Страница 16 из 36
Следует констатировать, что Бату вплоть до 1235 года в Дешт-и-Кипчаке отсутствовал. «Неизвестен ни один источник… сообщающий, что Бату в эти годы (1229–1234. — В.3.) воевал в Поволжье» [38, с. 70]. Но то, что глава Джучидов пока не прибыл в свои владения, никак не отменяло агрессивных устремлений монголов, связанных с этими землями, а население Поволжско-Уральского региона, начиная с осени 1229 года, вновь почувствовало жесткий натиск с их стороны. Отныне война, казалось бы отступившая от булгарских городов и башкирских кочевий, разгорелась вновь, разгорелась, чтобы уже не угаснуть.
3.1. Грозный 1229 год
Между тем независимо от положения, которое занимал при дворце великого каана царевич Бату, и его дальнейшего местонахождения, на курултае в Кодеу-арале были приняты важнейшие стратегические решения о продолжении всеобъемлющей монгольской экспансии в западном направлении. Так, Угэдэй, согласно Джувейни, «послал» в сторону «Хара-сана и Ирака… Чурмагуна с несколькими эмирами и 30 000 храбрых людей. В сторону кипчаков, Саксина и Булгара он послал с таким же войском Куктая[56] и Субатай-бахатура» [17, с. 257]. Сведения Джувейни подтверждает Рашид ад-Дин: «В Иранской земле еще не успокоились волнения и смуты, и султан Джелал-ад-дин все еще проявлял высокомерие. [Каан] отправил против него Джурмагун-нойона с несколькими эмирами и тридцатью тысячами всадников, а Кокошая и Субэдай-бахадура послал с таким же войском в сторону Кипчака, Саксина и Булгара» [41, с. 21]. Наследников Джучи подобное решение Угэдэя не могло не радовать, и не только по причине того, что войско, направлявшееся в восточный Дешт было весьма значительно, но и потому, что дальнейшие операции на «кипчакском фронте» были доверены «главному специалисту» по странам «Западного края» Субэдэй-багатуру.
Субэдэй и Кокошай незамедлительно направились в прикаспийские степи, где к ним присоединились Джучиды со своими отрядами. Можно с уверенностью утверждать, что войско, находившееся в распоряжении монгольских военачальников, было отныне еще более многочисленным, способным к выполнению любых стратегических задач регионального уровня. Таким образом, на левобережье Яика на нескольких участках было сосредоточено около 40 тысяч воинов…[57] Крупномасштабное вторжение в междуречье Яика и Итиля началось зимой 1229 года. Можно согласиться с точкой зрения В. В. Каргалова, что это наступление носило фронтальный характер от низовий Яика до его среднего течения, то есть до района, где ныне находится город Оренбург [25, с. 113]. Но, атаковав на фронте в несколько сот километров, полководцы Угэдэя выделили направление, на котором был нанесен главный удар, а именно в сторону земель, контролируемых саксинами, в нижнее течение Итиля, где располагался их легендарный город Саксин, являвшийся, скорее всего, и не городом, а местом проведения торжищ, священных ритуалов и наибольшей концентрации в определенное время года жителей этого региона, по типу монгольской Аварги, славянской Хортицы или половецкой Шурукани[58]. Так или иначе, но в конце 1229 года «монголы дошли до Нижней Волги», дошли, чтобы уже не уходить.
Итак, в 1229 году открылась новая страница монгольских завоеваний на западе, причем, по некоторым данным (сочинению Ан-Нувейни [9, с. 59]), они, осуществляя вторжение, действовали с точки зрения тогдашнего международного права вполне легитимно, так как поводом к военной агрессии, и агрессии, в любом случае неизбежной, послужила просьба некоего кипчакского хана Аккбуля об оказании ему помощи в междоусобной борьбе [36, с. 170]. Воистину в трагедиях всех народов недальновидность и предательство выступают рука об руку [9, с. 59]. Естественно, обращение Аккбуля явилось подарком для изощренных в достижении своих целей монгольских политиков, которые, не промедлив, им воспользовались и, по словам Ибн Василя, «в 627 (1229/30) году вспыхнуло пламя войны между татарами и кыпчаками» [17, с. 49].
Развернув главное войско на север, Субэдэй двинулся по междуречью Итиля и Яика навстречу их течению, На этот раз он был в силе, наступая именно в тех местах, по которым они с Джэбэ пять лет назад уходили от булгарской погони, возвращаясь из Великого рейда, причем, надо полагать, что какие-то разведывательные отряды монголов, численно составляющие несколько сотен воинов, проникли и на правобережье Итиля, продемонстрировав свое присутствие кочевавшим там половцам. Скорее всего, именно тогда началась трагическая для половецкого султана Бачмана схватка с жестоким и беспощадным врагом, схватка, победителем из которой выйти ему было не суждено.
Монгольское вторжение 1229 года, направленное против кипчаков, на своем начальном этапе сыграло решающую роль в судьбе этого этноса, переживающего в тот период переломный момент своей истории. Здесь надо четко осознавать, что бесконечная межродовая грызня (и предательство Аккбуля яркий тому пример), в которой находили свою погибель лучшие представители половецкого рыцарства, сыграла не последнюю роль в этом процессе. Кипчакская знать — ханы и члены их семей — желала одного: войны с монголами до конца, потому как понимали, что эта война направлена захватчиками в первую очередь на их уничтожение. Им терять было нечего, а вот некоторые «бароны» были согласны на компромисс с пришельцами, который, однако, как они того не хотели, в тот год не состоялся. Половцы, обитавшие на правом берегу Итиля, по Дону и западнее, вплоть до Днепра, находились в состоянии замешательства перед стоящими на их границах завоевателями, ведь многие из половецких старшин помнили Калку не понаслышке, а по отметинам от монгольских мечей на своих спинах.
Согласно археологическим исследованиям, произведенным С. А. Плетневой, именно в этот период изменяется ритуал погребения половцев, появляется «обычай сооружать скрытые святилища», то есть возводить ложные захоронения, прятать надгробные статуи (бабы) в ямах на вершинах курганов и засыпать землей либо изготавливать их из дерева и также прятать от посторонних глаз в углублениях на местах могил. «Появление скрытых святилищ свидетельствует, очевидно, о неуверенности половцев в своих силах и в своем будущем в восточноевропейских степях. Они боялись за сохранность своих святынь и понимали, что не смогут защитить их в случае повторного удара монголов» [36, с. 174]. Также на основании археологических изысканий В. А. Иванова можно однозначно утверждать, что захоронений половецких ханов и их приближенных после 1220–1230 годов не наблюдается. Это является доказательством того, что представители монгольской правящей элиты по мере завоевания «Западного края» неукоснительно проводили в жизнь политику, завещанную Чингис-ханом, ключевыми аспектами которой были, во-первых, физическое уничтожение правящей верхушки кипчаков-куман-половцев, во-вторых — приобщение к «Ясе» простых аратов, которым, как правило, сохраняли жизнь при их полной лояльности к новым властелинам Дешт-и-Кипчака.
Однако не следует чрезмерно увлекаться размышлениями о некоем как будто имевшем место сверхмассированном ударе завоевателей в междуречье Итиля и Яика, так как войск, сконцентрированных монголами на этом направлении, было не то что предостаточно — их было в избытке. При «зачистке» Нижнего Поволжья и в войне с кипчаками Джучиды могли бы обойтись и собственными силами, ибо земли эти были достаточно пустынными. Местные номады, подвергнувшиеся нападению, чья численность и до пришествия сюда монголов была невелика[59], бежали ныне в Волжскую Булгарию, на правобережье Итиля и в области Южного Урала, занимаемые башкирскими племенами. Надо полагать, что поздней осенью — зимой 1229 года боевые действия между сторонами сводились к столкновениям местного значения и рутинному преследованию монголами противника, обремененного женщинами, детьми, стариками и обозным скарбом. В этой связи резонно возникает вопрос. По какой причине монголы сосредоточили в восточном Деште помимо соединений Джучидов три тумена первоклассных имперских войск, возглавляемых испытанными полководцами? Ответ однозначный: главный удар на западе в 1229–1230 годах монгольский генералитет готовил не против кипчаков и саксинов, а против Волжской Булгарии и башкир. И хотя в приказе Угэдэя последние не упоминаются, под топонимом «Булгар» следует подразумевать в том числе и башкирские земли.
56
Кокошай, Куктай, Кукдай, Букдай, Кугудэй.
57
Это были не все силы монголов, находившихся в Деште. Какая-то их часть занималась охраной коммуникаций и главных кочевий Улуса Джучи, другая часть из состава «тридцати тысяч всадников» была еще на пути к предстоящему театру военных действий.
58
Подтверждением предположения о том, что Саксин являлся аналогом Шурукани, Хортицы или Аварги, может служить сообщение, оставленное на этот счет Гильомом де Рубруком, который, «описывая дельту Волги и сравнивая ее с дельтой Нила близ Дамиетты, упомянул, что здесь"…находился город, по имени Суммеркент, не имеющий стен; но когда река разливается, город окружается водой. Раньше чем взять его, татары стояли под ним 8 лет. А жили в нем аланы и сарацины"» [23, с. 168]. Именно то, что Суммеркент (Саксин) не был окружен стенами, явно свидетельствует в пользу достаточно аморфного его статуса в качестве города. Ну а упоминание о том, что монголы в течение 8 лет пытались овладеть им, лишь подтверждает предположение, по которому Джучи и Чагатай еще во времена «сартаульской» кампании в 1220–1221 годах, после падения Хорезма, согласно Джузджани, «обратились на Кипчак…» [17, с. 250], и, по-видимому, отдельные их отряды достигли низовьев Итиля. Арифметика элементарная: 1221 + 8 = 1229.
59
Кочевники Заволжья и Приуралья «кимаки (йемеки), куманы-сары и кыпчаки представляли собой восточную периферию Дешт-и-Кипчака и, судя по имеющимся материалам, в степях Урало-Поволжья были не многочисленными. Вполне резонно также предположить, что заволжские кочевники не принимали заметного участия в политической жизни хозяев Дешт-и-Кипчака. Во всяком случае, известный нам на территории региона археологический материал, своим однообразием и невыразительностью резко контрастирующий с синхронными памятниками Дешт-и-Кипчака, указывает только на то, что они здесь были» [19, с. 503].