Страница 2 из 62
Наверное, тогда и началось мое внутреннее освобождение, ощущение независимости от большинства. Я долго и мучительно доходил до понимания, что моя свобода, мои права, мои убеждения — первичны. Именно это делает человека уникальной личностью.
Огромное влияние на мое мировосприятие и мою систему ценностей оказала репатриация в Израиль. За восемнадцать лет жизни в этой стране я изменился, стал совсем другим. В Израиле я окончательно осознал, что человек важен сам по себе. И все должно строиться вокруг него, а не вокруг государства и даже не вокруг большинства, как нам внушали в Советском Союзе.
Кроме того, именно в Израиле я по-настоящему увлекся историей своей семьи. В молодости прошлое мало интересует. Мы редко расспрашиваем своих бабушек и дедушек о том, как они жили двадцать-тридцать-сорок лет назад. Иногда нам даже трудно представить их молодыми. Да и зачем? Жизнь кажется бесконечно долгой, ты смотришь вперед, мечтаешь о том, как вырастешь и обретешь независимость — и от родителей, и от бабушек с дедушками.
И я был таким. Наверное, лет до пятидесяти был сосредоточен на настоящем и будущем, не тратил время на рефлексию о прошлом. А потом вдруг понял, что прожил, не зная даже, что означает моя фамилия Невзлин и откуда она взялась!
Тогда я решил исследовать свои корни. Два историка — Владимир Левин и Аркадий Зельцер — проделали огромную работу и восстановили историю нашего рода. За что я им очень благодарен. Теперь я знаю имена своих предков до седьмого колена. Я узнал, как они жили на протяжении последних двух веков. Наверное, не так подробно, как хотелось бы, но несравненно лучше, чем знал раньше. Я читал этот двухтомный труд — «Историю семьи Леонида Невзлина», рассматривал старые черно-белые фотографии и в какой-то момент ощутил неразрывную связь с этими и родными, и до тех пор практически незнакомыми мне людьми. Я почувствовал себя одним из звеньев бесконечной цепи еврейского народа, тянущейся на протяжении веков и тысячелетий сквозь страны и континенты.
Я звено в цепи поколений, но я совсем не хочу оставаться в ней анонимным элементом. Жизнь мимолетна, и со временем уходят из памяти детали и подробности событий, забываются эмоции.
Я начал писать эту книгу, когда мне исполнилось пятьдесят пять лет. Это не обычная автобиография. И точно не исповедь человека, подводящего итоги. Я решил практически ничего не писать про свою личную жизнь. В самых общих чертах касаюсь истории с ЮКОСом. Мало упоминаю разные политические фигуры, хотя, безусловно, знаком с очень многими из тех, кто творил историю России. Многие имена «творцов истории», которые сейчас на слуху, забудутся через десять лет, если не раньше. Мне гораздо интереснее проанализировать те изменения, ту внутреннюю эволюцию, которую я прошел за эти десятилетия.
Глава 1.
Коренной москвич из белорусского местечка
В 1958 году москвичке Ире Лейкиной исполнилось девятнадцать лет. Она окончила второй курс института и летние каникулы решила провести со своей подругой Зоей в Крыму в Феодосии.
Накупавшись днем, по вечерам Ира с Зоей гуляли по набережной города, носившей тогда название проспекта имени Ленина (сейчас это проспект Айвазовского). Во время одной из таких прогулок к ним подошли местные молодые люди. Обменялись с девушками шутками — и удалились по своим делам.
Тем же вечером Ира предложила Зое пойти на танцплощадку в санаторий для военных, где она пару лет назад отдыхала с родителями. В далекие пятидесятые танцплощадка служила советским гражданам одновременно и дискотекой, и клубом знакомств. Вот только девушек на танцы не пустили: танцплощадка была ведомственной, то есть предназначалась исключительно для отдыхающих в санатории. Посетителям со стороны вход был закрыт — кроме тех, кто… знал, где находится лазейка в ограде.
Ира — знала. Она нашла ее давно, еще когда оказалась здесь впервые. С тех пор никто дыру не заделал. И подруги решили таким путем пробраться в санаторий. Первой полезла Зоя.
— Ай-ай-ай! — внезапно раздалось у нее за спиной, — Как же вам не стыдно?
Обернувшись, она увидела тех самых парней, которые днем встретились им на набережной. Оказывается, про тайный ход на танцы знали и они.
Моя мама Ирина Марковна и папа Борис Иосифович
— Комсомолки, наверное, студентки — а лезете через забор! — сказал один из них с напускной серьезностью.
— И студентки, и комсомолки! — согласилась Зоя и первой проникла на танцплощадку. Следом пробралась Ира, а за ней и молодые люди.
Вскоре один из них пригласил Иру на медленный танец. Потом — еще на один, после которого представился: Борис.
После танцев Ира и Борис сидели на скамейке и болтали почти до часу ночи. Проводив девушек до дома, он предложил Ире встретиться на следующий день.
А еще через день Борис, мой будущий папа, сделал предложение Ирине — моей будущей маме.
И она его приняла!
Моя мама до сих пор не может логично объяснить, почему она сразу, почти не раздумывая, дала свое согласие на брак.
Родители к решению молодых людей отнеслись с понятным сомнением. Отец Бориса попросил привести эту московскую девушку к ним домой, где достаточно сурово расспросил о ее семье. Тогда же выяснилось, что родители Бориса — евреи, Иосиф Борисович и Рахиль Захаровна Невзлины, так же, как и мамины — Марк Исаакович и Евгения Семеновна Лейкины. Во многом благодаря этому обстоятельству лед в их отношении к Ире растаял довольно быстро.
Уже на следующий день Ирина позвонила в Москву и огорошила своих родителей неожиданным известием. Ее мама — Женя, моя будущая бабушка, — была взволнована. Крайне разнервничался и мамин папа — мой будущий дедушка Моня. Они поехали в Феодосию знакомиться с будущими родственниками. При встрече отцы перешли на идиш — на этом языке в те годы еще говорили евреи, родившиеся в начале XX века.
Скоро из разговора выяснилось, что оба родом из Беларуси, из еврейских местечек Иосиф — из Дубровно, а Марк — из Климовичей. Между ними и расстояние-то было невелико, чуть больше ста километров. Очень скоро эти земляки стали близкими друзьями.
Ирина Лейкина и Борис Невзлин получили родительское благословение. Молодой человек переехал в Москву, 28 сентября 1958 года они расписались в ЗАГСе[1], еще через неделю сыграли свадьбу.
А через год, 21 сентября 1959 года, в московском роддоме № 25 родился я.
Многие годы я рос и жил с ощущением, что я прежде всего — коренной москвич. Беларусь, где на протяжении веков жили мои предки, казалась далекой провинцией и особого интереса у меня не вызывала. Тем более что после войны там из родственников не осталось почти никого. Но сегодня благодаря исследованиям по истории Беларуси, и в первую очередь упомянутому двухтомнику «История семьи Леонида Невзлина», я гораздо лучше представляю себе жизнь моих предков и с удовольствием на примере одного местечка, из которого вышли Невзлины, расскажу об истории Дубровно.
* * *
Восточная Беларусь начиная со Средних веков была пограничной территорией: когда-то здесь сходились владения Великого княжества Литовского и Великого княжества Московского. В 1569 году Литва объединилась с Польшей в Речь Посполитую, а Московское княжество стало Московским царством, и вновь Восточная Беларусь оказалась меж двух держав. Во второй половине XVIII века три государства: Австрия, Пруссия и Россия — начали постепенный раздел территории Речи Посполитой между собой, и в 1772 году Восточная Беларусь вошла в состав Российской империи. При этом она оказалась на внутреннем рубеже между чертой оседлости, в пределах которой, согласно законодательству Российской империи, разрешалось жить евреям, и остальной Россией, закрытой для иудеев.