Страница 108 из 134
— Если я буду лаять больше пяти лет, то челюсти мои соскочат со своих мест. Мне не нужно такой жизни более пяти лет!
После этого бог создал обезьяну. Обезьяне бог сказал:
— Развлекай вот этого человека, танцуй около него, весели его и проживи вместе с ним тридцать лет!
Когда бог сказал обезьяне «тридцать лет», то она хотела было схватить себя за горло и задушить себя, так ей было неприятно.
— Если я, голая и с открытым задом, проживу пять лет, — сказала она богу, — то и этого с меня достаточно. Большего срока жизни я не хочу!
— Пусть будет так! — сказал бог и лишние годы отдал человеку.
У человека до тридцати лет кровь играет, поэтому сила его при нем и он здоров. Затем он принимается за труд и трудится до тех пор, пока хватает его сил. Это и есть ослиный период жизни человека. Затем он уже не в состоянии работать и тогда, что и говорить, начинает поучать, но тот, кого он поучает, уже его не слушается — и это период собачьего лая его жизни. Затем наступает другой период, когда он уже не в состоянии бывает ни работать, ни говорить как следует, когда покидает его зрение и он перестает видеть глазами, когда и ноги перестают ему подчиняться, когда он перестает понимать. Тогда наступает обезьяний период его жизни.
104. Уастырджи и земной человек Маргуц
У Уастырджи было две жены. Он сам ежедневно бывал в наездах, балцах, и жены его до его возвращения пересматривали его одежду, обновляли ее.
Однажды одна из жен его занималась изготовлением новой одежды спустя рукава, и другая заметила ей:
— Чем ты занята? Поторопись! Если он застанет одежду неготовой, ему будет неприятно.
Та ей отвечает:
— Клянусь твоими покойниками, за какого мужчину ты его считаешь? А что было бы, если бы он походил на земного человека Маргуца?
Ответ первой жены Уастырджи не понравился второй его жене; она сильно опечалилась и сказала про себя:
— Я так полагаю, что среди небожителей-ангелов не найдется более бравого, чем Уастырджи, а на земле кто может сравниться с ним? Удивляюсь ей, что она только говорит?!
Уастырджи вернулся домой вечером и застал вторую свою жену в печали. Он спросил ее:
— Чем ты опечалена?
— Ничем, — ответила она.
— Нет, без причины ты не можешь быть печальной! Скажи мне, почему ты печальна?
Тогда она сказала:
— Я вот почему печальна. Сегодня мы шили вдвоем твою одежду; она к работе была очень невнимательна, и я сказала ей: «Поторопись, а то, если он вечером прибудет домой и застанет одежду неготовой, это будет ему неприятно!» Она же мне на это сказала: «А что было бы, если бы он у тебя походил на земного человека Маргуца?» Это мне было неприятно, и я сама себе сказала: «На небесах, кроме бога, нет более бравого, чем он; кто же на земле может сравниться с ним?» Сегодня я целый день проплакала: так это было мне неприятно.
— А почему тебе это было неприятно? — говорит ей Уастырджи. — Ты думаешь, что из земных людей нет никого более бравого, чем я? Напрасно ты из-за этого проплакала целый день и напрасно была печальна!
Имя Маргуца было известно Уастырджи, но он не встречался с ним, так как Маргуц не бывал в тех местах, где он наездничал, где бывал в балцах.
Утром Уастырджи встал и выступил в дорогу. Едет он, едет и из тех мест, где он обычно бывал в наездах, переехал в другую страну. Долго ли он ехал, мало ли, но в одном месте он встретил табун; коней в нем было видимо-невидимо.
Он подъехал к табунщику и обратился к нему с приветствием:
— Да будет день твой, табунщик, добрый!
— Добро да будет твоей долей, бравый путник! — ответил табунщик.
— Чей это табун? — спросил его Уастырджи.
— Кони принадлежат земному человеку Маргуцу.
— Где же он живет, в какую сторону к нему ехать?
Тот ему сказал:
— Отсюда ты попадешь к пастуху, который пасет его рогатый скот, и он тебе укажет дорогу к нему.
Уастырджи выехал оттуда и через какое-то время попал к этому пастуху.
— День твой добрый, — приветствовал он его.
— Добро да будет твоей долей! — ответил ему и пастух. — Чей ты пастух?
— Я пасу рогатый скот Маргуца, — ответил ему тот.
— Где живет Маргуц?
— Дальше ты доедешь до пастуха, который пасет его мелкий рогатый скот, и он тебе укажет, где живет Маргуц.
Уастырджи выехал оттуда и, что и говорить, доехал до пастуха мелкого рогатого скота.
— Да будет день твой добрый! — приветствовал его Уастырджи.
— Добро да будет долей твоей!
— Чей ты пастух?
— Я — пастух Маргуца.
Пастух поймал и приволок хорошего барана, зарезал его в честь Уастырджи, разделал и угостил Уастырджи как гостя своего, задержав его на ночь у себя. Утром, провожая Уастырджи, он ему сказал:
— Заезжай к пастуху, который пасет ягнят Маргуца, и он тебе укажет, где живет Маргуц.
Уастырджи попал к пастуху ягнят и спросил его:
— Где живет Маргуц?
Пастух проехал с ним немного дальше, а затем указал ему на один курган:
— Вот там он и живет.
Уастырджи доехал до этого кургана и, что и говорить, спешился у ворот. Слуги Маргуца выбежали к нему, приняли его коня, привязали к коновязи, а его самого завели в кунацкую. Попросили его посидеть там, а сами зашли к Маргуцу и доложили ему о госте.
Маргуц приказал своим слугам:
— Приготовьте на завтрак хорошие кушанья и отнесите их ему!
Что и говорить, они приготовили завтрак, но сам Маргуц не вышел к гостю.
— Пригласите ко мне моего фысыма, — сказал Уастырджи, — иначе я не притронусь к хлебу-соли!
У Маргуца нос был наполовину отрезан, поэтому он стеснялся выйти к своему гостю.
Но Уастырджи не прикасался к еде, и у того не оставалось другого выхода. Гостю сказали, что у Маргуца нет носа, и поэтому он стесняется выйти к нему.
— Пусть у него нет даже и ног, и рук, — сказал Уастырджи, — а все-таки он — фысым и должен быть около меня.
Доложили Маргуцу:
— Без тебя он не прикасается к еде!
Маргуц вышел к нему. Они взаимно приветствовали друг друга, сели и стали есть, а затем, что и говорить, у них завязалась беседа.
Уастырджи сказал ему:
— Тебя называют бравым человеком, у тебя, сказывают, имеются чудеса, и ты должен показать мне кое-что.
— Какие у меня могут быть чудеса, — ответил ему Маргуц. — Эту ночь ты отдохни, а завтра утром видно будет.
На ночь они хорошо поужинали; приняли Уастырджи, как принято у нас принимать гостя. Утром Маргуц послал за своим конем. Привели ему невзрачного на вид коня. Уастырджи смотрит на него и говорит про себя:
— Как этот невзрачный конь пойдет с моим конем, не представляю себе!
— Хорошо было бы, если бы ты взял более проворного коня, — сказал он Маргуцу. — Ведь нам предстоит дальний путь, и он может не выдержать его.
— Там, где он не выдержит, — ответил Маргуц, — я его брошу, расстанусь с ним.
Оседлав своих коней, Уастырджи и Маргуц выступили в путь.
Едут они степями, и Уастырджи замечает, что вокруг них летают всякие удивительные золотокрылые птицы.
— Что мы можем захватить с собой удивительнее этих птиц? — спросил Уастырджи Маргуца.
— Оставь их пока в покое! — ответил тот. — Они будут на месте, когда мы поедем обратно, и, если они нам будут нужны, мы захватим их с собой.
Едут они дальше по своей дороге и доезжают до берега большой реки. Им нужно было переехать на другой берег. Уастырджи охватила тревога: «Ну, мой конь крылатый, он перейдет через реку, — думает он про себя, — а как перейдет через нее конь Маргуца?»
Уастырджи и Маргуц въехали на своих конях в реку. Коню Уастырджи вода доходила до щиколоток, а коню Маргуца она не замочила и копыт. Так они переправились через реку.
Уастырджи был удивлен и подумал про себя: «Наверное, он какой-то необыкновенный человек!»
После того как они переехали реку, Маргуц предупредил Уастырджи:
— До той страны, куда мы направляемся, сейчас дойдет слух, что едет Маргуц. Именитые люди оседлают своих коней, выедут навстречу в большом количестве и всем войском станут вокруг меня. Они захватят с собой большую золотую чашу, полную ронга 72, и поднесут ее мне. Я приму ее и произнесу тост-моление, а затем передам чашу с ронгом тебе; дальше же все зависит от тебя самого и твоего мужества — уноси ее!