Страница 4 из 89
Мальчик был прав, вот только, судя по всему, в купе кое-чего не хватало. Второго трупа.
Доктор Доу уже собирался озвучить свое предположение, как тут вдруг заметил что-то на полу. Наклонившись, он подсветил находку лампой.
Вдоль сиденья была рассыпана… зола?
Натаниэль Доу взял щепотку черной пыли, растер между пальцами. Бросил взгляд на газовые рожки – все верно, золе здесь взяться было неоткуда.
Достав из кармашка саквояжа небольшой конвертик, доктор насыпал в него щепотку черной пыли.
– Ваше мнение, доктор? – спросил начальник станции, по-прежнему сидевший на месте неизвестного участника жуткого происшествия.
– Слишком шумно, – раздраженно бросил доктор Доу.
– А по поводу покойника?
Доктор покачал головой и прищурился.
– Я сейчас скажу то, с чего начинаются многие мрачные истории: я никогда прежде не видел таких ран… и не представляю, чем она была нанесена…
– Может, топором? – затаив дыхание от восторга, предположил Джаспер – для него все происходящее было чем-то сродни театральному представлению.
– Точно не топором, – сказал доктор. – Я не могу определить орудие прямо здесь, нужно изучить все подробнее. К тому же этот шум очень отвлекает…
На перроне что-то происходило. У вагона раздались крики, кто-то басил, что-то требовал, велел всем и каждому убираться вон и щедро сыпал угрозами.
– Кажется, наша славная полиция прибыла, – заметил доктор.
И верно: в вагон, а затем и в купе, тяжело ступая, вошли двое констеблей в темно-синей форме, высоких шлемах и с дубинками на поясе. Один был толстым увальнем с глазами навыкат, а другой – настоящим громилой с квадратной челюстью и мелкими, как пуговички-пенни, глазками.
– Что здесь творится? – рявкнул толстяк. – Требую ответа!
– Найден человек, сэр, – сообщил начальник станции, мгновенно оказавшись на ногах. – Мертвым. К счастью, тут поблизости оказался доктор и…
– К чьему это счастью? – гаркнул полицейский с квадратной челюстью. – Покойника? Хе-хе-хе!
Служащие Паровозного ведомства кто побелел, кто покраснел еще сильнее. Полицейских боялись. Начальник станции неуверенно обратился к Натаниэлю Доу.
– Господин доктор, позвольте представить, это вокзальные констебли, господа Бэнкс и Хоппер.
– Доктор Доу, – представился доктор.
– Это место преступления, – сообщил Бэнкс.
– Убийства, – добавил Хоппер.
– Предположительно, господа, – уточнил доктор. Он был человеком педантичным и дотошным до мозга костей, и неточность – почти во всех ее проявлениях – вызывала у него зубную боль.
– Предположительно? – хмыкнул толстяк Бэнкс. – Да вы только поглядите на это кровавое месиво! Или вы думаете, что это несчастный случай? Или – что этот красавчик сам себе пол-лица сбрил?
– Да уж, – расхохотался громила Хоппер. – Мертвячник взял и распанахал себе рожу. А вы точно доктор? Всамделишный?
Натаниэль Доу поднял бровь. Он окончательно все для себя решил по поводу двух этих личностей: как можно всерьез относиться к человеку, употребляющему слово «всамделишный»? Даже отцеженное лично ему оскорбление, в сравнении с этим, отошло на второй план.
Констебль Бэнкс скривился и непохоже спародировал доктора:
– Самоубийца в поезде! – заголосил он на весь вагон. – Самоубийца в поезде! Свежие новости!
По толпе на перроне тут же пошел слух о самоубийце, что лишь усугубило раздражение доктора Доу: он терпеть не мог заблуждения, искажение фактов и невежество. Оба констебля явно были склонны ко всему вышеперечисленному.
И тут произошло то, чего никто не ожидал: побагровевший от возмущения Джаспер ткнул пальцем в спину констебля Бэнкса.
– Эй вы! Не смейте так непочтительно говорить с дядюшкой, глупые полицейские!
В купе повисла тишина. Служащие ведомства выпучили глаза – на лицах у паровозников было четко и ясно написано: «Ой! Что сейчас начнется!»
Бэнкс и Хоппер с треском и хрустом нахмурили брови, а затем… расхохотались: вагон наполнился гортанным ухающим смехом обоих полицейских.
– Что за наглый босяк! Нет, ну ты видал, Хоппер?
– Да, Бэнкс! Это просто нечто!
Джаспер выглядел таким злым, что, казалось, еще чуть-чуть, и он набросится на громадных полицейских со своими крошечными кулачками.
– Доктор, я советую вам утихомирить вашего щенка, – отсмеявшись, сказал Бэнкс, – а то мы на цепь его посадим и наденем на него намордник.
– Да! – добавил Хоппер, уперев руки в бока. – Маленький намордник для маленького щенка! У нас их полным-полно, намордников-то!
Натаниэль Доу кипел от ярости, но все же внешне сохранял самообладание, не желая терять лицо в присутствии этих двух невежд. Он поспешил напомнить констеблям о причине своего пребывания здесь:
– Меня попросили осмотреть тело. Быть может, вы все же обратите внимание на покойного?
– Мы и сами разберемся, – ответил Бэнкс. – Благодарим покойно… тьфу – покорно… но мы знаем, как расследовать такие вот дела.
Хоппер добавил:
– Да, мы осведомлены о процедуре!
– Правда? – прищурился доктор. – И что вы станете делать?
– Мы отправим мертвяка в полицейский морх.
– Да, бандеролью с подписью «С любовью от Хоппера и Бэнкса», и коронер все сам сделает. Он скажет, куда идти, кого бить дубинкой и кого тянуть за шиворот по лужам до самого Дома-с-синей-крышей.
Хоть Натаниэль Доу и представлял, как делаются дела на Полицейской площади, но слова Бэнкса и Хоппера поразили его до глубины души. И даже не то самое «морх» через «х». С подобным непрофессионализмом от городских служащих он давно не сталкивался. Эти же, с позволения сказать, полицейские выглядели и вели себя как настоящие злыдни из Фли или откуда-то из трущоб у канала.
– То есть вы это называете «процедурой»?
– Разумеется. И вы сейчас портите нам нашу процедуру.
Доктор на мгновение закрыл глаза и замер.
– Он что, заснул? – недоуменно спросил Бэнкс.
– Нет, – негодующе ответил Джаспер. – Он всегда так делает, когда рядом невежды. Набирается терпения.
Какими бы недалекими ни были эти констебли, они тут же поняли, что речь о них. Хоппер скрипнул своей квадратной челюстью, а Бэнкс сморщил распухший нос.
– Доктор, вам пора, – заявил толстяк, очевидно, еле себя сдерживая, чтобы не разобраться с наглецом прямо сейчас. По констеблю Бэнксу было видно, что ему не дает наброситься на Натаниэля Доу лишь потаенный, вышедший прямиком из детства, страх перед докторами. Перед докторами и их черными саквояжами. – Советую немедленно удалиться. Это полицейское дело. А не докторское.
– Да, в этом городе еще полно убийств, которые можно неверно обозвать самоубийствами, – добавил Хоппер, удивленный внезапно пробудившейся покладистости напарника. – Идите портите процедуру кому-нибудь другому – Тромперу, или Гуну, или еще кому…
Доктор поглядел на начальника станции, на проводника и прочих служащих Паровозного ведомства, но те отводили глаза – никто не решался спорить с представителями синемундирной габенской полиции.
– Что ж, – сказал он, сложил инструменты в саквояж, нарочито медленно сменил перчатки, после чего двинулся к выходу из купе.
– Пойдем, Джаспер.
Джаспер напоследок одарил констеблей грозным взглядом и, посчитав, что его явно недостаточно, показал им кулак. Хмурый Бэнкс, утратив последние признаки благодушия, шагнул было в его сторону, но мальчик ринулся прочь и, обогнав дядюшку, выскользнул из вагона.
Натаниэль Доу, раздраженный и распаленный глубоко внутри, но снаружи являющий неизменное хладнокровие, медленно пошагал по проходу. Ощущая на себе голодные, алчущие сведений взгляды зевак, он спустился на перрон и двинулся через толпу.
Сверкнула белая магниевая вспышка. Среди любопытствующих стоял обладатель курносого носа, клетчатой бабочки и причудливых очков с вмонтированным в оправу фотографическим аппаратом.
Это был Бенни Трилби, вечно ошивающийся в районе Чемоданной площади репортер из газеты «Сплетня», известный фантазер, опытный пугатель общественности и мастер перевирать факты – один из самых ценных кадров редакции.