Страница 67 из 81
Невместно им, ага… Это с голой жопой потомку древнего рода ходить невместно, а зарабатывать хорошие деньги очень даже замечательно. Старший Луцкой обменял свои истощённые болотистые земли в бывшем Великом Княжестве Литовском на приднепровский чернозём, отказался от княжеского титула за дополнительные пятьсот десятин, но выговорил для сына право именоваться княжичем. Обменял, и нисколько об этом не пожалел. Сам жил в Москве, вкладывая средства в тамошнюю промышленность, а сын управлял имением, причём более чем успешно.
Луцкой-младший выращивал бычков на вольном выпасе, прикармливая их закупаемыми в Ильясовке кукурузой и ячменём, да поставил заводик по производству колючей проволоки для собственных нужд, и на продажу таким же бычководам. Тоже, кстати, доход немалый с той проволоки — огородишь глупую животину от искушений, и не беспокоишься, что придётся платить за потраву чужих полей. Так что туда десяток катушек колючки, сюда два десятка, а там и ещё просят… копейка к копейке, да несколько сотен в год и набегает.
А ещё обязательные поставки на государевы нужды засчитываются как служба, и это позволяет надеяться, что отцовский надел по правде и по закону перейдёт к сыну. Иначе только выкупать землю, сразу оставаясь без штанов и средств к существованию. Как же по-другому? Тут или стране да государю служи, или на хер пошёл!
Сюда привезли остатки. Нынешней тёплой осенью колючая проволока пользовалась большим спросом, и очень многие озаботились её покупкой и огораживанием пастбищ, так что осталось немного. Немного, зато бесплатно для общего дела! И ещё заводик уже неделю как заработал с повышенной нагрузкой, стараясь восполнить запасы так нужного для обороны средства. Её ведь на коне не перепрыгнешь, и саблей не враз порубишь. Обязательно застрянешь под убийственным огнём пищалей.
Ильясовка защищает имение Луцких с юга, с самого опасного направления, и не помочь деревне — грех великий! У самих отбиться не получится, полтора десятка конных пастухов со своими бабами, да десяток наёмных работников проволочного заводика сила невеликая, но в нужное время тоже прибудут, чтобы встать плечом к плечу. Обещают восемь ППШ и четырнадцать фитильных допотопных пищалей. Подмога, чего уж… Хотя как ещё посмотреть — пули с железным колпачком, выпущенные из этих древностей, делают в незащищённом доспехе противнике дыры, куда пролезает кулак. В доспехе даже страшнее, потому что они и железо в тело вбивают. Пули эти почти не оставляют раненых, за что в народе прозваны «добрыми самаритянками».
— Колючая проволока, это просто замечательно, — повторил Фёдор Сидорович, и отправился руководить разгрузкой, и последующей установкой проволочного заграждения.
Верховой, что неделю назад примчался с предупреждением о грядущем набеге, как раз привёз с собой листы бумаги, где подробно расписывалось устройство этого заграждения. Во сколько ниток тянуть, сколько кольев на версту, где нитки должны быть пущены в перекрестье для прочности…
Дадут ногайцы хотя бы три на подготовку? Лучше, конечно, четыре дня.
Нет, не дали ни четыре дня, ни три, ни даже два. Уже следующим утром в Ильясовку на взмыленном коне слетел почтенный Буранбай, гончар и стеклодув, ныне командующий дальними дозорами, и крикнул ещё издалека:
— Фёдор, поднимай людей, орда идёт!
Полумесяц махнул рукой наблюдателю на недостроенной колокольне, и над деревней поплыл набат, созывая защитников занять заранее оговорённые места.
— Много их? Где они сейчас?
Буранбай сдвинул шапку и почесал взмокший от пота затылок:
— Говорю же, орда! Между Жёлтой балкой и Вертихвосткой идут.
Теперь настала очередь Фёдора чесать затылок. Между глубоким оврагом и речкой, получившей название из-за чрезвычайно извилистого русла, орда не поместится. Сотен шесть… ну восемь сотен, если постараться. Какая, к чертям собачьим, орда?
— Ты точно посчитал?
— Сам не видел и не считал, но дозор доложил, а уж они врать не станут.
— Не видел он… Чего же тогда орёшь на всю округу, сполох поднимаешь? Воевода, мля…
Дело в том, что Буранбай не служил ни в татарском войске, ни в русском, а командовать дозорами назначен из уважения к возрасту и положению. Особо ничего делать не нужно, только доклады принимай и передавай дальше, а почёт великий. Чего бы не сделать приятное хорошему человеку?
Опять послышался топот копыт, и через несколько мгновений спешившийся дозорный доложил:
— От Жёлтой балки четыре сотни идёт, Фёдор Сидорович. Пять-шесть часов, и здесь будут.
В Ильясовке имели представление об измерении времени часами и минутами, а на всю деревню имелось аж четверо часов-ходиков с цепочками, гирями и кукушкой.
— Пять-шесть, говоришь…
— Ага, никак не раньше. Кони у них переходом заморённые, да и без подкорма на одной траве шибко ослаблены.
— И всего четыре сотни?
— Четыре сотенных бунчука насчитали, а больше нет никого.
Вот это похоже на правду, а то орда, орда… Рассыпалась сейчас та орда на мелкие отряды, а потом и ещё больше разделится — людоловам сподручнее десятком или двумя орудовать, так как охват получается шире. Вот в случае сопротивления могут опять объединиться, но не везде и не всегда. Иногда проще оставить в покое огрызающуюся добычу, и найти цель полегче.
Эти пока не разделились на десятки. Некуда делиться, потому что удобная дорога на Ильясовку и далее на север стиснута многочисленными балками и множеством мелких речек с заболоченными берегами. Вот позже, когда разгромят и сожгут деревню, выйдут на степной простор, там уже начнут орудовать десятками.
Ногаи бросились на захват Ильясовки без всякой разведки и каких-либо приготовлений — увидели большую и беззащитную деревню, достали сабли, и с ломанулись, подбадривая себя и конец громкими воплями и душераздирающим визгом.
Зрелище атакующей конницы производит сильное впечатление даже на видавшего виды человека, а у безусой молодёжи, не нюхавшей пороха толком, и не евших с ножа в походах, вызывает дрожь в коленках и непроизвольный стук зубов. Или это не коленки дрожат, а земля от топота нескольких сотен копыт?
— Куда, твою мать? — Фёдор оглянулся на крик и увидел, как кто-то из односельчан загоняет пинками и подзатыльниками обратнов окоп совсем зелёного юнца, со страху бросившего пехотную пищаль и ударившегося было в бега. — На место встань, ублюдок!