Страница 63 из 101
Лифт звякнул, и я резко поднялся на ноги, мое сердце гулко забилось в груди, когда дверь открылась и Мартелло Ромеро вошел в квартиру.
Уинтер застыла на своем месте у кухонной раковины, а я, казалось, забыл, как передвигать свои чертовы ноги. Не то чтобы это была первая встреча с ним, но это точно был первый раз, когда он позволил мне задержать свое внимание на нем, или когда я смотрел на него без враждебности в глазах. Он был высоким мужчиной, по крайней мере, моего роста, и, несмотря на разницу в возрасте между нами в двадцать пять лет, он выглядел в достаточно хорошей форме, чтобы дать мне фору. В его темных волосах прослеживались тонкие серебристые линии, а его темно-синий костюм был безупречен до безобразия.
— Анджело, — сказал он, его голос был грубым и низким, как успокаивающая ласка для моей души.
— Николи, — тихо поправил я, чувствуя себя мудаком из-за боли, промелькнувшей в его темных глазах. — Но… похоже, что я Ромеро, а не Витоли.
Мартелло слегка улыбнулся на это, его взгляд переместился на Уинтер, когда он медленно стянул свои кожаные перчатки и спрятал их в карман своего шерстяного пальто, а затем снял и его.
— Уинтер со мной, — пояснил я, хотя догадывался, что Фрэнки, вероятно, уже сообщил ему об этом.
— Конечно, — кивнул он, взял руку Уинтер и поцеловал ее в тыльную сторону. — Ciao, bella26, — произнес он абсолютно мягким голосом джентльмена, отчего трудно было поверить, что он один из самых безжалостных монстров во всей стране, не говоря уже о Синнер-Бэй.
Уинтер закусила губу, так как не могла вымолвить ни слова, и я поспешил объяснить, пока он не решил, что она груба или что-то в этом роде, но не успел я вымолвить и слова, как Мартелло заговорил снова.
— Мой сын объяснил мне твое молчание, bella, — сказал он, — Нужно обладать огромной силой воли, чтобы пережить все, что выпало на твою долю, и выйти такой сильной и красивой с другой стороны. Если у тебя когда-нибудь найдутся слова, чтобы поговорить со мной, я буду польщен.
Уинтер покраснела от комплимента, как раз когда Фрэнки вернулся в комнату с восторженным приветствием для своего папы. Он ласково обнял его, и между ними произошел короткий обмен словами на итальянском языке, сказанными слишком быстро, чтобы я мог их понять, хотя я догадался, что в этом и был смысл.
Мгновение спустя Фрэнки отвернулся, схватил Уинтер за руку и вывел ее из комнаты, оставив меня наедине с человеком, который внес свою ДНК в мое существование.
Мартелло прочистил горло и указал на кресла, стоящие у окон в пол. Я последовал за Мартелло к ним, и он сделал паузу, чтобы взять два стакана и бутылку скотча из винного шкафа, а затем занял место напротив меня.
— Это похоже на разговор, который будет легче вести с крепким напитком, даже если вкусы Фрэнки немного дешевы на мой вкус, — пробормотал он, наполняя бокалы до верха, несмотря на то, что еще не было девяти утра.
— Я уверен, что это пойло стоит больше ста долларов за бутылку, — прокомментировал я, но его взгляд сказал, что для него это дешевка. Вполне справедливо.
Я колебался недолго, прежде чем поднести стакан к губам и выпить все содержимое. Он обжег меня и наполнил мой живот огнем, но мне было наплевать. Я просто хотел снять напряжение.
— Прости, что не пришел и не встретился с тобой, как только ты вернулся в город, — начал Мартелло, глядя на меня поверх ободка своего стакана, когда он сделал глоток. — У меня есть только одно оправдание, но я надеюсь, что ты сможешь его понять.
— Продолжай, — подбодрил я, ожидая, задаваясь вопросом, насколько меня это волнует и хочу ли я вообще признаться себе, что меня задело то, что он так долго откладывал это.
Мартелло грустно улыбнулся мне, и на мгновение я увидел в нем частичку себя. В цвете его глаз и форме бровей. Это было так странно — смотреть на незнакомца и узнавать его так инстинктивно.
— Все эти годы назад, когда Джузеппе Калабрези ворвался в мой дом и убил мою жену и ребенка… когда я подумал, что он убил моего ребенка, во мне что-то сломалось. Это не может объяснить никто, кто не пережил подобного. Но я яростно любил твою мать, она и по сей день остается единственной женщиной, которую я любил и буду любить. Я — лишь часть того человека, которым был, когда она была рядом со мной. И мой мальчик, мой прекрасный мальчик с самыми большими карими глазами и самым легким смехом, который ты когда-либо знал…
Я затаил дыхание, когда в его глазах на мгновение блеснули настоящие слезы, и он переместился на край своего кресла, пристально глядя на меня, изучая мои глаза, как будто он искал того ребенка.
— Я подвел тебя, Анджело, — вздохнул он, и некоторые из твердых стен, которые я возводил вокруг своего сердца против этого человека, начали разрушаться. — Я подвел тебя, и я никогда не смогу это исправить. Я не могу представить, какую жизнь ты вел, и если бы этот подонок Калабрези был жив сегодня, уверяю тебя, я бы с огромным удовольствием разорвал его на куски за то, что он сделал, но я… — он посмотрел на меня так, словно у него не было слов, и я понял, что моя решимость не пускать этого человека в свою жизнь тоже рушится. Я видел, что с ним сделала потеря жены и ребенка. Более того, я видел, сколько времени он провел, думая обо мне и о жизни, которую я должен был прожить. Наверное, не меньше, чем я, когда считал себя сиротой, размышлял о том, что у меня могли быть настоящие родители. Именно поэтому я так жаждал одобрения и привязанности Джузеппе. Я просто искал это не в том месте.
— Мы ничего не можем сделать с прошлым, — сказал я, и в моем голосе прозвучало сожаление, которое я испытывал по этому поводу. — Но будущее принадлежит нам. Мы можем делать с ним все, что захотим.
Мартелло долго смотрел на меня, прежде чем поднести свой бокал к губам и осушить его содержимое одним махом, как это сделал я. Следующим движением он поднялся на ноги, сократив расстояние между нами так, что я тоже встал.
В тот момент, когда его руки сомкнулись вокруг меня, я вполне мог быть тем мальчиком, которого он потерял все эти годы назад. От него исходил аромат пряностей и сигар, и я готов поклясться, что он был мне знаком, успокаивал и умиротворял. Я ощущал себя рядом с ним как дома, что нельзя было объяснить иначе, как любовью. Он любил меня, своего ребенка, которого, как он думал, потерял, и в этом была какая-то глубокая красота, подобной которой я никогда не знал.
Когда мы крепко прижались друг к другу, у меня сжалось горло, и я постарался не потерять себя в сожалениях о той жизни, которая у меня должна была быть. С этого момента я мог прокладывать свой собственный путь. А это означало навсегда избавиться от лжи моего старого имени. Я был Ромеро по рождению и происхождению. И я наконец-то вернулся домой.
***
Еще два дня просиживания в квартире без дела в ожидании новостей от Фрэнки о Дюке и Клариссе заставили мои ноги чесаться. Каким бы огромным ни было это место и сколько бы дико дорогих и интересных вещей ни купил Фрэнки, чтобы развлечь себя и нас, пока мы здесь живем, мне нужен был свежий воздух. И Уинтер тоже.
Сначала Фрэнки был против, но в конце концов ему пришлось согласиться. Мы не могли оставаться здесь взаперти вечно, и я был уверен, что никто не сможет подобраться к Уинтер настолько близко, чтобы причинить ей какой-либо вред, если я буду рядом. Разумеется, я собирался носить с собой пистолет, спрятанный под курткой, и складной нож в кармане. Но мы просто собирались поужинать на пристани. Я и моя девушка. Это был шикарный ресторан, и я заказал столик на верхнем этаже с видом на воду, так что я не слишком беспокоился о том, что там может что-то случиться. Ресторан находился в глубине города, в районе Ромеро, и Мартелло уже распространил слух о моем истинном наследии, так что мне не нужно было бояться нападения со стороны кого-либо из них. Калабрези распались после смерти Джузеппе, и я все равно исчез. За последний год Ромеро практически полностью подчинили себе Синнер-Бэй.