Страница 15 из 18
– Приготовиться к бою! – прозвучала команда, и конвой, отчетливо различая противника приготовился к отражению атаки. – Пропустить всадника! Огонь по команде!..
И стоило только Семченко проскочить условный рубеж, как грохнула револьверными залпами округа. От неожиданных выстрелов конница опешила и заметалась. Две сбитые с ног лошади и четверка ездовых, кубарем покатились на заснеженную гладь широкой реки. Начался скоротечный и губительный для нападавшей стороны, бой. Двое всадников тут же повернули обратно, но сбитые прицельными выстрелами, безвольно повисли на стременах ошалело несущихся прочь лошадей. Двое других наездников, набегая на конвой, в растерянности подняли вверх руки. Однако, один из нападавших, держа высоко над головой блеснувший клинок, был прицельно снят с лошади последним, одиночным выстрелом.
– Прекратить огонь!.. – скомандовал Киселев, глядя на замершего в недоумении всадника, с красной, косой лентой на папахе. Лошадь послушно остановилась, словно бы и ее касался категоричный выкрик человека. Фыркая и топая на месте копытами, она разгоряченно мотала головой, явно не ощущая слабину провисших удил.
– Спешить его, связать и к саням! – распорядился штабс-капитан, обратив внимание, как со стороны к нему торопливо бежит один из офицеров конвоя.
– У нас потери, господин капитан! – доложил тот, – Убит подпоручик Гаврилов; тяжелое ранение в голову. Он сказал, что для него честь умереть в бою. Я пытался помочь, но…
– Мне очень жаль, господа… Займитесь им и похороните с честью. Соберите всех убитых, а бродячих лошадей изловить и к повозкам.
Подошел раненый Семченко; его левая рука, чуть ниже плеча, кровоточила, оставляя на светлом английском френче алый, заметный след.
– На вылет, господин капитан, ранение легкое. Перевяжу и могу скакать дальше, – шутливо улыбнулся подъесаул.
– Молодцом, однако, мчались!.. Хвалю!.. а рукой займитесь непременно. Что там впереди случилось? Может нас засада ждет или отряды «красных», наверняка это могла быть только передовая группа?
– Надо бы допросить пленного, господин капитан! Вдруг я кого не приметил… Ой быстро уходить пришлось. Недоглядел, случайно наскочил; из-за леска, что за утесом, отряд вышел. Виноват, господин капитан!.. А конь мой тех золотых стоит, не обманул тунгус…
Пленному «красному» бойцу было велено говорить, в противном случае ждала участь его погибших товарищей. Крепкий телосложением, с одутловатым круглым лицом, сибиряк, оказался на удивление покладистым, смирным и разговорчивым партизаном. Откровенно заявил, что он вовсе даже не командир и жизнь для него поважнее любой идеи будет, потому как дома баба с детишками ждет, а в отряд вон, сельчане идти подбили. А чего, говорит, дело большого ума не требует, оно и прибыльно порой бывает; разжиться можно, гульнуть там: «Мы далече не захаживаем, свою округу оберегаем…» Но даже по мере того, как борьба за будущее России приобретала все более ожесточенный характер, боец немногочисленной конницы и представить себе не мог наличие «белого», офицерского отряда, в тылу у господствующих по всей Сибири Красных партизан. Он был наслышан, что «белые» давно откатили к Томску и город под натиском Пятой Красной армии вот-вот будет оставлен. А все более участившиеся столкновения их передовых частей с единственным и успешным в окрестностях, многочисленным отрядом «белых», под командованием полковника Олиферова, вынудили того уйти в сторону Красноярска. Будто поговаривают, даже и там, он по-прежнему, упрямо продолжает сопротивление, не давая покоя партизанам.
– Есть ли формирования «красных» в Колпашево или его окрестностях? – прозвучал очередной вопрос командующего конвоем.
– О партизанах мы не слыхивали… Те, ну то есть мы, больше восточнее, вдоль речки Кеть промышляем. Там и деревушек по более да болот меньше, а то влетишь по запарке на коне в полынью какую, не только скакуна, но и себя сгубишь. Кругом-то марь одна, вот троп и держимся.
– Ты мне не про вашего брата говори, а о регулярных формированиях Красной армии растолкуй, что знаешь! – настаивал командующий.
– Так я же вот и говорю, что к Томску «красные» вроде как подались, хотя слыхивал, большой отряд, по разнарядке должно, к Нарыму движется. А самый короткий путь, стало быть, вдоль Оби, по большой реке, чего им по тайге кружить, небось не лето. Ежели вы с имя не встретились, то ждите гостей… Вам, господин командир, уходить бы от реки надо… Ежели не в тягость, меня за собой таскать, то укажу куда двигаться безопасней. Иначе прямиком в лапы и угодите, а бойцов у них много, вашими наганами не перебить…
– Правду говорит, давно с этой реки в лес уходить надо было, тащимся на виду у всех, – неожиданно вмешался в разговор поручик Бельский, вызвав тем самым одобрение некоторых офицеров.
Заговорили, перешептываясь отдельные, а то и откровенное недовольство выплескивать стали, да так, что общее волнение трудно было утаить от наблюдательного командира.
Чувствуя замешательство в настроениях бойцов отряда, даже сам арестант оживился, теша слабую надежду, выжить:
– Вот и я о том же, – тут же продолжал он предлагать свою помощь, как знающего и верного проводника, для хорошо знакомой местности, – чего вслепую идти, коли мне все тропы ведомы. Проведу вдоль Тогурской Кети мимо Колпаша, прямиком на восток, там в протоках есть где затеряться. Красные туда не сунутся, на Нарым пойдут. Оно и вам легче… К примеру вон, до Марьиной Гривы ведь целая дорога из бревен выложена. Куда проще и быстрее с обозом идти, нежели буреломами да болотами напрямик пробиваться.
– Ты же сам только что говорил, что отряды «красных» там во всю гуляют? – уточнил командующий.
– И то верно, отгуляли вот, вы же всех моих дружков и постреляли. Почитай наш отряд, да Копыловский в округе и был, остальные вдоль Чулыма шустрят, сюда ни ногой. Сам то я, господин командир, из Новоселово. Занесло вот почитай за шестьдесят верст к северу, чего уж; решили и до Парабели прогуляться, а тут ваш всадник на нас прямиком прет; так вот в засаду и привел. А речка Кеть уж точно от нашего брата до самой Марьиной Гривы свободна, там ведь сам Олиферов днями с отрядом по более двухсот сабель прошелся. Кому там быть-то?.. – воодушевленно и убедительно, уповая на милость «белого» офицера, разъяснял обстановку местный партизан.
– А откуда про дорогу знаешь? – интересуясь, спросил Киселев.
– Так ведь когда канал до Енисея пробить по реке норовили, почитай все обозы-то мимо нашей деревни прямиком и шли. Тогда этот тракт и строили. Эвенки с Кети злых духов на них насылали; там их капища да могилы предков устроены, очень святые места, земля где они обряды исполняют, а тут вольный разгул; обозы с русскими, от которых звон по всей тайге идет… Старообрядцы, хоть ранее и селились окрест, но те с верой и уважением, так безобразно себя не вели, как каторжане-невольники, да охранка, что по деревням, в чумах да лабазах квартировали…
Очень схожие с правдивыми, умозаключения местного Красного партизана, вызывали ответные, не менее откровенные высказывания и симпатии, чувствующих возможность отдыха, уставших от длительного перехода людей. Тем более, что предложения от него исходили самые реальные, способные помочь выйти из смертельно трудного положения, чреватого гибелью измотанного отряда. С его слов выходило, что, сделав крайне необходимую передышку в селе, где напоят, накормят и обогреют, можно будет набраться сил и по проложенному, надежному тракту, без блужданий по безлюдной и гибельной тайге, выйти к Енисею, а там и до Красноярска недалеко. Особенно настораживала и тревожила все более растущая вероятность встречи с регулярными формированиями Красной армии. Зачем продолжать следовать вдоль реки, зная о движении противника навстречу? Для многих офицеров предложения откровенного крестьянина, готового помочь, казались весьма перспективными и соблазняли своей практичностью. При вынужденной, подкупающей к общению паузе, его заверения слушались как вполне реальный шанс скорого отдыха, который воспринимался блаженным, желаемым чудом.