Страница 74 из 111
— Да быть того не может! — рявкнул я. — Думай, что несешь! Не боишься, что Фомрир больше не взглянет на тебя? Я сам убил солнечного жреца! И тогда я был на седьмой руне, а он на девятой. Так чей бог сильнее?
— Так, может, ты и Магнуса излечишь? — предложил кто-то. — Может, боги тебя больше любят.
— Излечу! Коли не справлюсь, так сам себе макушку обрею.
— Добро!
— Вот так я и дал обет, что изгоню из Магнуса сарапскую ворожбу, — сказал я Альрику на следующее утро.
Беззащитный даже браниться не стал. Только смотрел на меня долго и пристально, будто дыру хотел пробить взглядом. Потом вздохнул и сказал:
— Ну, хоть заклад не страшный. Всего-то на волосы поспорил, а ведь мог бы и корабль поставить на кон. Ну что, сам обреешься или пособить?
Я возмутился.
— Чего это? Я даже еще и не пытался.
— Думаешь, ты лучше Мамирова жреца?
— Нет, но ты ж еще самого главного не слышал. Знаешь, кто в сольхусе на той стороне залива сидит? Не сарап, нет. Норд!
— И что?
— Это Лейф Ящерица!
Ящерица — бывший ульвер, которому некогда Торкель Мачта изуродовал лицо. После раны Лейф утратил прежний боевой дух, ослаб, а потом и вовсе ушел из хирда, заявив, что мы молимся ложным богам.
На пиру рассказали, что поначалу над Ящерицей смеялись, когда он выходил на улицы и кричал что-то о своем боге, нарочно раззадоривали глупыми вопросами и подначками. Но постепенно яростная вера и упорство Лейфа пересилили, его зауважали. А потом узнали, что сарапы поставили его служить в одном из сольхусов.
— И что? — повторил Альрик.
А и вправду? Меня почему-то так поразило то, что Лейф нынче вроде Гачая: торчит в сольхусе, крутит руками, говорит о богах. И показалось, будто это должно помочь с Магнусом. Например, схватить Ящерицу за шиворот, приволочь его к двору конунга, швырнуть в ноги Магнусу, пусть он сам увидит, какие ничтожные жрецы у солнечного бога.
— Ну, он же раньше ульвером был, — неуверенно сказал я.
Беззащитный покачал головой.
— Вечером пойдешь со мной к конунгу. Рагнвальд зовет к себе всех, кто прибыл из Бриттланда, чтоб побольше узнать о драуграх. К тому же, нас ждет награда за измененного. Я буду говорить с конунгом, а ты попробуй с Магнусом побеседовать.
— А он там будет?
— Будет. Вроде бы Рагнвальд нынче держит сына при себе, заставляет сидеть на всех встречах. Только сам к нему не лезь, жди, чтоб он тебя позвал.
Альрик усмехнулся.
— И как тебя угораздило дать такой обет? От конунгов вольным хирдманам лучше держаться подальше. Сам же помнишь, чем дело в тот раз обернулось.
Я помнил. За спасение конунгова сына я получил серебряный браслет, а хирд — работу на купца Кьелла, которая едва не закончилась нашей смертью. Хвит, Ларс и Трюггве остались на том острове, Тулле потерял глаз, а я женился.
— Если что пойдет не так, снова ты виноватым окажешься.
Конунг Рагнвальд принял нас в том же зале, где проходили суды. Те же гобелены, та же резьба, шкура хиоссы на троне. Сам конунг почти не изменился, а вот мальчишка возле него вытянулся за эти года, окреп, и по лицу сильно походил на отца, разве что борода только-только пошла и сразу начала курчавиться. Я думал, что Магнус будет уже хельтом, но за это время он поднялся всего лишь на руну, до седьмой. Мрачный Мамиров жрец стоял за спиной Рагнвальда, прикрыв глаза.
Так как мы пришли не просителями, а наоборот, по желанию конунга, то нас ласково усадили. Невзрачный человечишка негромко нашептал чего-то Рагнвальду на ухо, и тот кивнул.
— Сперва хочу вас поблагодарить за убийство измененного. Говорят, ваш хирд справился с ним без потерь?
— Это не так, погибло двое ульверов.
Конунг махнул рукой, и Альрику вручили шкатулку с обещанной наградой.
— Расскажи, что знаешь о драуграх.
— Так уж вышло, что я знаю больше прочих, — спокойно ответил Альрик. — Например, я знаю, что драугры встали не сами, их поднял ритуал.
— Ритуал? — глаза конунга заблестели, и даже невозмутимый жрец звякнул цепью. — А кто его провел? Уж не иноземцы ли?
— Не иноземцы. Один мой хирдман поневоле стал учеником Мамирова жреца под именем Ворон. Они вместе искали следы ритуала и смогли кое-что узнать.
Альрик осторожно пересказывал то, что мы узнали, скрывая имена и Ульвида, и Живодера, постоянно ссылался на Ворона и Тулле. Потом перешел к нашим столкновениям с драуграми и саму войну, а когда закончил, Рагнвальд обратился к сыну.
— Видишь, нет тут никакого наказания божьего. Всего лишь ритуал и совпадения.
Магнус усмехнулся.
— Бог творит волю не своими руками, а нашими.
— Но у каждого своя судьба и своя удача, — возразил я.
Конунг прищурился.
— Сын Эрлинга? Ты сильно вырос. Девятая руна…
— Грешник, — негромко сказал Магнус.
— Если убивать мертвецов, пожирающих всё живое, грех, тогда я грешник.
— Это за наши грехи…
— За мои грехи я стал еще большим грешником? Тогда какое наказание будет теперь? Сама Бездна поглотит меня?
— Бездна всего лишь тьма в нашем сердце.
— Зато ее порождения подлинны.
— Пророк света говорит…
— Хватит! — рявкнул Рагнвальд. — Пошел вон.
Хвала богам, он выгонял не меня, а сына. Магнус встал и, не оглядываясь, вышел. Конунг сжал кулак, медленно разжал и посмотрел на нас спокойным взглядом.
— Благодарю за рассказ. Можете идти.
— В Бриттланде похожее случилось с конунгом Харальдом, — будто бы не расслышав, сказал Альрик. — Незадолго до прихода драугров он тоже переменился, повесил в доме и на шею круги.
— Я же говорил, что это ворожба, — сказал Однорукий.
— А я тебе говорил, докажи! А еще лучше — сними ее.
— Мне это не под силу, иначе бы я не проиграл бой.
— А Кай одолел солнечного жреца, — вмешался в их спор Беззащитный.
— Что?
Альрик неспешно поведал о бое между мной и Гачаем. Однорукий внимательно выслушал и расхохотался.
— Так вот же, конунг! Ты просил знака у богов. Я проиграл девятирунному, а он — нет. Значит, он может сладить с ворожбой.
— Что ты хочешь? Отсечь ему пальцы и обучить рунам?
— Зачем? Пусть для начала поговорит с Магнусом, отдельно от всех. Пальцы отрубить никогда не поздно.
— Толку с ним говорить? Я говорил, Рогенда говорила, ты говорил так, что язык стесал.