Страница 8 из 9
Это был корпоративный праздник одной из крупных фармацевтических компаний. Руководитель компании решил провести его в Северной столице. Все тридцать человек, находящихся в штате, ехали тем же «Сапсаном», что и мы с Заказчиком, только в другом вагоне. Они не должны были увидеть Петра до празднества. Хотя Петра бы они и не увидели. Они бы обнаружили молодого человека с пунцовыми щеками, прикрывающего юношеские усики. Не усики – а пропуск в… Я делаю успехи. Я не договариваю фразы, которые услышал когда-то в пору уральского детства.
Я не помню, как прошло моё выступление. Помню то, что было за кулисами. Конечно, там не было кулис. Это был кабинет, в котором я зубрил текст помимо тронной речи. Кстати, тронная речь прошла на ура. С первых слов: «Бояре, слушайте меня, бояре» – я понял, что мне вторит и помогает эхо, делая мой голос неживым, мемориальным, сошедшим со страниц учебника по истории. Такой голос вполне мог быть у шемякинского Петра. Он бы подошёл к лысой голове и маленькому размеру ноги. После тронной речи мне предстояло объявлять сотрудников отделов, точнее темы их выступлений. Дезоксирибонуклеиновая кислота – самое лёгкое слово, которое фигурировало в тексте, данном мне Заказчиком. Предложения состояли сплошь из медицинских терминов, которые должны были отлетать от моих зубов, касаться непропорциональных усов, а уже потом лететь в зал и разноситься эхом. Хорошо, что между каждым выступлением отделов у меня было чистых сорок-пятьдесят минут, за которые я успевал вызубрить сложносочинённый (для меня и Петра) текст. Мой большой гонорар за петровскую работу был оправдан, и даже в какой-то момент, вероятно под конец праздника, показался мне малым. Взыграла лихая Петровская кровь. Взыграла и тут же остыла. Заказчик доволен, служители фармацевтики тоже. Намозоленные ноги предпочли остаться индифферентными к прошедшему.
Один мой очень хороший друг, давно живущий в Питере, как-то рассказал мне о своём первом поцелуе с девушкой, которая приехала к нему, чтобы съехаться. Они давно были знакомы по сети, а первоначально нашли друг друга в Тиндере. Друг рассчитывал на быстрое, необременительное, но в то же время тесное знакомство. Не знаю, почему он выбрал для поиска Тиндер. Мне, кажется, в Питере не составит труда наладить мимолётную связь, перекинуть мост и наутро его развести. Но из песни слов не выкинешь. Всё бы ничего, если бы девушка, понравившаяся моему другу (они сразу отлайкали друг друга), жила не в Питере, как было указано у неё в анкете, а где-то под Архангельском. Зачем она указала в профиле Питер? Хотя я её понимаю. С тех пор у моего друга и лжепитерки закрутился сетевой роман, продлившийся полгода. И вот наконец онлайн-знакомству пришёл конец. Она в Питере. Он тоже в Питере. Стоят, оба-два, красивые, молодые, продуваемые ветрами, у «Медного всадника» и целуются. И тут мне стало завидно, так же как и Петру, смотрящему на всё это. Конь пожелал остаться индифферентным. И правильно сделал. Зависть – это очень нехорошо.
Заказчик поселил меня в отеле рядом с Адмиралтейством. Это входило в наш с ним договор. Холл на первом этаже напоминал филиал Эрмитажа. Мускулистые атланты с лёгкостью и даже некоторой иронией держали на себе потолок, украшенный взбитой лепниной. Это был и есть самый шикарный отель, в котором мне доводилось когда-то жить. Жаль, что всего один день. Вечером меня ждал «Сапсан». Самое обидное, что Заказчик по какой-то случайности снял номер на три дня. После сыгранного Петра Первого я мог спокойно отдыхать в шикарных, поистине имперских условиях. Но завтра у меня был спектакль, детская утренняя сказка, в 10 утра сбор на грим, в двенадцать – выход на сцену. Я не помню, кого я играл тогда. Спасибо, память. Лежал перед отъездом на огромной четырёхместной кровати в номере, смотрел в стену. На ней висел портрет. И кого же вы думаете? Правильно. Петра Первого. Карандашный рисунок, срисованный скульптурный бюст. Только верхняя часть Петра. Хорошо, что присутствовал парик. Хорошо, что грустная меланхолия вцепилась в меня только в «Сапсане». Я думал о расчленении. Себя. Мечтал: вот бы оставить мою верхнюю часть в отеле, а главное в Питере, а нижнюю часть отправить играть утренний спектакль в Москве. Какую же роль я играл? Правую куриную лапку у домика Бабы-Яги. Грустная меланхолия, отвяжись от меня. И брось эту привычку перекидываться с прошлого на сегодняшний день.
Забыл сказать, что я чуть не опоздал на тот вечерний «Сапсан». И не потому, что я замешкался, желая оттянуть своё пребывание в Питере. Да, я действительно тянул до последнего, но заложил сорок минут на дорогу до Московского вокзала. Меня подвело бритьё. Я уже собрался выходить из номера, нахмурив бровь по-петровски, как вдруг вспомнил про усы. Я забыл их сбрить. Катастрофа. Второй поездки «на сапсане с усами» я бы не перенёс. Усы должны были остаться в Северной столице незамедлительно. Когда на мне был чёрный парик, усы смотрелись более или менее органично, конечно в рамках образа. Без парика – даже о пропуске куда-то там… говорить было бессмысленно. Только если… побриться наголо, вот тогда, может быть, усы бы и выстрелили. Но нет, нет, нет. Ещё не нашёлся такой Заказчик, а самое главное – такой гонорар. Хотя, конечно, всё обсуждаемо и ради роли возможен компромисс. Главное, чтобы роль была очень хорошей.
Самый лучший Zoom
Лето 2020 года. Живёшь себе, живёшь, двигаешься по своей непрямой дороге, как на ходулях, всякую минуту думаешь, что вот-вот упадёшь. Но нет, стоишь, выстаиваешь, даже порой разгоняешься, забывая о том, что можешь загреметь под фанфары.
В тот июльский вечер я тоже шёл на внутренних ходулях, делил жизнь на «до» и «после». Такие дни случаются, особенно летом, когда нет спектаклей и много свободного времени для рефлексии. Дни идут один за другим, и ты ждёшь, что новый день проведёт черту и превратит будущее – в «после», а прошлое – в «до» (здесь звучит долгая нота, обязательно в нижнем регистре).
Тот день был ровно таким. Он близился к своему завершению, на часах 21:00. Я шёл мимо Белорусского вокзала. Весь день молчал, не смыкал связки. Я люблю такие дни полного несмыкания. В такие дни смыкаешься и свыкаешься с собой сегодняшним. Я двигался домой. Но тут мне позвонила Елена Антоновна Камбурова. Мы две недели не созванивались. Мартовская премьера «Маленького принца» перенеслась, но нам нужно было поддерживать текст, чтобы он не забывался, как я люблю говорить в таких случаях – «взрыхлять» его. И вот Елена Антоновна позвонила и сказала, что готова репетировать. Через десять минут. В зуме.
Честно сказать, я не готов был репетировать, я готов был идти домой, слушать в наушниках музыку и под неё как-нибудь, худо-бедно завершить этот длинный летний день. Но через десять минут я сидел на лавке возле Белорусского вокзала, смотрел на экран, где бодрая Елена Антоновна с разбега впрыгивала в каждого персонажа «Принца», меняя голоса, внутренний ритм. Она не любит лишних слов, словесных прелюдий, затактов, ей дорога каждая секунда, нельзя позволить ни мгновения отсрочки. Мне хочется так же падать в материал, как Елена Антоновна. Нет, она не полагается на магию вдохновения, на Божью искру. Нет. Такая лёгкость вхождения в материал, в верный градус, в определённый исторический контекст обусловлена масштабной внутренней работой. Проживанием, не смыканием голосовых связок, а смыканием души. Долгим, скрупулёзным, осмысленным.
Я слышу, как проезжают поезда. Я слышу, как парочка на скамейке рядом говорит о чём-то заветном, не боясь, что кто-то услышит. Всё это – фон, второй, третий планы, а на первом – он/она, Маленький Принц, маленький человек с огромной душой ребёнка. «Когда мне было шесть лет, я нарисовала удивительную картинку…» – вдруг оговорилась Елена Антоновна и сама не заметила этого. Разве это оговорка? Ведь она нарисовала…