Я не скажу тебе о сыне

— Думаю, вы понимаете, ваше величество, что ваш супруг поступил подобным образом вовсе не из прихоти. Вы прекрасно знаете, как сильно он вас любит, и если он решился на подобный шаг, то лишь потому, что для любого монарха долг перед страной куда важнее самых горячих чувств. Уверен, его величеству сейчас не менее тяжело, чем вам, и надеюсь, вы не станете добавлять ему страданий.

Я едва не задохнулась от возмущения. Мне было неинтересно знать, как он оценивает поступок Этьена, но убеждать меня понять и простить предавшего меня человека было верхом наглости.

А герцог, меж тем, продолжал:

— Если вы попытаетесь увидеться с ним, то лишь причините боль и себе, и ему. Когда вы проходили обряд коронации, вы понимали, что приобретаете не только права, но и обязанности — в том числе и обязанность в любых обстоятельствах ставить интересы Линарии выше собственных интересов.

Я взмахнула рукой, давая понять, что не нуждаюсь в подобных нравоучениях. Пока еще никто — ни герцог, ни сам Этьен — не знали, что обстоятельства изменились.

— Я желаю поговорить со своей сестрой! — напомнила я, надевая плащ, на капюшоне которого был королевский вензель, инкрустированный бриллиантами. Я предпочла бы обойтись без подобных знаков отличия, но Тереса уже ушла, и мне уже некогда было искать другую одежду.

Де Крелон посмотрел на меня с недоумением:

— Вы уверены, что хотите задержаться во дворце, ваше величество? С минуты на минуту о вашем разводе с королем узнает вся Лима. Нет-нет, сам я не болтлив, но я не сомневаюсь, что те, кто сейчас находятся рядом с его величеством, уже наверняка отправили в столицу своих гонцов. Более того, когда я ехал во дворец, мне показалось, что за мной следили. Поверьте — найдутся немало людей, которые захотят увидеть поверженную королеву. Но хотите ли вы доставить им подобное удовольствие?

В этом он был прав. Каждая минута промедления грозила неприятными встречами с придворными, которые прежде спешили выразить мне свои верноподданические чувства, а теперь наверняка пожелают насладиться моим падением.

— Вы сможете поговорить с сестрой в Суреле. Уверен, она захочет отправиться вслед за вами. Я расскажу ей обо всём со всем возможным тактом.

— Но я хотела бы, чтобы она обо всём узнала от меня, — я возразила, но сама уже поняла, что сейчас у меня нет ни сил, ни желания разговаривать даже с Бланш. Мне было жаль сестренку, которую мой развод лишил блестящих перспектив в свете, но я надеялась, что она не будет ни в чем меня винить.

— Вам необходимо отдохнуть и выспаться, ваше величество, — герцог обратил внимание на мое состояние. — Может быть, пожелаете эту ночь провести в гостинице, отправившись в Сурель лишь поутру?

Но я покачала головой. Да, я была намерена остановиться в гостинице, но я не хотела, чтобы кто-то знал, где я буду находиться.

— Нет, я поеду прямо сейчас, — сказала я. — И, ваша светлость, перестаньте называть меня вашим величеством — этот титул мне более не принадлежит.

Герцог поклонился:

— Как вам будет угодно…, — он секунду помедлил и прибавил, — сударыня.

В дверь постучали, и через секунду лакей доложил о том, что аудиенции со мной просят маркиз и маркиза Жомини. Был уже поздний час, в который визиты были не приняты, и не приходилось сомневаться, что толкнуло супругов Жомини на нарушение светских приличий.

Его светлость бросил на меня выразительный взгляд — дескать, ну вот, я же говорил.

— Если позволите, я поговорю с ними сам, — и обернулся к лакею. — Проводите ее величество до кареты!

Я оставила герцога в своих апартаментах и отправилась вслед за слугой. При этом я не сразу сообразила, что идем мы в сторону парадного крыльца. Конечно, лакей посчитал вполне естественным, что карета ожидает меня именно там. Он еще не знал, что я уже не была королевой.

— Нет, — грустно улыбнулась я, — нам совсем в другую сторону.

И свернула на боковую лестницу. К счастью, на нашем пути почти никто не попадался, и мы довольно скоро достигли выхода из дворца.

— Благодарю вас. Вы можете идти.

— Но, ваше величество, я помогу вам сесть в карету.

Он был полон желания помочь, но я покачала головой:

— Я же сказала — ступайте!

Он не посмел возразить. Стражники торопливо распахнули ворота. Они не удивились, что я выходила из дворца одна — и я, и Этьен часто проделывали что-то подобное.

Я оказалась на улице. Было уже темно, и я поежилась от ночного холодного ветра. Огляделась. Никакой кареты поблизости не было. И в отличие от парадного крыльца, этот выход почти не был освещен, и только в нескольких десятках шагов отсюда горел факел рядом с обелиском, посвященным обретению источника.

Так, стоп! Но откуда здесь этот обелиск? Он находился совсем в другом месте!

Я охнула и привалилась спиной к холодной дворцовой стене. Я же пришла не к западному, а к восточному выходу!

Кругом враги

Я могла вернуться во дворец и пройти к западному выходу по его коридорам. Но сама мысль об этом была мне противна. Да, на улице было пасмурно и ветрено, но я предпочла пойти по булыжной мостовой, а не по паркетному полу.

Шла я медленно, стараясь не сбиться с пути — я не очень хорошо знала прилегавший ко дворцу квартал, и только сама махина дворца, в окнах которого горел свет, служила мне ориентиром. Судя по всему, недавно был дождь, и мои сапожки из тонкой кожи быстро промокли.

Я находилась в центре Лимы, но даже здесь на улицах было темно и грязно. В столь позднее время порядочные люди предпочитали сидеть по домам, и за всё время пути я не встретила ни одного экипажа, и только несколько хмурых прохожих торопливо прошмыгнули мимо меня, спеша укрыться в теплом доме или сытной таверне.

При мысли о еде и мягкой постели я особенно остро почувствовала холод. Всё-таки мне следовало вернуться во дворец, а не бродить по улице ночью. По внутренним коридорам я уже давно добралась бы до нужно места. Но думать об этом сейчас было уже поздно.

Западное крыло дворца выходило на торговый квартал, где часто шумели ярмарки и было много пришлого люда, отправившегося покорять столицу из самых разных провинций Линарии. Именно здесь можно было услышать чужую речь и отведать экзотические яства. Но здесь же было много нищих, которые днем просили подаяния, а по ночам спали прямо на грязных тротуарах.

Одного такого я и встретила совсем рядом с западными воротами. Он вынырнул откуда-то из подворотни, и когда я увидела его в свете одинокого фонаря — грязного, в оборванной одежде — то вздрогнула и вскрикнула.

— Не подадите на краюшку хлеба, мадемуазель?