Ночной звонок

— Как заодно? — спросил Варламов. — Все поддержали директора?

— Конечно. Это же одна шайка. Я только сейчас все поняла. Они и раньше часто торговали продуктами без накладных, выручку делили между собой. В магазин часто приходила машина из колхоза «Богатырь», привозили картофель, овощи. Как-то шофер привез полную машину картошки, а квитанцию, я видела, выписали на пятьсот килограммов.

Майор долго и подробно беседовал с Ритой, исписывая листок за листком. Закончив допрос, понял, у какой пропасти она стояла. И проникся уважением к девушке.

— Директор в случае чего грозил мне расправой, смеялся: «Тебе не поверят, нет доказательств, а деньги... Можно ведь подумать, что ты их просто украла». Вот я и боюсь: кому вы поверите, мне или им?

— Не бойся, — успокоил ее Варламов. — Мы разберемся во всем тщательно и справедливо. Не дадим в обиду невиновных.

Варламов задумался. Рита смотрела на него доверчиво. Теперь, когда она рассказала всю правду, ей стало легче, глаза ее светились ясностью и прямотой.

Грудь майора заполнилась нежностью, будто он только что спас человека от неминучего увечья. Да, Риту могли искалечить, поддайся она нажиму директора, вступи с ним в соблазнительную сделку. Врожденная честность взяла верх. Девушка не знала, что делать, как поступить, но и совершить обман, украсть чужие деньги была не в силах. Как несмышленыш, зажмурив глаза, спасается от опасности, так Рита, кинувшись в деревню, спасалась от темных людей, от их махинаций. Да, теперь Рите легче, но она еще не вырвалась окончательно из цепких рук случая, не справилась с душевной травмой, нанесенной злом и корыстью.

Майор очнулся от дум и спросил у Риты:

— В магазин пойдешь работать?

— Нет, нет! Я теперь туда ни шагу. Что вы! Это такое место...

Варламов нахмурился, ему стало жаль девушку.

— А куда думаешь пойти на работу?

— Не знаю.

Вот и еще одна сторона горького опыта — человек выбит из колеи, не доверяет ближним, смотрит на них с опаской. Цепная реакция недоброты — страшная это вещь! Рита побаивается людей. Если сейчас не протянуть ей руку, не проявить заботу и сердечное тепло, кто знает, как она проживет свою жизнь. А ведь ей шагать и шагать — вся жизнь впереди. Встретятся еще и хорошие, и плохие люди. Больше — хороших. Но она может на них порой взглянуть не так: ведь в сердце ее посеяно сомнение.

— У-у-х! — Варламов, словно сбросив усталость, поднялся. — Вот что, Рита. О твоем будущем — учиться или работать — мы подумаем, посоветуемся. В панику не впадай. От недоброты бежишь — творишь недоброе. Надо к ветру поворачиваться лицом. Вот отца оставила одного, а он болен. А главное — что же такое с дочкой стряслось? Но он терпит, потому что верит: так надо, так лучше для моей Риты. А ты... Ты подумала об отце, когда ударилась в бега?

— Подумала, но...

— Вот это «но» оборачивается порой черной неблагодарностью, черствостью, даже жестокостью. Ты, пожалуйста, на меня не обижайся, но я не привык кривить душой.

— Ой, что вы! — вспыхнула Рита. — Да я не обижаюсь. Вы такой... Я даже не думала, что в милиции такие... настоящие.

— А ты думай о людях лучше, чем они порой кажутся. Таких вот мошенников, как твой директор, не так уж много. И в жизни всегда есть что переворачивать, изменять к лучшему. Значит, надо не бегать от трудностей, а бороться, работать.

Зазвонил телефон. Майор выслушал торопливый доклад, уточнил:

— Где? Как? — и посмотрел на Риту. — Сейчас иду. Да, сейчас же.

Медленно положив трубку, сказал девушке:

— Ну, хорошо, Рита, иди домой, — и улыбнулся через силу, но от всей души. — Не падай духом, все будет отлично. Я тебя еще позову. Помоги нам, будь стойкой до конца.

— Я буду, — пообещала Рита уверенно.

— Вот и прекрасно. А теперь до свидания. Беги домой, к отцу.

XVII

Пушин снова появился у бетонщиков. Он спешил, беспокоился, что уже не застанет их на работе. А бетонщики еще и не думали уходить, весело трудились.

Первой заметила его Клара Денисова.

— A-а, товарищ из горкома и заодно — из милиции, — встретила она Пушина как старого знакомца.

— Одно другому не мешает, Клара. Вы что же, во вторую смену остались?

— Какое там! Просто до обеда просидели без дела, вот теперь наверстываем.

— Из-за плотников все, — поднял голову согнувшийся над опалубкой парень в кургузом пиджаке, бритый и смешливый. Под носом его чернели, будто приклеенные, усики, небрежные, лохматые, чужие. Пушину показалось, что парень и голову свою обрил только для того, чтобы контрастнее выделялись эти самые усы. — Пьянствуют, а ты за них отдувайся. Начальство предлагало и нам...

— Эх ты! — шлепнула Клара юношу по плечу, не дав договорить. — Все хотят поменьше сделать, побольше получить. А дармовой хлеб не покажется ли горьким, Егор? Ну, посмотри на свою работу, голова садовая. Закрутил, называется.

Денисова взяла из рук парня большие плоскогубцы, ухватила проволоку и начала ловко закручивать.

Пушин подумал, что девушка быстра не только на язык.

— Плотникам, небось, не горек хлеб, а мне чего ради он должен показаться горьким, — недовольно заговорил Егор, пошевеливая усиками.

— Плотники, Егор, и куса не сделают без горькой, потому и не замечают вкуса хлеба. И угрызением совести не страдают, — наставительно растолковывала Клара, продолжая орудовать плоскогубцами.

— Прораб предлагал подписать наряд, — снова о том же заговорил парень. — Чего же еще надо? Получили бы свое, а работу выполнили завтра. Люди отдыхают, а мы вкалываем. Дурачье.

— Э-эх! — осуждающе протянула Клара. — Работаешь ты хорошо — и поговорить тоже мастак. — Девушка обернулась к Пушину. — Бывают же такие люди: сами хорошее дело творят, а языком своим тут же свой след на земле загаживают. Отчего бы это, характер, что ли, такой, или просто человек не в своем уме?

— Трудно сказать, — пожал плечами Пушин. — Видимо, у каждого свой характер, свое отношение к делу.

— Именно, — поддакнул Егор, шлепая ладонью по голому черепу.

Бетонщики работали и за плотников, и за арматурщиков. Пушин присмотрелся, попросил плоскогубцы, сбросил пиджак и стал помогать плести арматуру, не заметив, как увлекся и проработал до темноты.

Вышли с площадки гурьбой, на улице разбрелись кто куда — к автобусу, в магазин, к киоску. Лейтенант держался около Денисовой.

— Часто так вот подводят вас плотники? — спросил он у девушки.

— Бывает. Анекдот какой-то: есть работа — у них похмелье, нет работы — у них выпивка.

Пушин засмеялся.

— Но как же им начисляют зарплату, за что? На какие деньги пьют?

— Думаю, подмазывают прораба. Вот и сегодня, когда я начала ругаться, потребовала других плотников, прораб мне и говорит: «Не кричи, без заработка не останешься, ежели с умом взглянуть на дело. Запишу на вас выкопанную канаву, вот и деньги». Я ему так ответила, что мигом прислал помощь, подсобил рабочими. Побоялся, что до парторга дойду, до самого начальника. И дойду! Надо бы давно дойти, да некогда. Свободного времени не выпадает. А взять их за шкирку обязательно надо. Вот вы бы и взяли, коль из горкома и милиции. Ведь этот прораб, что он делает? Отравляет сердце человеку. Предлагал нам платить по фальшивым нарядам, значит, есть опыт в этом. Плотников, поди, тем и поддерживает. Засосет ребят в трясину, ох, засосет. Но почему молчим?

— Да, почему? — спросил серьезно Пушин.

— Ха! — Клара хлопнула себя по бедрам. — Святая простота. Ну, пожалуюсь я, а дальше что? Тот же Поликарп Захарович, прораб, через недельку-другую по закону и порядку, без шума и грохота переведет всю бригаду на такую бросовую и хлопотную работу, что, как ни старайся, больше пятидесяти в месяц не выработаешь. Вот так. На том и стоят, тем и держатся. И я тоже — пошумлю, пошумлю, а потом махну рукой. Не хочется девчат подводить: семьи, малые дети, каждая копейка на учете. Я общежитская, но ведь и мне не век куковать одной-одинешенькой.