелке в стене сарая. Было видно и слышно все, что делалось во дворе Уммы-Джамилии. «Залежалый товар», «Когда-то единицей валюты был красный перец, теперь женщина», «Шарта — источник зла»… — доносилось до нее. Фарида замерла. Осуждают шарту? Как это можно! Она вспомнила слова отца: шарта — шампур, на него нанизаны судьбы женщин, рукоять шампура в руках мужчин… Значит, друзья Шауката с этим не согласны?..

Сегодня учитель вернулся в дом с целой компанией молодых людей. Им бы пойти в мечеть, совершить вечерний салят-ахшам, как подобает правоверным, а они расселись под деревом, спорят и что-то сочиняют. Не стихи ли? Нет. Шаукат сочиняет стихи, когда остается один в комнате или ходит по саду и бормочет, думая, будто его никто не видит и не слышит.

Фарида усмехнулась: они только и спорят что о шарте, будто всем приспичило жениться, а денег ни у кого нет. Нет, значит, шампура, не на что нанизать судьбы. Один рассказывал о своем брате, который с четырнадцати лет батрачит у будущего тестя, хотя невеста до сих пор играет в куклы. Легко представить себе, сколько этому бедняге еще придется вкалывать.

— Отцы сговорились, вот и батрачит, — спокойно заметил учитель.

Шаукат словно подбрасывал дрова в огонь, чтобы тот разгорался сильнее — пусть, мол, горячатся парни, пусть спорят и проникаются сознанием, что жить по-старому больше нельзя.

— Отцы сговорились! А зачем? У моего отца четверо сыновей. Старший женился — с того времени в доме хоть шаром покати. Последнего ишака отдали, теперь впрягайся в сакию сам и качай воду. Недавно сосед вместо обычного приветствия пожелал отцу: «Да поможет тебе аллах дожить до женитьбы четвертого сына». Это значит, до моей женитьбы… А мне-то каково? Впору самому в батраки податься, не знаю только к кому. Да и сколько придется батрачить, чтоб хозяин согласился отдать за меня дочь?

— Это смотря по тому, какая тебе приглянется.

— Да уж конечно не калека, не уродина. Ну, и не старуха, само собой, — сердито отвечал будущий жених, которого Фарида почему-то представила себе тщедушным и хилым: он переводил дух после каждой фразы и все покашливал, прочищая горло.

— При чем тут возраст? — кто-то заговорил, заливаясь смехом, хотя никто из слушателей не смеялся. — Не слышали, как наш родич женился? Год назад жена ушла в лучший мир. Остался он с детьми: два сына, три дочери. Дает он четыреста бумажек своему батраку и говорит: «Найди мне жену». Тот отправился к палестинским беженцам (у палестинцев, говорят, недорого берут за невесту). И привез. Как вы думаете, кого? Девочку лет десяти-одиннадцати. А у жениха дети вдвое старше, чем она.

— И что же, назад невесту не отослали?

— Жди. Четыреста бумажек на дороге не валяются.

— Надо что-то делать. — Шаукат как бы подвел итог — Что проку вот так языками чесать?

— Воевать с родителями?

— Зачем воевать? Договориться надо по-хорошему, установить твердую шарту. Когда-то же так было — устанавливали твердую цену, и все. Не больше и не меньше.

Фарида каждый день ждала прихода парней. Их разговоры ее страшно заинтересовали; заметив через забор, что учитель возвращается не один, она бросала все дела и бежала в сарай, будто бы собравшись плести корзины из камыша. Однажды там ее застала мать. Фарида, притаившись, ловила каждое слово, раздававшееся из-за ограды. Мать все поняла и стала журить дочь: дескать, мало ли что наговорят парни друг другу. У них одно баловство на уме, не пристало девочке подслушивать мужскую болтовню.

1

Перевел Козловский.