Маринка, хозяйка корчмы

Это, насколько я поняла, было приказание поторопиться. Делать было нечего, и я неуклюже забралась в сено, стараясь не светить попой из-под юбки. Вслед мне прилетело досадное цоканье языком и узелок из плаща. Зато я нашла девочку, которая, как маленькая обезьянка, протянула ручки, обхватила мой живот и прижалась всем телом, ища тепла и защиты. На худеньком личике прибавилось разводов грязи, словно она горько плакала, пока меня не было.

Внутри стало так горячо, что почти растопило сковавший сердце лёд. Почти. Зарыдать бы — в голос, закричать, чтобы упал камень с плеч, чтобы освободиться от боли и страданий, но я не смогла. Только обняла малышку, укрыла от дождя, зарылась с ней в сено и закрыла глаза под мерный цокот копыт по булыжникам мостовой.

— Мариночка, это судьба. От судьбы не уйти… Понимаешь?

Я понимала. Только не понимала, за что именно мне такая судьба. И знала, что никогда не смогу понять, принять, успокоиться. Мои любимые — дочь и муж — были для меня центром вселенной, всё крутилось вокруг них. А теперь я одна, совсем одна…

Повозку снова тряхнуло, выводя меня из полусна. Я выглянула из-под сена, попыталась рассмотреть хоть что-нибудь в темноте. Ни одного фонаря, как возле публичного дома, небо затянули низкие мокрые облака, поэтому луны тоже не было. Но мы остановились у большого кряжистого строения, размеры которого оценить не представлялось возможным. Надеюсь, утром тут будет светлее…

Меня снова схватила сильная рука, которая состояла из одних туго сплетённых мышц, вытащила из сена.

Мужчина глянул на девочку, которая пригрелась у моей груди, и молча кивнул мне на дом. Сунул узел и подтолкнул к двери. Ладно, пусть молчит, пусть дёргает, главное — малышка со мной, в тепле и безопасности. Спит, глазёнки закрыла, и посасывает край покрывала во сне. Ох, нельзя к этому приучать, прикус будет неправильный…

Боже, о чём я думаю?

Дверь скрипнула, открывшись, и я на меня повеяло старым домом, холодной печью, пыльными половиками на крашеных полах. Как у бабушки в деревне… Но я не там, я здесь. Здесь не может пахнуть так же, как в моём мире.

Мужчина вынул из рукава красный шар, который на воздухе зажёгся алыми искрами и осветил комнату. В ней стояли стол с двумя стульями, узкая кровать, покрытая аляповатым покрывалом пэчворк, и огромный, просто гигантский сундук. Занавески из разноцветных полосок ткани прикрывали два входа в другие комнаты. Пахло вчерашней едой, которая наверняка где-то протухла, сыростью и псиной.

Мой спаситель уверенным жестом подвесил шар в воздухе под потолок из грубых деревянных балок и обернулся ко мне. Его глаза блеснули красным — видимо, в отблесках света, — и он приложил ладонь к своей груди:

–Аллен.

Потом указал на девочку, сопящую у меня на руках:

— Чиби.

И ткнул в меня пальцем. Как мило! Он представился! Я тоже представилась:

— Марина.

— Мааррииннаа?

Его удивлённый вид заставил меня пожать плечами и ответить:

— Совершенно необязательно удваивать все гласные и согласные в моём имени. Чем оно хуже Аллена или Чиби?

Он покрутил головой, потом махнул рукой и указал мне на кровать. Поняла, это моё спальное место. Я уложила Чиби под покрывало, и Аллен фыркнул, видимо, от моей тупости. Взял за плечо и принялся жестами объяснять что-то. Потом зарычал, видя, что я не понимаю, и потянул в другую комнату, за занавеску. Там я нашла ещё одну кровать, пошире и помягче, и совсем маленькую кроватку — для маленькой девочки, с подушечками, с вышитыми птицами на одеяльце.

Аллен указал на неё и сказал внушительно:

— Чиби.

На большую кровать:

— Аллен.

Ткнув пальцем в другую комнату, добавил:

— Маарриинна.

— А-а-а, — протянула я, — поняла. Всё поняла.

Когда малышка была переложена в свою постель, Аллен повёл меня за другую занавеску. Там оказалась кухня. Не слишком большая и, кажется, очень грязная. Поочерёдно тыкнув в очаг с котелком, в ведро, где было на донышке воды, и в стол, хозяин сказал:

— Эрме чак арраме гауш.

— Я всё поняла, — фыркнула я. — Я тут служанка. Огонь разжечь, воды принести, завтрак приготовить. Ага.

Аллен махнул рукой и ушёл в свою комнату. А мне только и осталось, что забраться под одеяло на узкую кровать и дрожать там от холода, пока сон не сжалился надо мной.