Страница 34 из 111
Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно… И я говорю сейчас не о крови, которая выступила на поверхности моей раны.
Лицо Фибуса, покрытое блестящими капельками пота, становится мертвенно-бледным. Он таращится на мою разорванную кожу и на ручейки крови, стекающие по моей руке, которую я подняла вверх, чтобы остановить кровь.
— О, Боги. Нам надо найти для тебя лекаря! — его голос звучит пронзительно и нервно. — О, Боги.
Теперь его глаза блестят так же ярко, как и его лицо. Они полны слёз, потому что он решил, что из-за него я сейчас умру.
— Фэллон… О, Боги.
Его лиана падает на каменный пол, точно мёртвая змея, после чего исчезает в его ладони, а железный ворон продолжает раскачиваться, точно часовой маятник, который отсчитывает мои последние минуты.
— Фибус, тише. Всё в порядке.
— Нет, не в порядке. Это не…
Из него вырываются рыдания и низкий хрип.
— О, Капелька, мы не успеем найти тебе лекаря.
Он откидывает прядь волос с глаз, а затем хватает один из широких мечей, висящих на стене.
Я отступаю на шаг назад.
— Что ты делаешь?
— Я собираюсь отрубить… отрубить твою… руку.
Я раскрываю рот.
— Нет. Никто ничего не будет отрубать.
Я отвожу руку подальше от него на случай, если он всё же решит замахнуться.
— Железо… если оно проникнет в твоё сердце. А обсидиан… О, Боги, обсидиан!
Он делает дрожащий вдох.
— Это всего лишь рука, Фэл, пожалуйста. Я не могу тебя потерять.
Я уже и забыла про обсидиан.
Я осматриваю костяшки своих пальцев. Они и поцарапаны, но кровь не идёт, и пальцы не почернели. Может быть, я делаю слишком поспешный вывод, но похоже обсидиан на меня не действует.
Когда губы моего друга начинают дрожать, я решаю рассказать ему свой секрет, который бабушка запретила кому-либо раскрывать. Тем более что теперь у меня есть секрет похуже, а слишком большое количество секретов в итоге может отравить меня похлеще любого железа.
— Оно на меня не действует.
Я понизила голос, но мне всё равно кажется, что он грохотом разнёсся над крышами Люса.
— Что?
Кончик меча со звоном ударяется о камень.
— На меня не действует железо.
Фибус перестает рыдать.
— Оно на тебя… на тебя… не действует? Но ты… ты…
Вид полного поражения на его лице сменяется полнейшим недоумением.
— Как?
Его глаза округляются, прямо как у Минимуса.
— О.
Его мысли, должно быть, пребывают сейчас в полном смятении, потому что ни я, ни бабушка не имеем ни малейшего понятия о том, почему на меня не действует металл, который смертелен для фейри. Как и соль, которая развязывает фейри язык.
— Ты… ты… человек, которого подменили в детстве.
— Что? — резко отвечаю я, потому что… какого чёрта?
— Нонна сама принимала роды у мамы. Она видела, как я родилась.
Но теперь, когда он это сказал… а что если?
Нет. Я похожа на маму и бабушку. Конечно, у меня другой оттенок кожи, и цвет глаз немного неправильный.
Кровь отливает от моего лица и собирается где-то в районе щиколоток.
— О, Боги, а что если это правда?
Я снова перевожу взгляд на свои костяшки. Но если я человек, почему тогда обсидиан на меня не действует? Или действует?
— Это объясняет то, что у тебя нет магических способностей.
— Но у меня голубые глаза, — бормочу я.
— Фиолетовые. Если подумать, я никогда не встречал фейри с таким цветом глаз.
— Но я похожа на маму и бабушку.
— Не очень.
— Ребёнок, которого подменили…
Я трогаю свою ушную раковину поднятой рукой, и помещение начинает плыть у меня перед глазами.
Человек.
Это значит… это значит, что я умру где-то через семьдесят лет. Или раньше.
— Может быть, поэтому твоя мама потеряла рассудок?
Фибус затягивает нити на полотне своей теории так мастерски, что там больше не остается никаких дырок.
А знает ли бабушка? Меня пугает сам факт, что я задаю себе этот вопрос. Почему я так легко приняла то, что меня, вероятно, подменили в детстве?
Он задумчиво закусывает щёки, и на них появляются ямочки.
— Может быть, с настоящей Фэллон было что-то не так, и твоя бабушка выкрала тебя из Ракса?
— Только вот бабушка была точно так же шокирована тем, что на меня не действуют ни железо, ни соль.
— На тебя не действует соль? Все наши клятвы…
— Мне не нужна соль, чтобы сдерживать свои обещания, Фибс. Особенно те, что я даю своим друзьям.
Ощущение ледяного холода спускается вниз по моей спине, точно след от растаявшей сосульки.
— Ты же всё ещё мне друг?
Он закатывает свои покрасневшие и опухшие глаза.
— Что за дурацкий вопрос?
Моё сердце издает тихий стук облегчения.
— Не могу поверить, что на тебя не действует соль. Боги, Сиб… Погоди. А она знает?
Я качаю головой.
— Не знает никто, кроме бабушки, ну, и мамы, но я не уверена, что она понимает.
Фибус всё смотрит и смотрит на мою кровоточащую руку, после чего щёлкает языком и развязывает узел на своём платке. Оторвав от него кусок ткани, он вытирает им мою руку, после чего туго его затягивает, чтобы остановить кровь.
— Хвала Котлу, что я не позволил тебе коснуться обсидиана.
— Он оцарапал мои костяшки.
Его лицо, которое немного порозовело, снова бледнеет.
— Как быстро… — я облизываю губы, — он начинает действовать на тело?
— Кровь человека становится чёрной за считанные минуты.
Он крутит мою руку из стороны в сторону. Проверяет каждый мой палец.
— Я… — он сглатывает. — Я не думаю…
— Что я человек?
— Я не знаю.
Его взгляд останавливается на мне на несколько мгновений.
— Если только ты… Да, должно быть, это так. Значит, это не обсидиан. Должно быть, эбонитовое дерево или мрамор.
Он пожимает плечами.
— Они похожи.
Разве? Неужели нет никакой разницы между камнем и деревом?
Пока он занимается мной, я отгоняю свои опасения, и стараюсь сосредоточиться на том, как же мне повезло иметь такого друга, как Фибус.
Он просовывает конец ткани под импровизированную повязку. Между его светлыми бровями залегла складка, которая контрастирует с его гладкой кожей.
— Может быть, мы ошибаемся, и ты не человек?
— А кто тогда?
Он смотрит на меня сквозь свои длинные светлые ресницы.
— Дитя змея.
— Дитя з… — я фыркаю. — Чёрт, ты думаешь, что у моей мамы были интимные отношения с животным?
— Может быть Агриппина любила такое?
Уголок губ Фибуса приподнимается.
— Фу, Фибус. Фу.
Мерзкий образ змея, совокупляющегося с человеком, встает у меня перед глазами. Я содрогаюсь.
Фибус ухмыляется.
— Ты бы видела своё лицо.
Я хмурюсь.
— Ты только что предположил, что моя мать спала со змеем, Котел тебя побери. Как, по-твоему, я должна была отреагировать?
Он запрокидывает голову и смеётся, а я качаю головой, отчаянно пытаясь развидеть образ, который вызвали его слова.
Между приступами смеха, Фибус отращивает очередную лиану, которая обвивает оставшийся шип. Как и в прошлый раз, он заставляет её вытягиваться, пока та не вырывает шип.
— Если ты наполовину змей, твоя жизнь будет длиннее.
Прежде чем птица успевает рухнуть на пол, я осторожно ловлю её за крылья, стараясь не задеть шипы.
— Я не полузмей.
— Это не самая ужасная в мире вещь.
Я опускаю ворона, чтобы мой сердитый взгляд произвел на Фибуса должный эффект.
— Моя мать не спала с животным.
— Хм-м…
— Хватит. Хватит это представлять.
Я тащу железную реликвию к двери.
— Не забудь золото, — бормочу я.
Фибус подходит к полке, хватает горсть монет, большинство из которых золотые, и сует их в карман.
— Это слишком много. Разве они не заметят?
Он жестом указывает на полки.
— А ты как думаешь, пиколо серпенс?
— Думаю, будет лучше, если твоё новое прозвище не закрепится за мной?