Страница 106 из 111
Глава 11
И раз. И два. И раз. И два.
Невесомое весло упруго входило в воду и поднималось в воздух. В затылок дышали ярловы хельты. Спереди размеренно склонялась и разгибалась спина Простодушного, но если глянуть выше, видно, как отдаляется каменный берег.
Хьйолкег не стерпел обиды сородичам и задул на восток. Нам навстречу. Впрочем, оно и к лучшему. На вёслах «Сокол» летел пуще прежнего.
На нос усадили самых сильных — Гейровых людей, и я волей-неволей оказался в серёдке. Может, в другой раз я бы не согласился на такой расклад, но сейчас не сказал ни слова. Не до того.
Хирдманы сражаются и умирают. Порой достойно, порой постыдно, а порой незаметно. Лучшая смерть — в бою на глазах людей, чтобы о ней сложили вису и поведали семье. Худшая — умереть на соломе от болезни или старости. Самая худшая — сгнить заживо под землей и быть пожранным червями.
Энок погиб достойно. Он стал хельтом, получил редкий дар от богов, убил сторхельтову тварь, помер на глазах собратьев-хирдманов, сражаясь с бездновой тварью. Я радоваться за него должен, да только что-то было не радостно. Второй раз погиб мой воин, когда был в стае. Ульверы иногда гибли, тут ничего не поделаешь, но ощущать их смерть напрямую? Даром, сердцем, собственной шкурой! Нужен ли такой дар? Умирать снова и снова с теми, кто стал ближе брата?
Я не сказал ни слова с тех пор, как мы взошли на корабль. Да и не хотел. Альрик негромко беседовал с Гейром на корме, Стиг спрашивал Магнуса о причинах перемены, Живодер не сводил тоскливого взгляда с острова… А я не хотел ничего знать. Что мне за дело до Магнусовых богов, до безумия Живодера? И плевать, что стряслось в землях ярла Гейра.
Единственный, кто мог бы понять меня, — Росомаха. Он так же ошеломлен смертью своего приятеля. Но сейчас он сидел с ярловыми хельтами на носу.
— Уверен, что это не Скириров дар?
Вёсел всем не хватило, потому Стиг с Магнусом сидели без дела, привалившись к пожиткам Гейра. Как раз неподалеку от меня.
— Знаешь, каков этот дар? — отвечал Рагнвальдссон. — Вот и я не знаю. Ничего нового не чувствую, но вроде бы не он. К тому же это раньше началось. Наверное, еще со сторхельтовой твари. Кахим, так они называют жрецов, говорил, что твари — это наказание божье. И оно дается тем, кто преступает запреты…
— Я уже наслушался солнечных бредней.
— Нет, погоди. Я сам увидел разоренную первую деревню, потом вторую, которую мы спасли. Какие там грехи? Эти люди не убили ни одного врага, впервые увидели тварь. Их руны — это козы, овцы да заколотые волки. Чем они заслужили такое наказание? Почему сторхельтову тварь не отправили в Хандельсби, где сотни великих грешников? Таких, как ты, отец и его дружина? Мне захотелось увидеть кахима, спросить, почему так. У него всегда были ответы.
— Брехня. Даже Мамир не знает всего на свете.
— А в землях Гейра… Да, тут самые сильные воины во всех Северных морях, потому и кара им должна выпасть тяжелее. Только я вдруг подумал, а не наоборот ли? Ведь сначала появились твари, а из-за них руны. Но не потому я переменил богов, — Магнус заговорил быстрее и жарче. — Кахим говорил, что тьма внутри человека, никакой бездны нет. Твари, как и люди, как волки или лоси, созданы единым богом. А там я почуял Бездну безо всякой личины. Где-то там на севере сидит что-то страшное, оно отравляет воздух, землю и воду. Оно порождает тварей. И это не бог, не солнце. И оно подлинное. Его когти схватили меня за нутро. Тут хочешь не хочешь, а вспомнишь Бездну из рассказов Мамировых жрецов. И все слова кахима… я понял, что это ложь. Наверное, отец прав, и меня заворожили. Знаешь, как всё началось? Я же ходил к солнечным жрецам, чтобы поговорить о небе, звездах, реках, спорил с кахимом, спрашивал об их землях, какие у них водятся твари. И как-то раз пришел к кахиму, а он говорит со своим богом. Кланялся-кланялся, а потом обратился ко мне, и я вдруг поверил всем его словам. Разве так бывает, чтоб раз и поверил?
— Бывает, — вдруг ответил Простодушный, продолжая грести. — Есть такие люди. Вот вроде дурень дурнем, а человек стоящий, и за ним можно пойти хоть на тварей, хоть на войну, а хоть и в саму Бездну.
— За дурнем ходить не стоит. Сам в Бездну свалится и других затащит. Лучше все же умный да удачливый, — усмехнулся Стиг.
Хандельсби. Город, размазанный по берегам вдоль фьорда.
Ярл Гейр сошел с «Сокола», не поблагодарив за спасение. Его люди забрали тюки и ушли. Что же там было такого, что они рисковали жизнями ради их вывоза?
Стиг забрал Магнуса и тоже ушел. А мы остались брошенными на пристани. Ни благодарности, ни платы, ни прощальных слов.
Мы нашли таверну, выгнали оттуда всех, заставили стол бочонками с пивом и блюдами со снедью. Я щедро заплатил хозяину таверны вперед, чтобы не думать об этом после. Затем поднял тяжелый рог и сказал:
— Сегодня мы пьем за Энока Ослепителя. Я знал его три зимы. Он был отважным воином и верным другом. С ним хорошо было и ходить в бой, и сидеть на пирах, и грести в море. Энок думал о хирде больше, чем о самом себе. Пусть он отыщет Хвита, Рыбака, Эйрика, Фастгера и остальных ульверов в дружине Фомрира! А потом и мы найдем их! Дранк!
— Дранк!
Кто-то из новых хирдманов, может, и удивился тому, что первую застольную речь сказал я, а не Альрик. Но мне было чихать на их мысли. Наполнив рог, я поднялся снова.
— Все слышали про Скириров дар, что есть в нашем хирде. Все видели, как сражаются ульверы под ним. Этот дар мой. И потому…
— И потому, — перебил меня Альрик, вставая, — отныне хёвдингом будет Кай. Он решает, кто останется, а кто уйдет из хирда, за какое дело мы возьмемся и куда отправимся.
Я не разозлился на Беззащитного, что тот влез в мою речь. Верно, надо уважить прежнего хёвдинга.
Офейг вытаращил глаза от удивления. Бритт что-то негромко переспросил у Рыси на бриттском. Коршун, Слепой, Свистун и Росомаха даже бровью не повели. Синезуб наморщил лоб, но промолчал.
Беспалый проворчал:
— Раз от разу не легче. Теперь хёвдинг — безбородый мальчишка.
А Лундвар Отчаянный голос не придерживал.
— Если я тебя одолею, стану хёвдингом?
Я с размаху вонзил окованный железом кончик рога в стол.
— Попробуй!
Отчаянный вскочил с горящими глазами, в руке нож, видать, приготовился выплеснуть из себя половину крови.
— А давай! Заодно повеселим Энока доброй дракой!
Альрик равнодушно сказал: