Страница 40 из 89
Настроение констеблей улучшалось с каждым глотком, но при этом сами они становились все более вялыми и сонными, а мальчишка, глядя на них, нервно и нетерпеливо теребил в кармане стеклянный пузырек некоего снадобья.
В какой-то момент толстяк Бэнкс отметил, что Хоппер уже вовсю храпит, спрятал лежавшие перед ним на столе револьверы и отправился догонять напарника в стране снов. Буквально через пару мгновений он уже протяжно и с присвистом храпел.
Что касается коварного мальчишки, то он еще какое-то время выждал, после чего поднялся со своего стула, прошел через зал и подкрался к спящим вокзальным констеблям. Огляделся. Убедившись, что никто не смотрит, он, затаив дыхание, засунул тоненькую кисть в карман мундира толстяка. Нащупав там конверт, он его осторожно потянул и с ловкостью опытного воришки извлек на свет.
Завладев конвертом, мальчишка проверил его содержимое, улыбнулся и, стараясь не шуметь, спустился на первый этаж паба, а затем двинулся к двери, ведущей в погреб.
Возле стойки мистер Брекенрид все еще наливал парочке самых выносливых служителей закона и порядка, и их нетрезвая свара между собой сослужила мальчишке хорошую службу: пользуясь тем, что трактирщик отвлекся, он проскользнул в погреб. Спустившись по лесенке, он прошмыгнул между рядами бочек и стеллажами с винными бутылками, после чего открыл деревянную крышку люка в дальнем углу погреба и нырнул под землю. Там он взял оставленный сюртук и двинулся в путь.
Где-то через полчаса, а то и меньше (он не следил за временем), паренек оказался уже под собственным домом, взобрался по металлическим скобам-ступеням, надавил на рычаг. Круглая крышка люка отошла в сторону, и он выбрался из подземелья в чулан. Затем осторожно выскользнул из него в прихожую и на цыпочках двинулся к вешалке, чтобы повесить на нее свой сюртук. Но не успел сделать и шага. Почуяв знакомый запах вишневого табака, он потянул носом воздух и испуганно обернулся.
- А теперь расскажи мне,- раздался железный голос,- где тебя носило и что это за вид?
***
Кэб катил по тихой уютной аллее, и лишь застрявшие в кронах каштанов клочья тумана еще напоминали о закончившемся вчера ночью туманном шквале. Кэбы и самоходные экипажи сонно продвигались по узкой проезжей части между двумя рядами деревьев. Порой раздавались вялые гудки клаксона, по тротуару туда-сюда шмыгали люди на моноциклах и паровых роликовых коньках, а прохожие выглядели приветливыми – здоровались друг с другом и даже улыбались. И улыбки их были не туго натянутыми, как бельевые веревки толстых дам с Хартвью или Бремроук, а походили на настоящие, искренние, приветливые улыбки из жизни, когда все хорошо и никаких серьезных бедствий не намечается.
Семафор перемкнуло на красный, и кэб остановился на углу. Аллею, по которой он двигался, пересекала еще одна улица-аллея, чуть более широкая – почти бульвар, – вымощенная ровной зеленоватой мостовой. На перекрестке стоял вполне добродушный с виду констебль. Он весьма смутил одного из пассажиров остановившегося кэба, поскольку в нем не было ни злобы, ни явной черствости, ни хмурости или ехидства – полицейский просто желал прохожим доброго дня, следил за тем, чтобы никто не попадал в затруднительные ситуации, и явно был готов прийти на помощь в случае чего. Этот человек отчаянно не походил на тех полицейских, которые собирались в пабе «Колокол и Шар», да это был отнюдь и не Тремпл-Толл.
Прошло уже примерно полчаса, как кэб преодолел Угрюмый бульвар, который считался негласной границей между Саквояжным районом и Парковым, или Сонным районом, который официально именуется Сонн.
Джаспер отвернулся от окна и поглядел на дядюшку. Тот сидел напротив, молчаливый и как всегда бледный. Глаза его холодно поблескивали в тени от полей цилиндра. Глядел он перед собой, о чем-то думал. Присутствия племянника доктор Доу словно не замечал.
- Ты все еще злишься?- спросил мальчик.
Что ж, повод действительно был. Джаспер не только нарушил данное дядюшке обещание отправиться спать, но еще и пустился в опаснейшую, рискованнейшую авантюру, которая лишь чудом, по мнению дядюшки, окончилась благополучно. Когда Джаспер вернулся домой и наткнулся на немигающий дядюшкин взгляд, он тут же понял, что все его предыдущие измышления касательно перемен, произошедших в Натаниэле Френсисе Доу, можно смело отмести, да и вообще забыть о них, как о несостоятельных, поскольку встретил его хорошо знакомый бессердечный автоматон.
Дядюшка не кричал на него, не устроил ему бесхитростную взбучку в стиле злобных и грубых взрослых из бедных кварталов Саквояжного района или хладнокровных, высокомерных, но намного более жутких воспитателей из кварталов не-таких-уж-и-бедных. Он ничего не говорил. Даже не поднялся из кресла. Просто сидел и слушал. Джаспер все ему выложил – как на духу рассказал, что именно сообщил ему мальчишка из паба «В чемодане», рассказал, что побудило его отправиться в «Колокол и Шар». Как только он признался, где именно пропадал, дядюшку словно бы перемкнуло. Нет, он не подобрел. Напротив – перешел в еще более холодное и металлическое состояние строгости, ведь до сего момента он предполагал, что племянник отправился к мистеру Киттону поздороваться после возвращения, поболтать о различных глупостях, вроде крыс с двумя головами – куда ему еще идти? – но лишь услышав, как Джаспер рисковал, он будто отрешился – погрузился вглубь самого себя и зачерпнул ведром немного тьмы, плещущейся на дне души.
Он не сделал поблажку, даже когда узнал, насколько важные сведения добыл Джаспер. И вообще вел себя так, словно племянник его то ли предал, то ли еще что-то в том же духе. В общем, это был классический дядюшка. Он лишь поинтересовался:
- Что это за ужас приключился с твоей головой? Ты что, боксер из порта?
- Это маскировка,- Джаспер ткнул пальцем в свои влажные, зачесанные назад волосы.- Так ходят констебли без шлемов.
- Никогда не видел констеблей без шлемов. Думал, у них вообще волос нет. Отвратительно.
Это было едва ли не последним, что сказал дядюшка.
Весь остаток туманного шквала Джаспер провел у себя в комнате. «Думал о своем поведении». Точнее, он должен был о нем думать, но все его мысли вертелись лишь вокруг расследования дела о Черном Мотыльке. А еще он невероятно страдал: бездействие так сильно противоречило его неугомонной натуре, что к вечеру следующего дня у него уже начали трястись ноги и руки. Зашел молчаливый дядюшка, принес чашку сиреневого чая, так же молчаливо ушел. Чай немного помог: наверное, дядюшка капнул туда успокоительную микстуру. И все равно ощущение бессмысленности растрачиваемого попусту времени давило. Нервное возбуждение переросло в скуку, и хуже всего было то, что ее нельзя было скрасить приключениями мистера Суона из «Романа-с-продолжением» – он ведь был наказан. Миссис Трикк было запрещено давать Джасперу печенье, ел он строго по расписанию, и то различные гадости, вроде тушеной капусты с капустными котлетами, капустного супа, капустной каши и «Шу-флёрр» – так витиевато и подло называлось рагу из цветной капусты. Уже через день на капусту Джаспер глядел с ненавистью. Более жестоким дядюшка быть просто не мог.
А еще он отказывался говорить с Джаспером. Не только о деле – он вообще не проронил ни слова за все то время, что бушевал туманный шквал.
Мальчик сидел у окна, глядел на белесую марь, пытался что-либо различить там. Больше всего он боялся за мистера Келпи, которого эти констебли-остолопы непременно арестуют, как только распогодится. И когда шквал все-таки закончился, он решился. Решился снова нарушить дядюшкино указание и покинуть дом. Улизнуть втихаря – по подземному ходу, если входная дверь будет заперта, а потом бежать – бежать к научному обществу, чтобы предупредить мистера Келпи. Преисполнившись решимости, он потянул на себя дверь комнаты и с ужасом понял, что она заперта. Дядюшка перешел все границы!
В этот момент в самом Джаспере будто включились те самые эмоции, которые он прежде временами испытывал к своему личному злодею Натаниэлю Френсису Доу. Но не успел он как следует в себе их развить, как скрипнул ключ, дверь отворилась, и в комнату, лязгая своим железным сердцем, вошел дядюшка Натаниэль. Он сказал: