Союз Преданных

— Ты уверена?

Доминика улыбнулась ласково и нежно, как влюбленная дева.

— Конечно, — прошептала она и прибавила совершенно будничным тоном. — Как прошел твой день?

— Да так, осваивал лабораторию, — он осмотрелся по сторонам, ища, за что бы зацепиться глазом. — Мы с Вассой тут хотели поужинать в гостиной. Присоединяйся, а то ты, наверное, ничего не ела весь день.

— Не беспокойся обо мне. Я сегодня провела с ней достаточно времени.

— Да ладно тебе, Васса — добрейшая душа! И она очень о тебе переживала!

Доминика смерила его пристальным взглядом.

— Не привязывайся к ней, Куно.

«Не привязывайся к ней, Куно! Не привязывайся, не привявивайфя, вявявя-вявяфя», — передразнивал чародей уже по дороге в столовую. Он очень ценил Доминику, что уж говорить — ради нее он бросил насиженное место и отправился непойми-куда. У Доминики не было ни магического дара, ни сверхъестественных способностей, зато была такая огалтелая смелость, граничившая со слабоумием, что Куно готов был простить ей многое, даже периодическое пренебрежение личными границами.

Они с Доминикой и раньше ссорились по мелочи, но тут он даже не нашелся, что сказать. Просто проглотил ее слова и вышел с таким лицом, словно ему под шапкой из взбитых сливок скормили навоз и с улыбочкой спросили: «Вкусно?». Он воссоздавал в своей памяти ее лицо, ее жесты, каждое слово, что она говорила, когда упоминала об отце или возвращении в Ост-Гаэль, и пытался понять, как так вышло, что он подумал, будто они никогда туда не вернутся. Куно настолько погрузился в собственные мысли, что не заметил, как одетая в вечернее платье Васса распиналась перед ним уже десять минут, рассказывая какую-то историю. Девушка, заметив его состояние, прекратила рассказ и уставилась на чародея с плохо сдерживаемой яростью во взгляде.

— Милое платье, прям глаз не оторвать, — выкрутился чародей, приведенный в состояние повисшим молчанием.

— Ага, конечно, — улыбнулась Васса. — Что случилось?

— Да мелочи, — отмахнулся он. — Меня немного беспокоит Доминика. Она… не чувствует себя здесь своей, ты понимаешь? Пытается сделать вид, что все хорошо, но…

— Ей одиноко, — понимающе кивнула Васса.

— Не совсем это, просто она не испытывает должной симпатии к Бернбергу и…

— Это другое лицо одиночества, — полные губы Вассы растянулись в улыбке. Она придвинула свой стул к Куно и обиженно зашипела, когда ножки чиркнули по расшитому бисером подолу. — Люди, когда чувствуют себя одинокими, творят вещи, о которых жалеют. Например, ругаются с самыми близкими друзьями, винят их в своих несчастьях, пытаются воссоздать свой дом. А иногда они чувствуют себя настолько чужими и отвергнутыми, что сами начинают избегать людей на новом месте, тем самым углубляют свое одиночество. Я сначала злилась на Доминику за то, как она поступила днем, но потом я подумала — это одиночество. Оно гложет ее, и мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы она знала, что она не одна.

— Но она не одна! В замке полно людей!

— Или ей надо влюбиться, — пожала плечами Васса. — Это тоже рабочая схема. Когда сохнешь по кому-то, перестаешь страдать из-за себя.

— Ты это проверяла на себе? — игриво вскинул бровь Куно.

— Множество раз. А что насчет тебя? Страдаешь от одиночества? — сказала она, аккуратно прикасаясь к нему.

— Как никогда, — сказал Куно и склонился к приоткрытым губам Вассы.

«Если жизнь дает тебе все — принимай и не вздумай плеваться, как бы тяжко тебе ни было», — еще один мудрый совет от матери, но эти слова принадлежали не овладевшей придворными интригами Калиссе, а родительнице Куно, Рейдже.

Рейджа в принципе была остра на язык и не слишком грамотна, благодаря этому сочетанию качеств практически каждая ее фраза становилась крылатой и расхожей. Она знала множество историй и скабрезных шуток, а еще обладала неугасающим оптимизмом. Именно это качество помогло ей вырастить Куно несмотря на все трудности ее работы. Рейджа была проституткой. Забеременела она еще в период своей цветущей красоты, и не видела в этом страшного предзнаменования и начала конца. Она работала в одном из лучших борделей Ост-Гаэля, и каждый рабочий день встречала с восторгом и улыбкой на лице просто потому, что на завтрак им давали горячий кофе в медных кружках, а на блюдцах каждое утро появлялись конфеты и мед. У них были повара и костюмеры, специально обученные девушки помогали одеваться и накладывать макияж, а по большим праздникам их приглашали в королевский замок. Рейджа была частой собеседницей Калиссы, она совершенно не умела хранить секреты и сдерживать эмоции, поэтому фаворитка считала, что по жизни девушка продвигалась на топливе из самого смысла фразы «дуракам везет».

Кем был отец Куно она не знала, но точно кем-то из придворных или послов. Девушка планировала выяснить это, когда ребенок родится, и сходство проявится вчертах, Рейджа прекрасно запоминала внешность. Но вскоре необходимость в этом отпала — на пороге объявился герцог, двоюродный брат королевы, признал неродившегося ребенка, забрал девушку в отдельные апартаменты, окружил слугами и врачами. Те относились к Рейдже с заботой и жалостью, как к выловленному из помойного ведра котенку, которого пригревает богатая вдова. Но Рейджа ни о чем не жалела, и для своей работы в борделе находила только добрейшие слова в попытках донести до своих слушателей, что только бордель и ее красота спасли ее от мучительных родов и верной смерти где-нибудь на сеновале. В свете такую чистосердечность оценила только Калисса, она долго защищала девушку и старалась помочь ей влиться в жизнь высшего общества, и с переменным успехом ей это удавалось. Несколько лет Рейджа провела при дворе, сделалась тихой и добропорядочной, она играла с маленькими детьми, не гнушалась помогать слугам, была щедра на улыбки и похвалу, а потом в один день просто сбросилась с башни, оставив после себя мальчика и трогательную записку к Калиссе с просьбой защитить ее ребенка. Что было тому причиной никто даже не попытался узнать, кроме Калиссы, которая привязалась к девушке и видела в ней более наивное и в каком-то смысле чистое отражение себя. А человек, которого Куно считал отцом, понабрал долгов и быстро отправился в военную кампанию, чтобы погасить их, но — вот незадача — умер и оставил все задолженности мальчику по наследству.

Все это вместе с подрастающей дочерью обрушилось на крепкие плечи Калиссы. Детям было по шесть лет, и они даже не задумывались, откуда у их «Кали» за одну ночь появились серебряные нити в волосах. «Волшебство», — пожимала плечами Калисса. Куно сказали, что он поживет немного с ними, и все это затянулось на добрых десять лет.

Для Куно это время было пестрой чередой игр и попыток избежать учебы. У него рано обнаружились магические способности, и чтобы обуздать их, мальчика практически приковывали к парте и заставляли зубрить чары, пассы, руны. Благо, в его жизни была Доминика, которая умела найти выход из любой ситуации, а к любому замку — подобрать ключик. Она вызволяла его из чародейской башни, и вместе, плечом к плечу, они шли шкодить, куролесить и просто веселиться. Они таскали пироги с дворцовой кухни, кормили уток в королевском пруду, бегали гладить новорожденных жеребят, но больше всего они любили возиться в гардеробе Калиссы, пока придворная была занята своими делами. Им, конечно, влетало по первое число, их оставляли без сладкого, Калисса рвала и метала, отправляла их работать на кухню, чтобы научить жизни, но для Доминики и Куно все это было лишь частью веселой игры. Поэтому вскоре их проказы повторялись.

Даже тогда Куно знал, что следовать за Доминикой — задача непростая и даже опасная. А если мыслить глобально, то быть другом тогда-еще-не-принцессы — это практически призвание, исполнение которого требует терпения, дисциплины и мастерства. Благо, кроме всего этого у мальчика была любовь. Огромная, во все сердце, любовь к Доминике, которую он испытал, кажется, с первого взгляда, и с которой маялся лет до шестнадцати. Основная проблема заключалась в том, что любил он ее, по своему мнению, как-то неправильно. Не как благородный рыцарь, который готов спасать ее, защищать и бросаться филейной частью на вилы, если того требует ситуация. Он скорее любил ее, как можно любить ураган: с восторгом смотреть на его грубую сокрушительную силу, вздрагивать от раскатов грома и вспышек молний, и думать, что вот сейчас он точно разнесет все, что тебе важно и дорого. Куно нравилось находиться возле этого урагана, так он чувствовал себя живым, настоящим.