Страница 2 из 22
– Может быть, сейчас выйти и купить? Это же Клотильда! Она точно как-то прознает и устроит нам с Говардом кавардак и катастрофу.
– Ничего не выйдет. «Тио-Тио» уже не работает. Мадам Фрункель как раз закрывала, когда я уходила. Мы с одним лысым джентльменом, тем, у которого отвратительный длинный нос (я тебе рассказывала), были последними покупателями.
– Какая жалость…
«Да уж! Вот именно – какая жалость! – Джонатан сжал ручки портфельчика так крепко, что даже пальцы заболели. – Какой же я болван! Марго меня убьет… Бедный Калеб – он так ждет подарка!»
Трамвай остановился, двери открылись, что-то проскрежетал в рупоры трамвайщик.
С тоской отметив наглый клок тумана, вползший в вагон у Больницы Странных Болезней, Джонатан уставился в окно, за которым ничего, кроме мглы, не было. Учитывая подслушанный разговор, выходить на станции больше не имело смысла. Ему отчетливо виделись разочарованные лица жены и сына, когда он сообщит им, что ничего не купил. Нет, он не сможет им этого сказать… просто не сможет… Калеб не должен остаться без подарка в свой день рождения!
Джонатан решил не возвращаться домой, пока не купит подарок, и принялся вспоминать, где же еще поблизости были лавки или игрушечные мастерские. Ничего подходящего как назло не вспомнилось, к тому же в такое время и непогоду всё уже, вероятно, закрыто. Проклятье! Сперва этот туман, потом бездушный мистер Лейпшиц, а затем еще и трамвай, которого не было так долго… и вот он не успел в «Тио-Тио». Разве могло быть еще хуже?..
Трамвай вдруг резко качнулся, вздрогнул, словно у него прихватило сердце, и встал. Котел в рубке водителя зарычал на весь вагон, салон наполнился паром и шипением. Мигнули и погасли лампы. За ними и наружные фонари…
– Что такое? – раздались удивленные и испуганные голоса. – Что случилось?
Из вещателей над дверями раздалось: «Поломка! Поломка! Трамвай дальше не идет!».
– Ну вот! Здорово! – прорычал себе под нос Джонатан и направился следом за прочими возмущенными пассажирами к раскрывшимся дверям-гармошкам.
Трамвай не дотянул до станции «Бремроук-Фейр» совсем чуть-чуть – остановился в нескольких ярдах от перекрестка Бремроук и Харт.
На углу стояла синяя полицейская тумба с четырьмя торчащими во все стороны сигнальными трубами. Рядом с ней, точно восковая фигура, замер констебль в шлеме и темно-синем мундире с гербовыми бронзовыми пуговицами. На руках у него были белые форменные перчатки, а на поясе висела дубинка. Само наличие полицейского на посту удивило Джонатана – он полагал, что их всех на сегодня освободили от обязанностей.
Джонатан подошел к констеблю и кивнул ему.
– Прошу прощения, сэр. Добрый вам вечер.
– И вам добрый вечер, – глухо пробасил полицейский, окинув подошедшего подозрительным взглядом.
– Вы мне не поможете? Я попал в…
– Затруднительное положение? Слушаю вас.
– Вы не подскажете, поблизости нигде нет лавки игрушек или кукольной мастерской?
Констебль поглядел на Джонатана как на сумасшедшего.
– Вы ведь знаете, что объявлена штормовая тревога?
– Да-да, сэр. Просто это дело невероятной важности…
Полицейский потер подбородок.
– Ничего на ум не приходит. Хотя… – он вдруг замолчал, припоминая. – Да, были же «Детские манатки Монти». Небольшой магазинчик на третьем этаже дома на Бромвью, прямо возле аптеки Медоуза. Работали сутки напролет…
– О, благодарю вас, сэр!
– Не спешите радоваться! – хмуро сказал констебль. – Монти разорился.
Джонатан едва сдержал себя, чтобы не выругаться в присутствии представителя закона. Он поблагодарил констебля, пожелал ему хорошего вечера и, преисполнившись гневом и отчаянием, направился по Харт в сторону дома.
– Мистер! – окликнул его полицейский, и Джонатан обернулся. – Я не советовал бы вам сейчас идти по Харт – мне сообщили с соседнего поста, что там туман уже добрался до чердаков. Лучше следуйте по Бремроук – она не такая узкая! Может, не заблудитесь…
Джонатан кивнул и, последовав совету, двинулся вниз по Бремроук, вдоль трамвайных путей.
Констебль у тумбы будто нарочно выждал, пока он не скроется в тумане, после чего огляделся по сторонам, снял шлем и потопал как раз таки по улице Харт. Действия полицейского могли бы показаться Джонатану весьма странными, если бы он, конечно, их увидел.
Улица Бремроук, одна из самых оживленных и широких улиц Саквояжного района, сейчас совершенно на себя не походила. Было странно наблюдать отсутствие очереди к чистильному шкафу и почтовой тумбе. Было непривычно видеть окошко местной живой достопримечательности, мадам Эдвины Эдвис, продающей советы, закрытым. Что уж говорить, если даже никогда не затыкающаяся рекламная будка возле булочной «Бротт и Кристин» молчала – все ее трубы понуро склонились к земле, словно увядшие цветы. Окна лавок прятались за ставнями, а механическая вывеска-рыбка над «Чешуей Филлипа», обычно шумная и жужжащая шестерёнками, замерла в безмолвии. Семафоры не горели. Самоходные экипажи марки «Трудс» стояли вдоль бордюра с погашенными фонарями.
Пустынный тротуар, на котором всегда было не протолкнуться, сейчас принадлежал одному Джонатану, но он старался идти ближе к стене дома, чтобы не потерять направление. В простенках между окнами висели афиши нового радио-спектакля: их расклеили еще утром, когда только сообщили о грядущем шторме. На афишах была изображена черная фигура в пальто и цилиндре, застывшая в дверном проеме. Вокруг нее багровыми буквами значилось:
«То, чего вы все так ждали!
Щекотка для нервов, шаги за спиной, скрип половицы!
Радио-спектакль
“ТАИНСТВЕННОЕ УБИЙСТВО”.
История, от которой стынет кровь!
Маховик для вашего сердца!
Гример вашей бледности!
Жуткое и загадочное происшествие!
Начало: с двенадцатым ударом часов в полночь. Не пропустите!
(вещание Старого центра)»
Что ж, афиша как ничто иное иллюстрировала сегодняшний Габен, впавший в кому Тремпл-Толл и настроение самого Джонатана Мортона.
Пустая трамвайная станция осталась позади, как и бакалея «Гнуфф» и мастерская по ремонту малых домашних механизмов. Дом внезапно оборвался – закончился, будто газетная страничка.
На столбе висел указатель: «Переулок Фейр». Джонатан глянул на табличку и погрустнел еще сильнее: ему еще идти и идти – будет здорово, если он доберется домой к полуночи и будет просто замечательно, если он успеет до начала шквала. А еще он уже совершенно отчаялся, понимая, что подарок для сына ему сейчас нигде не купить.
К столбу прислонился сколоченный из досок щит, на котором висела очередная афиша. Джонатан мимоходом бросил на нее безразличный взгляд: еще одно объявление о радио-спектакле? Он прошел еще не меньше дюжины шагов прежде, чем понял, что именно прочитал.
Пребывая в смятенных чувствах, Джонатан вернулся к столбу и уставился на плакат. Угольное изображение танцующего шута было настолько неровным и угловатым, будто его нарисовал ребенок – и не просто ребенок, а ребенок-пьяница. Но вот то, что было написано над ним, буквально ошарашило Джонатана. Он не верил своим глазам. А еще меньше он верил приписке в самом низу: «Работаем без выходных, в любое время дня и ночи и в любую погоду».
С трудом придушив в себе любые происки надежды, Джонатан направился к указанному на плакате переулку Фейр. Прежде чем в него войти, он в нерешительности замер. Дома по обе стороны переулка подступали друг к другу близко-близко, а единственный фонарь светился где-то в его глубине, как-то уж слишком нарочито приманивая к себе. Идти туда совершенно не хотелось, но выбора особо не было.
Звук шагов Джонатана эхом разошелся по переулку Фейр, но в нем же, казалось, и умер: вряд ли кто-то извне услышал бы его, даже проходя совсем близко. И уж точно никто Джонатана здесь не увидел бы. Ни одно окно в переулке не светилось. По сторонам чернели подъезды – в открытых дверях поселился туман. Здание по левую руку, старое кабаре «Тутти-Бланш», стояло заброшенным и заколоченным много лет. Одни говорили, что в нем когда-то случился пожар, в котором сгорела вся труппа. Другие утверждали, что в один из вечеров там произошла ужасная резня. В любом случае это место пользовалось дурной славой.