Мать Богов

– Деда! – Он подошел к мужчине, сидевшему на краю обрыва. – Почему ты не идешь домой? Скоро прилетит папа… А мама с девочками наряжаются к ужину.

Тот рассмеялся и прижал к себе худенького мальчика с невероятно синими глазами.

– Тебе нравится наряжаться?

– Да ну… – протянул пацан. – Тоска. Когда тебя одевают, словно куклу, значит, приедут важные гости. Придется весь вечер сидеть в углу и ждать, когда взрослые захотят похвастать друзьям моими достижениями.

– Ты считаешь такую жизнь правильной?

– Папа говорит, что я стану следующим главой корпорации. Поэтому мне нужно со-ци-а-ли-зи-роваться.

Мальчик осторожно произнес последнее слово и облегченно выдохнул.

– А что ты сам, без папы, считаешь правильным?

– Я хочу, как ты! – Загорелись детские глаза. – Хочу открывать месторождения! Хочу сам, без пилота, летать на катерах и кораблях. Хочу встречать с тобой рассвет и ловить рыбу, в серебряной чешуе которой блестит первый утренний луч. Хочу, чтобы днем ко мне приходил друг.

– Славно. – Мужчина пригладил лохматые волосы севшего рядом мальчика. – Знаешь, внук, я тоже хочу, чтобы моя жизнь, пусть и в конце, стала правильной. С рассветами и закатами, плеском морской волны, криком чаек и запахом просмоленных досок на палубе старой яхты… Ты таких не видел. У тех, что я помню, были паруса. Это такие крепкие куски материи, привязанные к реям. Судно плывет, когда в них дует ветер.

– Как на картине в твоем кабинете?

– Да, мой мальчик. И если ты однажды узнаешь, что я… пропал, не печалься.

– А папа? Если тебя не будет, он станет плакать!

– Папа? Плакать? – Мужчина улыбнулся. – Нет, мой хороший. Чтобы он больше никогда не плакал, я отдал ему самую ценную игрушку и теперь лишь мешаю его грандиозным планам.

– Как это? – Мальчишка округлил глаза и взглянул деду в лицо. – Какую игрушку?

– Созданную нашими предками корпорацию. Да, в сравнении с твоим отцом, жестким и умным дельцом, я слишком сентиментален. К тому же не люблю портить то, что сотворил Господь.

– А куда ты пойдешь? – Руки внука обвили крепкую мужскую шею. – Как называется то место?

– Называется? Не знаю. Только в тех краях плавает мой бриг. А еще ждет на берегу девушка. Я не вижу ее лица, но знаю, что у нее такие же, как и у тебя, глаза. Она веселая и любит смеяться. Я найду ее и заберу с собой.

– А я, дедушка? Как же я? – тревожно спросил мальчик. – Разве ты не будешь по мне скучать?

– Буду. – Кивнул тот головой. – Но я почему-то уверен, что мы с тобой встретимся. Там, где прибой катает камни, и соленый ветер несет над головой рваные полосы белых туч. В том месте, на высоком утесе среди сосен, стоит мой дом. Запомнил, мой мальчик? Ты обязательно отыщешь туда дорогу…

***

…Кажется, он застонал, чувствуя боль во всем теле. И еще этот дурацкий шлем… Дышать было тяжело, и Ференц, не открывая глаз, рывком стащил его с головы. Когда пластик коснулся лба, губы сложились в гримасу: кажется, при падении его приложило лбом о приборную панель. Хорошо, шлемы делают из ударопрочных материалов… Удар? Падение?! Глаза открылись сами собой и увидели… здание станции, перед темной громадой которого в вечерних сумерках стоял невредимый катер. А он, тоже невредимый, если не считать шишки, сидел в кресле и с выключенными двигателями.

– Я дотянул или мне все приснилось? – поинтересовался господин Ласски у пространства и, ожидаемо, ответа не получил. Тогда он коснулся клавиши запуска, страшась услышать тишину. Но оба двигателя исправно завелись, а компьютер развесил перед его глазами экраны с бегущими в них параметрами состояния всех систем.

– Бред. – Он снова коснулся лба и зашипел, нащупав место удара. – Что со мной было? В полете заснул и видел сначала ужастик, а потом – мемуары?

Обернувшись назад, взглянул на аппаратуру. Та была выключена, и никаких повреждений на ней не было. Все вокруг тоже было целым.

Немного покрутив занывшими плечами, он взялся за штурвал, приподнял катер буквально на полметра и тихо, стараясь не повредить облепившую корпус живность, двинулся к ангару. А потом, забрав из салона приборы и с задумчивостью на лице, направился в свой кабинет.

Возникший словно из ниоткуда врач осмотрел голову, помазал йодом шишку и предложил, на всякий случай, провериться в медсканере. Но Ференц, сославшись на усталость, отказался. Единственное, о чем он попросил своего подчиненного, так это сходить в столовую и передать девочкам, чтобы ужин принесли сюда.

– Простите, что приходится Вас напрягать… Только средства связи, похоже, в станции тоже не работают.

– Сходить на этаж вниз не сложно. – сказал доктор. – Немудрено, что из Вашей памяти выпало полдня. Сегодня необычайно сильные помехи. Как Вы вообще сумели улететь и смогли вернуться? А ведь я говорил…

Когда врач, поделившись с начальством размышлениями и событиями, что произошли в его отсутствии, ушел вниз, господин Ласски разложил на столе приборы и один за другим их включил. Доктор насчет помех оказался прав: во всех экранах гулял серый шум, не убираемый никакими настройками. И только маршрутизатор в его часах почему-то работал: повисший в воздухе прозрачный экран показал в привязке к координатам его сегодняшний трекинг. В шесть пятнадцать по местному времени он начался в комнате, а в двенадцать двадцать пять заканчивался… над лесом в двухстах километрах отсюда.

Он вскочил из рабочего кресла, прошелся туда-сюда по кабинету, зажег верхний свет и подошел к зеркалу, висевшему над умывальником. Оттуда, из мира зазеркалья, на него посмотрел осунувшийся небритый тип с коричневым пятном на лбу, синяками под обоими глазами и всклокоченными волосами. А еще он ощутил запах собственного пота, идущего от комбинезона.

– Поем, сразу пойду в душ, и – спать. – решил он и снова повел ноющими плечами. В этот момент ему показалось, что на одном из них будто проскочила яркая искра и погасла. – Снова глюки? – Устало посмотрел в отраженные зеркалом глаза, но все же повернул голову и покосился на плечо. На нем, зацепившись за липучку комбинезона, лежал ярко-рыжий волос, сразу исчезнувший, едва его коснулись пальцы.

– Это что ж такое? – Директор рванул застежку на вороте и встал прямо в поток воздуха, поступавший в комнату от вентиляции. – Получается, ты меня спас, каким-то чудом не дав убиться? Ладно… Теперь я твой должник. Но скажи, разве обязательно было бить меня по лбу? – Еще раз взглянув на свое отражение в зеркале, он улыбнулся. – Ну давай! Скажи, что по-другому я бы не понял! Хотя да… дураков надо учить.

В последующие дни директор Ласски из станции не выходил.

***

Однако шебутной нрав мужчины требовал не только со вкусом проведенных в объятиях нежной грелки знойных ночей. Он любил свою работу, поэтому, узурпировав лабораторию доктора и взяв его в добровольные заложники, он снова занялся исследованиями вещества, способного стать лекарством от местных иллюзий.

– Вы уверены, что люди пожелают с ними расстаться? – с сомнением бубнил доктор. – Они даже от валерианки уворачиваются, считая себя крутыми супергероями, которым поход по инопланетному радиоактивному лесу кажется прогулкой. Кстати, не поделитесь соображением, почему в катере, даже после дезактивации, сохранился остаточный фон, а с Вами ничего не произошло?

– Я Вам не нравлюсь как директор, или Вас смущает моя внешность? – Ласски вопросительно приподнял бровь.

– Тьфу… – не выдержал учтивого тона доктор. – Я ему – про здоровье, а он, как те идиоты, которые где-то бродят, снова про любовь. Запомните: на опыты они себя без боя не отдадут!

– Пригрожу досрочным расторжением контракта.

– Совет директоров Вас по головке не погладит. – продолжал пророчества врач. – А учредители точно усомнятся в Вашей пригодности к руководящим должностям!

– Из-за отношения к сексу? – Согнувшийся над колбами господин Ласски повернул голову и подмигнул синим глазом.

– Принуждая людей, Вы поднимите излишний шум, который пресса услышит даже отсюда!