Страница 18 из 83
Глава 3
Напарничек просто наплюет на то, что в случае моей кончины ему придется тащить на себе труп врага: как говорится, своя вендетта не тяготит.
— Убьешь?
Вскинув голову, я посмотрела Дьяру прямо в глаза. Мне осточертело бежать и бояться. Существует предел страху, после которого нервы сдают. И ты начинаешь действовать вопреки логике, приличиям, здравому смыслу, что вопит тебе благим матом: «Вика! Нужно соврать, извернуться, постараться разубедить…»
Вот и у меня случилось именно так. Я устала настолько, что решила: настало время встретиться с доставшимся от Тигиан наследием. Не эфемерным, а вполне реальным, с темно-синими глазами, в радужке которых я только сейчас заметила несколько янтарных крапинок, со следом от шрама рядом с виском, с короткой щетиной.
Мне показалось, что воздух вдруг уплотнился, став словно камень. Я не могла вдохнуть, а внутри словно до предела натянулась струна. Казалось, что в этот миг я и напряжение — это одно и то же, что по нервам дали сразу разряд в триста восемьдесят вольт и мой мозг сейчас сгорит, как чертов жесткий диск у компьютера.
Я уже готовилась услышать это краткое «да» и броситься в бой. Сражаться с булыжником в руках. Не думая о том, что будет дальше. Если я одержу победу. Если проиграю.
Дьяр сжал кулаки так, что его костяшки побелели, да и все тело напряглось, готовое для стремительного броска… Я ощущала это. Как и то, что еще мгновение — и мы оба либо свихнемся, либо бросимся друг на друга, чтобы задушить, выцарапать глаза, вцепиться. Мстя. Сражаясь за жизнь.
Он тяжело и болезненно, борясь с собой, выдохнул:
— Я ненавижу тебя, Тигиан Уикроу, лживую, двуличную сволочь, которая, прикрываясь добродетельной невинностью, не побоялась артефакта истины, решившись солгать в имперском суде. Но отправить к Хель единственную свидетельницу обвинения, чтобы меня точно сочли преступником, заметающим следы?..
— Тогда зачем ты пытался убить Уикроу накануне? — я сорвалась.
Сжала лежавший рядом со мной булыжник в руке так, что его острые грани наверняка порезали кожу, и подалась вперед. Наши лица оказались рядом. Всего в паре сантиметров друг от друга. Мы делили на двоих один глоток воздуха, один день и одну ненависть.
Прямой, открытый взгляд синих глаз, полный ярости и злобы. Мои глаза, в которых отчаяние и решимость играли в чехарду.
— Накануне я был слегка занят другим. Бежал из тюрьмы, — почти мне в губы иронично выдохнул Дьяр.
— Накануне я умерла, — не отступив ни на миллиметр, эхом отозвалась я. — Официально — это покушение нанятых тобой головорезов.
— Официально? — прищурился Дьяр и добавил, не подозревая, насколько прав: — А если реально? Я не пытался тебя убить. Поэтому вопрос: КТО в действительности на тебя покушался? И как тебе в таком случае удалось выжить? Ты что, свою душу у смерти украла? Ибо сейчас ты живая.
— Да, чтоб тебя! Я живая! Да не та! — отчеканила я.
— Не та? А какая?
— Это сейчас так важно? По-моему, большее значение имеет то, что я потеряла память и быть свидетельницей не могу…
— Судя по тому, где мы встретились, потеряла ты не только память. — Губы Дьяра исказила ухмылка.
— И это говорит тот, кто сам прикинулся пьяным дебоширом в корчме, — не осталась в долгу.
— Самый удобный способ выбраться из города — прикинуться тем, на кого стража и не подумает.
— Виром Безземельным? — припомнила я, оценив уровень наглости напарничка: провести всех столичных гончих, прошмыгнув под самым их носом… Как бы я ни была зла, не могла не восхититься этим гадом.
— Так меня называли до того, как я поступил в Академию темных властелинов.
Я чуть было не ляпнула: что, и на таких тут учат? А Дьяр, и не подозревая о том, что я думаю, продолжил:
— А вот ты как оказалась среди воров?
— Я тоже… скрывалась.
— И от кого же может так отчаянно прятаться невеста самого кронпринца, что каторга ей милее императорских покоев? — глумливо заметил он.
— От обстоятельств. Но, как оказалось, они решили отправиться следом и напрочь испортить мне эту самую каторгу. — Я тряхнула рукой, и цепь выразительно звякнула.
Этот звук, далеко разнесшийся в хрустальном рассветном воздухе, давно отзвучал. И сейчас шумели лишь бурный горный поток и звонкая трель жаворонка. А мы все так же сидели друг напротив друга. Недвижимыми. Я — пытаясь осознать услышанное. Дьяр — смиряя ярость и гнев, загоняя жажду мести в жёсткие тиски логики и расчёта.
Первым нарушил молчание напарник:
— Если ты все еще жаждешь пять лет мыть золото на приисках, то, так и быть, мы можем остаться здесь и подождать гончих. В противном случае советую поторопиться.
— Знаешь, я замерзла и не прочь согреться бегом, — с этими словами поднялась с камней. Дьяр — тоже. Голову неимоверно тянуло назад. Кожа под плетением косы дико зудела то ли от грязи, то ли от раствора, которым Тигиан обработали волосы. В общем, я обнаглела окончательно. — Но прежде… Раз уж ты пока меня не убиваешь, то помоги расплести. Нет сил терпеть эту пытку.
И повернулась к врагу спиной, рассудив: если бы он меня хотел придушить, то я была бы уже бездыханной.
— Ну знаешь… — задохнулся от возмущения Дьяр.
Но все-таки помог. И когда тугое плетение перестало стягивать не только кожу на голове, но, казалось, и мысли в черепной коробке, я с облегчением прикрыла глаза и выдохнула.
— Теперь все? — суровый голос вывел меня из состояния эйфории на минималках. А выразительно звякнувшая цепь напомнила: если еще подольше понаслаждаться свободой волос, то они станут еще более свободными и даже независимыми. От тела хозяйки. А все потому, что будут отсечены от тела вместе с головушкой.
— Да, — с готовностью отозвалась я, шустро переплетая пшеничные локоны в длинную, широкую, а главное, нетугую косу. Конец закрепила обрывком ткани, оторванным от низа рубахи. И, перекинув на спину свое кривоватое творение, первой сделала два шага в сторону от ручья. Все это под хмурым и очень выразительным взглядом напарника.
Впрочем, он не заставил себя долго ждать и тут же двинулся следом, а спустя пару минут и вовсе оттеснил меня, начав первым прокладывать путь среди пушистых елей и разлапистых ветвей можжевельника.
Я топала следом, сопя Дьяру практически в его широкую спину и грустно усмехаясь про себя: всегда считала ноги не самым лучшим способом ухода от проблем. Но в данной ситуации это был единственный способ выжить.