Беременна по договору

– Кто?

– Ну Егор, – закатывает глаза, мол, ничего не понимаю. И начинает пояснять далекому. – Короче, я люблю его… То есть терпеть не могу, – фыркает она, путаясь в чувствах. – Короче, бесит.

Очень информативно. А главное все логично и предельно понятно.

Не думал я становится психологом на час, но видимо выбора у меня нет. К слову, в сердечных делах – советчик я так себе. Умело избегаю их в разговорах и в жизни.

– Мхм, – вздыхаю трагично. – Тогда не будем о нем?

– Вот еще, – закатывает глаза на упоминание недостойного. – Знаешь, я одного понять не могу… Признаешься в любви, а потом другую целуешь, ну это нормально вообще, скажи?

– Не знаю…

– Конечно, не нормально! Придурок он… Козел. Фу…

– Согласен, – поддакиваю, сдерживая усмешку.

Тая не на шутку завелась. Девичье сердце, хоть и наивно, но весьма чувствительно. Не хочется, чтобы какой-то баран по имени Егор ранил его.

– Предки заколебали. Это они меня не пустили с ним погулять, когда он звал… – дует губы. – Вот и пошел с другой.

– Оправдываешь его?

– Нет. Но это долбанная опека задолбала. Забери меня к себе, а Паша? Ты – мой крестный отец, имеешь право.

– Смеешься? Твои родители, сначала мне голову открутят, а потом тебе, дурочка…

Вот тут я не преувеличил. И будь я хоть самим папой Римским, а не просто крестным, они бы не отдали её мне. Им хватило первого раза, чтобы сделать выводы.

– Ой, они чушь несут, и мозг все время своей учебой промывают. Сколько можно… С тем не ходи, так не делай…

– Прессуют значит? – делаю очевидные выводы я.

В отличие от девочки, я в курсе причин контроля над Таей, младшей дочери семьи Лариных. Родители оберегают глупое дитя от всего того, что могло бы погубить его. По факту, я – первый в списке запрещенного.

– Жестко. Жива бы была сестра, жила бы с ней и не тужила, а так мучайся теперь… – не церемонится в выражениях Тая.

Именно это качество, смешанное со смелостью и юношеским максимализмом, разнит её с мягкой и добросердечной погибшей сестрой. Упоминание о Наташе вызывает в груди щемящую боль. Не думал, что она начнет вспоминать сейчас…

Дерзкие интонации в голосе спадают, как и гримасы с лица, когда Тая теребит цепочку на шее и вытягивает за неё медальон, спрятанный под рубашку.

– Она всегда со мной, – открывает медальон, и миловидное лицо Наташи смотрит на меня. Невидимые иголки вонзаются в меня, заставляя сжать челюсть. – Ты помнишь её, Паша?

– Как сейчас, – дергается кадык под давлением застрявшего кома.

– Ты ведь любил её, правда?

– Правда, – хриплю, ощущая, как же чертовски плохо становится на душе.

– И я, – выдыхает Тая, целуя фотку и защелкивая медальон.

Я встряхиваю головой, чтобы унять эмоции. Переключиться, заставить мозг подумать о чем-то другом, чтобы не уйти в себя и грызущее прошлое окончательно.

– Заедешь к нам? – хлопает умоляюще глазками Тая.

– Нет, Тая… Не сегодня, – я бы даже сказал никогда.

– Вот понимаю, – прицокивает. – Тоже не хочу возвращаться домой.

– Пижамная вечеринка пройдет без именинницы?

– П-ф-ф… Ладно, – снисходительно прикрывает ресницы.

Меня это смешит. Я щелкаю по её вздернутому носику, сбивая пыль притворной эгоистичности. Тая хрюкает в ответ, и прищурив глазки, интригующе спрашивает:

– Хочешь секрет?

– Давай.

– Проколю пупок, – бровь вызывающе подскакивает.

– Чего?

– Ага. Подарок себе любимой на ДР. Да и Егор стопудово заценит.

Я не видел в глаза этого Егора, но почему-то мне невероятно хочется открутит ему голову.

– Мать узнает, голову оторвет, – предостерегаю от необдуманного поступка.

– Не узнает.

– А если я оторву? Прям сейчас? – показательно хрущу костяшками.

Девчонка вообще «не бреет» угрозы в моем лице.

– Рука не поднимется в день рождение, а потом ты уже уедешь, так что не судьба… И вообще ты свой, тебя не боюсь, – хмыкает и, присосавшись к трубочке, звучно высасывает колу со дна стакана.

Я кашляю в кулак на её наглую самоуверенность. Маню пальчиком к себе, чтоб вытянула шею.

– Ты мне секрет, а я тебе совет, окей? – шепчу.

– Валяй.

– Подумай дважды перед чем-то сомнительным, – короткая пауза, которую завершаю уточнением. – Дважды до тех пор, пока не передумаешь.

– О-о, тонко-тонко… – проглатывает совет. Слишком нудный, по ее мнению, поэтому сразу же выплевывает его. – Запишу на диктофон и поставлю на репит. Что-то еще, дядь Паш?

Я усмехаюсь на детский пафос и отвожу взгляд на витрину, через которое замечаю подъезжающую знакомую машину. Это брат Таи. Припарковавшись, Костя выходит из машины и в секунду цепляет меня враждебным взглядом.

– Тебя ждут, – прочищаю горло, чуть кивая на витрину.

Тая машет брату и после разочарованно вздыхает:

– Да, пора… Спасибо, что приехал, – дотягивается до моих рук и сжимает их, передавая тепло и благодарность.

– Рад был тебя увидеть, Тая. Будь умницей.

– Как всегда.

Я встаю и заключаю её в объятия маленькую проказницу. Губы припечатываются к светлой макушке, вымещая в поцелуе яркие чувства, которые так редко посещают меня в последнее время.

– Когда исполнится восемнадцать, приютишь у себя в Москве?

– Все может быть.

– Нет, ты пообещай. Чтоб было ради чего жить, – наводит драмы она. Только слез не хватало.

– Не могу, вдруг я коньки откину к тому моменту.

– Ой… Ну хоть завещание оставь тогда, – закатывает глаза и получает от меня щипок за её вредный нос.

– Буду скучать, – чуть слышно произносит она, поджав нижнюю губу.

– И я, малышка.

Распрощавшись с Таей, я заехал в цветочный магазин и с букетом белых роз направил автомобиль в конец поселка. Именно эти цветы были Её любимые. Я помню все: наши счастливые дни и не только, в особенности, самый последний, дурной, который поставил слишком некрасивую точку. Роковую. Прошло десять лет, а я не могу себя простить… И её не могу. Во мне нет смирения, которое бы обеспечило покой в душе и позволило жить так, как хочется.

В вечерних сумерках мой автомобиль съезжает с асфальта на проселочную дорогу, ведущую в небольшой лесок. Именно в нем расположилось местное кладбище. Там теперь живёт Наташа, моя первая любовь, и мне не нужно гадать, где найти её, как это было раньше… Её место неизменно.

И она сама сделала это выбор, черт подери. За нас обоих. Взяла и ушла, оставив меня с невыносимым чувством вины, который неподъемным грузом лежит на сердце. Мое проклятье.

Её черный мраморный памятник я вижу издалека. Он высокий и вмещает фотографию Наташи во весь рост. Именно такой я запомнил её – молодой, цветущей, сентиментальной, доброй и улыбчивой. В дурацком сарафане, который ненавижу всей душой: именно в нем она была при последней встрече.

– Привет, любимая… – шепчу, опуская живые нежные цветы на холодный камень.

Наташенька стоит напротив меня и неизменно улыбается в ответ, а я…

А я хочу разбить этот гребанный камень, содрать все декоративные цветы, достать из земли её вместе с душой, чтоб в отчаяние вытрясти её вновь, заглянуть в глаза и спросить, зачем она это сделала… Дура, дура, дура!

Все можно было бы исправить, придумать что-нибудь, решить…

Я бессильно опускаюсь на скамью и опускаю поникший взгляд в землю. Гробовое молчание бьет по ушам сильнее адового крика грешника. Я сильно сжимаю пальцами уголки глаз, и начинаю убивать себя… Ведь это я во всем виноват.

Глава 13. Паша

Десять лет назад

Песочный клубок пыли мчится за машиной, которую гоню по тихому безлюдному пустырю, расположившемуся за окраиной поселка. Из динамиков вырывается громкая музыка. Она удачно перебивает внутренне напряжение, стук беспокойного сердца, навязывая нужную волну. Настроение нервозно-отвязное.

– Уже тут, – хмыкаю без удивления, когда вижу силуэт девушки, стоящей под размашистой кроной многолетнего дуба.