Страница 2 из 2
Понимаешь, насколько ошибочны были прежние теории о путешествиях во времени? Мы думали, что, войдя в машину, скажем, в 2004 году и установив ее на пятьдесят лет назад, мы выйдем из нее в 1954-м… Но так не получается. Машина не перемещается во времени. Воздействию подвергается только то, что внутри машины, и притом лишь по отношению к себе самому, но не к остальной Вселенной.
Это подтвердил опыт с морской свинкой шести недель от роду. Посланная на пять недель в прошлое, она вернулась детенышем.
Нет необходимости рассказывать о моих экспериментах в деталях. Все записи в письменном столе, позднее ты сможешь сам изучить их.
Теперь понимаешь, что произошло с тобой, Норман?»
Да, ты начинаешь понимать — и покрываешься потом.
Письмо, которое ты сейчас читаешь, ты же и написал, собственной персоной, только в возрасте семидесяти пяти лет, в году 2004-м. Ты — семидесятипятилетний человек, с телом, вернувшимся к тому состоянию, какое у него было пятьдесят лет назад, и утративший все воспоминания о пятидесяти годах жизни.
Ты изобрел машину времени.
И перед тем, как воспользоваться ею самому, ты принял все эти меры, чтобы помочь самому себе сориентироваться. Ты написал себе письмо, которое сейчас читаешь.
Но, если эти пятьдесят лет потеряны — для тебя, — как обстоит дело со всеми твоими друзьями и любимыми? С родителями? С девушкой, на которой ты собираешься… собирался жениться?
Ты продолжаешь чтение.
«Да, ты захочешь знать, что произошло. Мама умерла в 1963-м, папа в 1968-м. В 1956-м ты женился на Барбаре. Мне очень жаль рассказывать тебе об этом, но она погибла спустя три года в авиационной катастрофе. У вас один сын. Его зовут Уолтер, и он все еще жив; сейчас ему сорок шесть, он работает бухгалтером в Канзас-Сити».
Слезы текут из твоих глаз, застилая глаза, лишая возможности читать дальше. Барбара мертва — мертва вот уже сорок пять лет. А всего несколько минут назад ты сидел рядом с ней, сидел в ярком солнечном свете в патио в Беверли-Хилз…
Ты заставляешь себя читать дальше.
«Однако вернемся к моему изобретению. Ты уже начинаешь понимать некоторые из его последствий. Чтобы в полной мере осознать их все, тебе потребуется некоторое время.
Это изобретение не дает возможности путешествовать во времени в том смысле, в каком мы представляли себе путешествия во времени, но оно наделяет нас бессмертием некоторого типа. Бессмертием того типа, который я временно дал нам.
Хорошо ли это? Стоит ли утрата воспоминаний о пятидесяти годах жизни того, чтобы человек вновь обрел относительно молодое тело? Я сумел найти единственный способ ответить на эти вопросы — предпринять попытку самому совершить путешествие во времени, что и сделаю сразу после того, как допишу это письмо и закончу некоторые другие приготовления.
Ответ будешь знать уже ты.
Однако прежде чем принять решение, вспомни, что существует еще одна проблема, более важная, чем психологическая. Я имею в виду перспективу перенаселенности.
Если мир узнает о моем открытии, если все старые и умирающие люди смогут вернуть себе молодость, с каждым поколением население планеты будет практически удваиваться. И уверен — ни мир в целом, ни даже наша относительно просвещенная страна не пожелают в качестве выхода из этой ситуации принять меры принудительного контроля над рождаемостью.
Если дать наше изобретение сегодняшнему миру — миру 2004 года, — то на протяжении ближайших тридцати лет начнутся голод, страдания, войны. Возможна даже полная гибель нашей цивилизации.
Да, мы достигли других планет, но они не пригодны для жизни. Наверно, звезды дали бы нам ответ, но до таких перелетов еще очень, очень далеко. Когда-нибудь это произойдет, и тогда миллионы пригодных для обитания планет станут нашим общим домом. Но как быть, пока этого нет?
Уничтожить машину? А как же все те бессчетные жизни, которые она может спасти? Страдания, которые она в состоянии предотвратить? Подумай о том, что это будет означать для умирающего от рака человека. Подумай…»
Подумай. Ты заканчиваешь читать письмо и кладешь его на стол.
Ты думаешь о Барбаре, умершей сорок пять лет назад. И о том, что три года, пока ты был женат на ней, потеряны для тебя.
Пятьдесят лет потеряны. Ты — тот проклятый семидесятипятилетний старик, который сотворил все это с тобой… и предоставил тебе принятие решения.
Ты не без горечи понимаешь, каким должно быть это решение. Скорее всего, он тоже понимал это и потому мог без опасений отдать его в твои руки. Проклятье, он должен был понимать!
Машина времени — вещь слишком ценная, чтобы ее уничтожить, слишком опасная, чтобы подарить миру.
Другой вариант мучительно очевиден.
Ты должен стать хранителем этой тайны и молчать о ней до тех пор, пока мир созреет для нее, пока человечество полетит к звездам и найдет новые, пригодные для заселения миры. Или пока, даже если ничего этого не произойдет, достигнет такого уровня цивилизованности, который позволит ему избежать перенаселенности, поддерживая уровень рождаемости на уровне случайных — или добровольных — смертей.
Если на протяжении последующих пятидесяти лет ничего этого не случится, что кажется весьма вероятным, тогда ты, дожив до семидесяти пяти, напишешь еще одно письмо вроде этого. Снова подвергнешь себя эксперименту, схожему с тем, через который проходишь сейчас. И конечно, примешь то же самое решение.
Почему нет? Ведь ты будешь тем же самым человеком.
Снова и снова шагая во времени, ты сохранишь этот секрет до тех пор, пока человечество не созреет, чтобы принять его.
Сколько еще раз тебе предстоит сидеть за этим самым столом, обдумывать то, что ты обдумываешь сейчас, чувствовать печаль, которую ты в этот момент испытываешь?
От двери донесся звук щелчка. Ты понимаешь, что она открылась, что ты можешь покинуть эту комнату, можешь начать новую жизнь, занять место того, кто уже отжил свое и ушел навсегда.
Однако ты не торопишься пройти через дверь.
Ты сидишь, невидящим взглядом глядя перед собой, и в твоем сознании возникает образ стоящих друг против друга зеркал, наподобие тех, что были в старинных парикмахерских. В каждом из них уходит вдаль бесконечная череда твоих отражений, с расстоянием делающихся все меньше и меньше.