Страница 62 из 89
- Да, жалко. Хотел бы я поглядеть на его первый денек в школе без кожи.
- Да уж, презабавное было бы зрелище…
Натаниэль Доу сжал зубы. Он видел этого бедного мальчика, он лично пришивал ему лицо на место, он до сих пор слышал дрожащий голос его матери, видел ее полные слез глаза. Более того, прямо сейчас этот самый ребенок ждет его для перевязки.
Семейство Мортонов постигло ужасное несчастье – они не заслуживали, чтобы о них такое говорили, но поделать с этим доктор ничего не мог. Единственное, что он мог сделать, это избавить себя от мерзости полицейского ведомства, которая словно липкой маслянистой пленкой оседала на коже.
Он развернулся, толкнул дверь и покинул Дом-с-синей-крышей.
***
Человек, забившийся в угол узкой тюремной камеры, походил на старую, потерявшую форму перину со сбитой набивкой, съехавшей куда-то книзу. На нем были лишь штаны да рубаха. Грязные босые ноги сучили по заплеванному ледяному полу, на них алели следы, оставленные полицейскими дубинками.
Узник трясся, но не от холода или полученных травм. Его колотило, а от одолевающего жара, казалось, кипела кровь. Перед глазами все плыло. Он запустил дрожащие пальцы в спутанные, слипшиеся от пота волосы. Его мокрое осунувшееся лицо совсем не походило на лицо того, кого вчера засунули в это помещение: кожа побелела и словно бы даже истончилась, под глазами прорисовались черные покойницкие круги, жутким узором на лбу и висках проступила сеть ветвистых синеватых вен. Этому человеку было плохо. Лихорадка, казалось, разрывала его на куски.
- Я… не знаю. Я не знаю… Не знаю я…- сорванным голосом хрипел заключенный.- Я… не… знаю…
- Все ты знаешь,- последовал ответ, произнесенный негромким тягучим голосом.- И ты все мне расскажешь.
Заключенный поднял испуганный взгляд, но увидел лишь черную тень, стоящую по ту сторону решетки.
В каталажке Дома-с-синей-крышей свет был погашен. Прочие арестованные забились в разные щели, перепуганные до смерти. Человек-тень повторил:
- Ты мне все расскажешь.
Казалось, у него и вовсе нет лица – оно было туго затянуто черным шарфом, а глаза скрывались под защитными очками с затемненными стеклами. Этот человек вел себя так спокойно, как будто не только это помещение, но и весь полицейский участок принадлежали сугубо ему.
- Ты никогда отсюда не выйдешь, никогда,- угрожающе проговорил он.- Ты слышишь меня? Отвечай мне!
- Я не знаю.
- Где Черный Мотылек?
- Я не знаю. Он где-то в городе… выпущен на свободу.
- Не пытайся запудрить мне мозги. Ты ведь знаешь, о чем я. Другой Черный Мотылек.
- Что? Я не понимаю…
- Я все знаю,- зашипел человек в черном.- Гиблинг, старый мерзавец, всех провел. Вы с ним привезли сюда Черного Мотылька еще двадцать лет назад и спрятали его. Спрятали его ото всех.
- Профессор Гиблинг ничего не спрятал. Я ничего не прятал!
Человек в черном рассмеялся.
- Профессор Гиблинг, очевидно, считал, что его жизнь менее ценна, чем жизнь какой-то твари из джунглей. Он тоже ничего не сказал, когда его убивали.
- Что… вы… убили профессора? Нет!
- Мы и тебя убьем, Келпи. Если ты сейчас же все мне не расскажешь.
- Я ничего не знаю!- заскулил заключенный.- Ничего! Нет никакого другого Мотылька!
- Конечно же, есть! И хватит лгать мне. Я все знаю. О том, что вы его поймали с Гиблингом! Знаю, что вы привезли его в Габен. Не ту сказочку, которую вы рассказали Крамароу и прочим. Я все выяснил.
Мистер Келпи отчаянно завопил:
- Нет! Это была правда!
- Мистер Робертсон тоже так считает?- спросил человек в черном, и мистер Келпи содрогнулся уже в большей степени от ужаса, чем от лихорадки.- Он тоже полагает, что это правда?
- Мистер Робертсон? Но как?
- Я отправился в джунгли, Келпи. Я отыскал брошенного вами человека. Он все мне рассказал. Из того безумного бреда, который он говорил, мне удалось вычленить крохи правдивых сведений. И правда в том, Келпи, что вся ваша история – это ложь. Ну же, Келпи, скажи, сколько еще смертей должно быть на счету этой твари. Зачем жертвовать ради нее жизнью? Расскажи мне, и твои мучения окончатся. Где тайник?
- Нет никакого тайника!
- Хватит, Келпи. Я ведь вижу, как тебе плохо. Лихорадка убивает тебя. Расскажи мне, и тебя ждет облегчение.
Человек в черном достал из кармана небольшую склянку и показал ее заключенному. Тот потянулся к ней и, брызгая слюной, взмолился:
- Дайте! Дайте мне мое лекарство! Прошу вас! Мне очень плохо! Я горю… я умираю…
- Не раньше, чем ты расскажешь мне, что тебе известно. Ну же! Говори!- Человек в черном утратил последнее терпение.- Говори сейчас же!
- Он… он мертв… мертв.
- Что?!
- Черный Мотылек. Это правда: мы с профессором привезли Черного Мотылька в Габен. Но он погиб. Профессор Гиблинг и я… мы убили его.
- Как это, убили?
- Он вырвался. Вырвался сразу после приезда в Габен. Прямо как этот. Он вырвался, и нам пришлось его убить. Он сгорел в топке.
- Это ложь! Гнусная ложь!
- Нет, я не лгу. Профессор узнал, что мотылек несет в себе проклятие. Из-за него погибли все в экспедиции, мотылек стравил их друг с другом. Он свел с ума мистера Робертсона и заставил профессора бросить его в джунглях. Он почти свел с ума самого профессора. Мы должны были убить его. Это был единственный выход.
Человек в черном схватился за прутья решетки и придвинул к ним голову.
- Как вы могли убить это бесценное существо?
- Оно сеет страх и безумие, плодит паранойю, заставляет повернуть против самых близких. Черному Мотыльку не место в Габене. Здесь, где все и так всех ненавидят и презирают… он просто свел бы город с ума. Мы видели, как два брата закололи друг друга, пытаясь заполучить Черного Мотылька, видели, как мать бросила своего ребенка в топку паровоза, решив, что тот хочет завладеть Черным Мотыльком. Это безумие нужно было остановить! Поэтому профессор Гиблинг противился новой экспедиции! Он взял с меня слово, что, если она увенчается успехом, я приложу все усилия, чтобы убить нового Черного Мотылька. Но я… я не успел…
- Какая замысловатая ложь, Келпи,- тихо сказал человек в черном.- Вы долго ее придумывали с профессором? Именно это вы должны были рассказать, если бы вас раскрыли и стали пытать?
- Это не ложь! Как вы не понимаете… Дайте… дайте мне лекарство… я больше… больше не могу!!!- Мистер Келпи издал совершенно нечеловеческий крик. Казалось, он вот-вот вывернется наизнанку либо сорвет с себя кожу.
Человек в черном просунул руку между прутьев решетки и разжал пальцы. Склянка упала на пол и со звоном разбилась, а лекарственная смесь расплескалась по камню.
- Нет!
Мистер Келпи бросился к разбитой баночке и принялся слизывать с пола свое лекарство, не замечая, что режет губы и язык об острые осколки.
- Никчемность,- прошипел человек в черном над ним.- Полнейшее ничтожество.
Мистер Келпи поднял голову, но никого по ту сторону решетки уже не было.
В арестантском помещении Дома-с-синей-крышей зажегся свет, звякнули ключи и раздался скрип башмаков дежурного констебля Уилкинса.
- Не спать! Не спать!- прогудел он, стуча дубинкой по прутьям камер.- В гробу отоспитесь!
***
Площадь Неми-Дрё была шумной и оживленной, как поминки никем не любимого родственника. В ее центре стоял, помигивая фонарями, старенький дирижабль «Воблиш». Грязно-серый пассажирский аэростат маршрута «Площадь – парк Элмз – Фонарная набережная» вот-вот должен был отчалить: громко раздавал приказы человек в фуражке, а причальная команда мельтешила у катушечных машин, готовясь отдать швартовые тросы-гайдропы. Все пассажиры уже были на борту, станционный смотритель зазвонил в колокол.
По мостовой вокруг дирижабля медленно полз поток самоходных экипажей: «Трудсы», городские кэбы, фургоны и трициклы сигналили и стучали колесами – из-за них площадь тонула в никогда не рассеивающемся дыму. Клаксонирование и вытье труб полицейских тумб почти не затыкалось сутки напролет, а ворчание толпы пешеходов напоминало мушиный гомон в запертой комнате… Еще стоит упомянуть навязчивые рекламные афиши. Они здесь были повсюду – даже в небе. На аэро-бакенах над площадью висело множество вывесок: «Купите хрякка в лавке домашних любимцев “Ниф-ниф” – розовые хрякки сейчас самый визг моды!», «Помадка для волос Крауслица! Купите тюбик представительности и жестянку великолепия!», «“Ригсберг”. Ваши деньги здесь» и тому подобное…