Страница 6 из 12
– Анатолий, как дела? Как у вас отношения с Бесковым?
– Вот такие, – говорю, – отношения: он на той стороне, а я на этой. Как вы могли вообще его в сборную взять?
Он никого не уважал. Считал себя выше собеседника в любой ситуации.
А может, Бесков мне припоминал ситуацию 1955 года, когда мы в Индии к мельбурнской Олимпиаде на жаре готовились. После травмы накануне игры выхожу проверить ногу – что могу делать, что нет. Качалин разрешил мне тренироваться индивидуально. А Бесков в общую группу зовет!
Я ему объясняю. Он не слушает:
– Иди в группу!
А после тренировки еще и говорит:
– А теперь сделай два круга пробежки и все мячи в авоську собери!
Я продолжаю по инерции вести мяч – до Бескова-то еще полкруга осталось. Он как рявкнет:
– Кому сказал!
И я, заведенный, как засадил ему мячом! Хорошо, что попал в ноги, а не куда-то еще. И побежал дальше.
Потом он вызвал меня на беседу, я извинился, снова все объяснил. Но вот простил ли меня Бесков в той ситуации – не знаю. Не уверен. А я просто люблю справедливость, если же сталкиваюсь с хамством – не могу терпеть и стараюсь это как-то показать.
Хотя, когда я помогал Симоняну в Ереване, мы с Бесковым встречались, угощали его, шутки-прибаутки – словом, все хорошо было. А в «Спартак» пришел – никакого контакта! Никогда не советовался. И ломать начал все спартаковское – из школы Осянина убрал…
А Николай Петрович его вообще ненавидел. Бывало, приду к Деду, а он вздыхает:
– Анатолий, ты представляешь, динамовцы окружили везде. Председатель «Спартака» – динамовец, старший тренер – тоже. Врачи, массажисты, администраторы…
А для Старостина «Динамо» – это самое большое бельмо в глазу. Как он нас на них настраивал!..
И к нам такое же отношение было. Тот же Якушин «Спартак» не переносил. И даже Аркадьев из ЦДКА при всей своей интеллигентности называл нас «эти мотыльки ночные: сегодня полетали, а завтра их нет вообще». В олимпийской сборной Якушин мог меня на игру не поставить, а Качалин через неделю за первую сборную – ставил с первых минут.
Вот Гавриил Дмитриевич – чудесный человек был. Но вряд ли Старостин мог Качалина в «Спартак» пригласить. Тот – интеллигент, а Николай Петрович рубил правду-матку, так сказать, по-чапаевски – недаром его Чапаем прозвали. И потом, он хотел управлять ситуацией в команде, а Качалин управлять собой не позволил бы.
Николай Петрович вернулся в команду в 1955-м, после заключения. Очень неожиданно. Приехали в Тарасовку, а там заваруха – снимают Соколова. И приезжает Старостин – помню, в широких брюках болотного цвета. Прошелся строевым шагом по нашей комнате, присел…
До него начальником команды был некто Дурнев, стрелок. По-моему, он был чемпионом мира по стрельбе[3]. Запомнился тем, что на какие-то торжественные церемонии, где спортсменам вручали правительственные и еще какие-то награды, всегда с чемоданом медалей за свои стрелковые победы приходил и надевал их – в ожидании, что его вызовут. А ни один из нас не напяливал ни одной своей медали. Он же как новогодняя елка был.
Но его никто не вызывал! Нет, ничего плохого этот человек нам в общем-то не сделал. Однако и хорошего – тоже. Время он тратил на то, что главы истории КПСС наизусть заучивал. Мы втихую смеялись над ним, не воспринимали его совершенно. А потом пришел Николай Петрович, фигура по-настоящему авторитетная. Про Дурнева мы тут же и забыли.
Я о Старостине был так наслышан! Чем дольше он отсутствовал в «Спартаке» – тем больше ходило легенд. Что ногу ему перебинтовывали, поскольку он ударом с этой ноги штанги ломает, и так далее. Мы потом все пытались уговорить, чтобы он вышел на поле и показал что-то. А он нас стеснялся. Потом уже говорил:
– Играл я плохо. Просто хорошо бежал и лупил с правой ноги, куда попаду…
Ни разу при нас на поле не вышел! Андрей Петрович – тот выходил, бил. А Николай – нет.
До их возвращения мы, конечно, знали, что они сидят – правда, не были в курсе, за что именно. Потом Николай Петрович много историй рассказывал – как, допустим, он на пересылке был, где не кормили вообще. И если бы не воры – не выжил бы. Он им стихи читал, много историй, в том числе футбольных, рассказывал – и они с ним едой делились.
Рассказывал и о том, как было в «Спартаке» до войны. Как на игру они приезжали на кабриолетах, с открытым верхом. Видимо, тогда и стали клуб ненавидеть за такой образ жизни. Большинство за нас болело – но многие и ненавидели. Особенно торпедовцы. Вот Лидия Гавриловна, жена Валентина Козьмича Иванова, до сих пор «Спартак» ненавидит! К нам, отдельным футболистам, с уважением относится, но общество – терпеть не может!
С каким «аппетитом» мы все Старостиных слушали! Причем разговаривали братья совершенно по-разному. Андрей Петрович мудреные, литературные слова подбирал. А Николай Петрович бил прямой наводкой, в лоб. Как говорится, по рабоче-крестьянски. Первое время он так настраивал на матчи, что мы просто срывались с места, готовые рвать всех.
Рассказывал, как Василий Сталин привез его в Москву, когда он еще должен был в заключении находиться – и тогда единственный раз в жизни Николай Петрович вынужден был выпить с ним стакан водки. С тех пор он только на поминках по своей супруге, Антонине Андреевне, дома употребил немножко красного вина. И сказал:
– Да не сидите вы здесь с грустными лицами! А вспоминайте самое хорошее о ней. Можете даже петь, чтобы поминки были веселыми.
На братьев Андрея и Александра, которые, наоборот, выпить были не дураки, он Симоняну жаловался:
– Никита, вчера были два брата. Запас, что был, весь уничтожили!
Как он ради «Спартака» с утра до вечера горбатился, квартиры пробивал и все остальное! Глотку за нас мог перегрызть где угодно. На спортивно-технической комиссии – это вроде нынешнего КДК – защищал игроков, как заправский адвокат: всегда найдет вариант, чтобы оправдать, даже в безнадежных ситуациях! Ему достаточно было снять трубку и сказать, что звонит Николай Старостин, начальник команды «Спартак» – и открывалась любая дверь. По масштабу он государственным деятелем был и мог очень больших высот достичь.
Но вот любил футбол и «Спартак» – и не мог без них жить. Он же не обедал – так был делом увлечен! Шофер принесет ему булку и какой-нибудь воды. Запьет – и дальше работать. И только в день игры, когда установка, он приезжал в Тарасовку и там обедал. Иногда думается: «Как при таком режиме работы столько прожил?» Но ведь он в заключении суровую закалку прошел, и отсутствие обедов для него – это была ерунда.
Мы, игроки, на него тоже влияли. Особенно Сальников, который даже гордился слухами, что он – внебрачный сын Старостина. В первую очередь благодаря Сергею Николай Петрович научился кое-чему из моды. Мы укоротили ему брюки, и вообще Чапай стал выглядеть гораздо лучше, чем в то время, когда вернулся из лагеря.
Политикой он нам, игрокам, головы не забивал. А ведь время было такое, что от нее, казалось, никуда не деться. Когда в 1956 году в гостях играли товарищеский (!) матч со сборной ФРГ, у нас была установка в… лесу. Там лежало дерево, те, кто в стартовом составе, сели на него, а запасные стояли. Кагэбэшник ходил вокруг и искал, не подслушивает ли кто нашу установку. Обалдеть! Ну кому она была нужна?! А немцы – те нормальными ребятами были. Их главная звезда, Фриц Вальтер, – порядочный мужик, совсем не пижон и не подлец. Но как же нас перед матчами с ними накручивали!..
А в «Спартаке» такого не было. Старостин очень трезво ко всему относился и был человеком дела, а не внешних эффектов. Помню, в 1955-м мы играли хорошо, особенно в международных матчах. И однажды вдруг вызвал нас Яснов Михаил Алексеевич, председатель Мосгорисполкома, – это как мэр Москвы сейчас. Всего пять минут побеседовал с нами, расчеркнулся на бумаге – и пять человек, Паршин, Огоньков, Тищенко, Татушин и я, получили квартиры в одном доме на «Красносельской». Квартиры, конечно, слабенькие – двадцать восемь метров, со смежными комнатами. Но учитывая, что жил я до этого в 14-метровой квартире, вшестером, вместе с родителями, сестрой, ее мужем и дочерью, а спал я на сундуке, а иногда и под столом – это вообще сказка была.
3
На то время – чемпион СССР. Чемпионом мира по стендовой стрельбе Николай Дурнев стал позже.