Моё пост-имаго

По дороге ничего любопытного не произошло: констебль Хоппер жаловался на то, что сестра заставляет его носить колючий шарф, который самолично ему связала, и каждый вечер проверяет – по раздражению на шее, – носит он его или нет. Джаспера это насмешило: огромный громила Хоппер не выглядел тем, кто лебезит перед строгими сестрами.

Бэнкс, в свою очередь, сетовал на вездесущих, как блохи, детей – он просто ненавидел детей. Согласно его словам, они все поголовно выглядели, как ненастоящие, поддельные люди, которых пытаются выдать за нормальных человеческих существ, не понимая, что все прекрасно видят их огромные детские головы и короткие штанишки. По его оговоркам Джаспер понял, что сам он в детстве был толстым ребенком, а прочие дети над ним издевались.

Они сели на трамвай и уже через полчаса были в Сонн. Прежде племянник доктора Доу там не бывал, и соседний район его искренне поразил. В первую очередь количеством деревьев. Только возле здания Клуба охотников-путешественников их росло едва ли не больше, чем во всем Тремпл-Толл. Разумеется, это было не так, но то, что воздух в Сонном районе был намного чище и свежее, чем в его родном пыльном и задымленном Саквояжном, мальчик ощутил мгновенно. Констебли, непривычные к такому, тут же закашлялись.

В Клуб Джаспер решил не соваться и остался снаружи. Поначалу пытался заглядывать в окна, но когда хмурый швейцар, все время недовольно косившийся на «наглого мальчишку», направился в его сторону, чтобы прогнать, он ринулся прочь и затаился за афишной тумбой.

Прошло не больше десяти минут, и толстяк с громилой показались из высоких дверей здания Клуба. По довольным лицам констеблей мальчик понял, что какие-то ответы они все же получили, попытался подслушать, но те обсуждали лишь высокомерие и снобизм «этих усатых толстосумов», отсутствие у них какого бы то ни было почтения к представителям закона и уродливую шкуру какого-то льва. Полицейские выражали надежду, что кто-то однажды откроет охоту на самих джентльменов-охотников.

Когда констебли сели в трамвай, идущий обратно в Тремпл-Толл, Джаспер вошел в вагон через другие двери и замер в некотором отдалении, повернувшись к господам полицейским спиной – еще не хватало, чтобы они его узнали. При этом он вслушивался в каждое слово из разговора констеблей и в итоге выяснил много чего любопытного: и про охотника, и про экспедицию, и про фотокарточки…

Как после такого он мог просто взять и отправиться домой? Джаспер считал, что непременно должен узнать, к чему же приведет Бэнкса и Хоппера их ниточка. При этом он не заметил, как и сам, будто рыба в пруду, попался на крючок, и его медленно тянут и тянут за ту самую ниточку…

Констебли меж тем добрались до Заплатного переулка. Остановившись у дома № 8, они задрали головы и посветили себе, пытаясь разобрать верхние этажи, но в густом тумане не было видно ни одного окна. После чего затащили самокаты в подъезд и исчезли из виду.

Джаспер немного выждал и последовал за ними.

Консьержа в доме № 8 не было, как и парового лифта. В подъезде свет не горел. У основания лестницы стояла старая вешалка для верхней одежды, возле нее приютились самокаты Бэнкса и Хоппера. На мгновение мальчика посетила озорная мысль стащить их, но он тут же одернул себя: какие-то глупые детские шалости не должны отвлекать его от важного дела.

Вслушиваясь в то, что происходит наверху, Джаспер осторожно двинулся к лестнице. Констебли успели отдалиться от него всего лишь на один этаж – тяжело топали по ступеням и кряхтели: Бэнкса мучила одышка, Хоппер подхрюкивал каждые пару секунд. У грузных служителей закона не было сил даже ворчать и ругаться, но в какой-то момент лестница, наконец, смилостивилась и привела их к нужной двери.

Это был четвертый этаж. Джаспер добрался почти до самой площадки и, вжавшись в стену, замер. Констебли направили свои фонари на облезлую дверь с висящим на ней ржавым номерком.

– Семнадцать, – негромко сказал Бэнкс. – Это наша.

Хоппер кивнул и, стукнув кулачищем в дверь, прогромыхал:

– Откройте! Полиция!

Из квартиры в ответ не раздалось ни звука. Констебли немного выждали, а затем громила повторил:

– Откройте! Полиция!

Ответ был тем же.

– Сэр Хэмилтон, откройте немедленно! Или мы будем вынуждены…

– Постой, Хоппер, – прервал напарника Бэнкс и шумно втянул носом воздух. – Ты чувствуешь это?

Хоппер поморщился.

– Обычная тремпл-толльская вонь. Я вообще запахи того, не сильно разнюхиваю. Как говаривал мой дед: дыши ртом в Саквояжне. Сам он всегда носил специальную прищепку на носу. Вот и я не нюхаю ничего.

– Что ж ты врешь-то? – проворчал Бэнкс. – Я не раз слышал, как ты сопишь.

– Выражать раздражение и втягивать запахи – не одно и то же, – заметил Хоппер. – Так что для меня все едино: что ваниль, что протухшая рыба.

– Вот-вот, – кивнул на дверь Бэнкс. – Протухшая рыба. Или что-то покрупнее…

– Крупная протухшая рыба?

– Эй, гляди-ка… – Бэнкс повернул ручку, дверь скрипнула. – Открыто!

– Да уж, – усмехнулся Хоппер. – Редко нас встречают таким гостеприимным образом.

Напарник вдруг схватил его за плечо и, понизив голос, сурово проговорил:

– Я бы не спешил так радоваться, Хоппер. Повнимательнее. – После чего снял с пояса полицейскую дубинку.

Хоппер последовал примеру толстяка.

Полицейские исчезли в квартире, при этом не удосужившись даже закрыть за собой дверь.

Джаспер поднялся на этаж, замер у входа в квартиру и осторожно заглянул в чернеющую прихожую. Он тоже почувствовал вонь. Казалось, здесь протухла не просто какая-то крупная рыба, а целый кашалот.

Лучи полицейских фонарей блуждали по стенам, под сапогами констеблей надсадно скрипели половицы. Бэнкс вдруг выругался:

– Проклятье!

– Что такое?

– Я споткнулся обо чт… – он замолк.

Хоппер подошел к нему и уставился в пол. Пробурчал:

– Ну почему все обязательно должно было усложниться?

– Кажется, выходной доктора Горрина только что испортился окончательно! – с досадой проговорил Бэнкс и высветил фонарем на полу гостиной, в паре шагов от чернеющего камина, лежащий ничком труп. – Хоппер, проверь квартиру!

Хоппер кивнул и проследовал в спальню, затем – в небольшую кухоньку, заглянул в чулан.

– Никого, Бэнкс.

– Хорошо. Держи фонарь. Свети.

Передав напарнику фонарь, толстый констебль достал блокнот и принялся записывать. При этом он начал бубнить себе под нос:

– Мужчина. Явно убит…

– Рана на спине, – вставил Хоппер. – Ты видишь рану на спине?

– Глаза пока на месте, – пробурчал Бэнкс. – Из-за раны на спине я и решил, что он убит.

Констебль продолжил делать записи и озвучивать свои наблюдения:

– Мертвяк лежит на животе. Убит, видимо, в спину: жертва явно не подозревала о том, что произойдет. Не удивлюсь, если они были знакомы с убийцей.

– Погляди на нашивки! Погляди на его нашивки, Бэнкс!

– Вижу. Фонарем не качай! Полагаю, это и есть хозяин квартиры: наш охотник сэр Хэмилтон.

Джаспер, который, затаив дыхание, слушал весь разговор полицейских, недоуменно округлил глаза. Хоппер был удивлен не меньше.

– Даже без доктора Горрина понятно, – сказал громила-констебль, – что этот труп здесь лежит уже довольно давно. Так как тогда сэр Хэмилтон может быть давно мертв, если он только сегодня должен был вернуться из экспедиции?

Повисла недобрая тишина.

– Мне все это очень не нравится, Хоппер, – сказал наконец Бэнкс. – Уж я не знаю, кто там ездил в эту треклятую экспедицию, но это был явно не сэр Хэмилтон.

– Тьфу! Кхе-кхе… – Хоппер закашлялся и закрыл лицо колючим сестриным шарфом – очевидно, констебль несколько приврал насчет своего обоняния, и уже просто не мог сдерживаться. – Мертвяк как будто еще сильнее завонялся. Дышать невозможно. Даже я теперь ощущаю эту гниль!

– Открой окно, Хоппер. Открой все окна и… постой! – Бэнкс вдруг поднял голову и втянул носом воздух. – Ты чувствуешь это? Еще какой-то запах. Как будто… торт? Нет, пирожное! Или… нет, не знаю…