334

— Ну это ты слишком!

— Слишком — тогда бы мне пришлось вернуться, составить ей компанию, правда? Если бы грозило потерять квартиру. О, смотри-ка, кто к нам пришел!

Это была кошка. Боз поднял ту на руки и стал почесывать в самых ее любимых местах.

— Но у тебя же есть своя… — настаивала Януария, — …семья.

— Нет: у меня есть своя жизнь. Точно так же, как у тебя или у Крошки.

— Значит, по-твоему, мы все делаем правильно?

Но отпускать ее так легко в его планы не входило.

— Ты делаешь то, что хочешь? Да или нет.

— Да.

— Значит, все правильно. — Вынеся каковое суждение, он обратил все внимание на кошку. — Малышка, что там происходит, а? Они все еще играют в свою длинную скучную игру? А? Кто победит? А?

Януария не знала, что кошка смотрела телевизор, и совершенно серьезно ответила:

— По-моему, Крошка.

— Да? — Ну что могла Крошка найти?.. Это было выше его понимания.

— Да. Она всегда побеждает. Невероятно. Везет. Вот что.

Он собирался стать футболистом. В идеальном случае, кэтчером в “Метз”; если не выгорит, тогда все равно, лишь бы в высшей лиге. Если сестра могла стать балериной, почему б ему не заняться спортом. Наследственность у него та же, рефлексы хорошие, башка варит. Почему бы и нет. Доктор Салливен так и говорил, что у него получится, а Грег Линкольн, физрук, говорил, что шансы у него ничуть не хуже, чем у многих, может, даже лучше. Конечно, бесконечные упражнения, конечно, строжайшая дисциплина, конечно, железная воля; но с помощью доктора Салливена он избавится от вредных привычек и тогда вполне будет отвечать требованиям.

Но как можно все это объяснить за полчаса в комнате для посетителей? Матери, которая не может отличить Каика Чалмерса от Опала Нэша? Матери, от которой он и перенял (как сейчас понимал) все свои вредные привычки. Так что просто взял и выложил.

— Не хочу обратно домой. Ни на этой неделе, ни на следующей, ни… — Он хотел сказать “вообще никогда”, но осекся. — Еще долго.

Эмоции скользнули по лицу ее, словно огоньки стробоскопа.

— Почему, Микки? — спросила она. — В чем я виновата?

— Ни в чем. Дело в другом.

— Так в чем? Должна быть какая-то причина.

— Ты разговариваешь во сне. Всю ночь бормочешь и бормочешь.

— Это не причина. Если тебе не заснуть, можешь спать в гостиной, как когда-то Боз.

— Тогда вы психи. Как, ничего? Годится причина? Вы психи, все.

Это ее остановило, но ненадолго. В самом скором времени она опять принялась нудить.

— Может, действительно все в чем-то немного психи. Но здесь!.. Микки, ну не хочешь же ты… Да оглядись только!..

— Мне здесь нравится. И ребята… они такие же, как я. Этого я и хочу. Я не хочу возвращаться и опять жить с вами. Никогда. Если вы меня заставите, я еще раз сделаю то же самое. Вот увидишь. Только теперь возьму жидкости побольше и убью его по-настоящему, без дураков.

— Ну хорошо, Микки, решать, в конце концов, тебе.

— Вот именно, черт побери.

Слова эти и слезы, которыми они грозили прорваться, были что груда цемента, вываленная в свежеоткопанный котлован, в фундамент его новой жизни. К завтрашнему утру все эти нюни станут твердыми как камень, а через год небоскреб будет стоять — там, где сейчас одна зияющая дыра.

Стоило снять с полки “Керигму” Буньяна (которую уже неделю, как полагалось сдать) и морально приготовиться к погружению в его теплую, вязкую, солидную, ободряющую прозу, как звонок звякнул “динь-дон”, и прежде чем она успела спустить ноги с кресла, опять “динь-дон”. Кто-то сильно нервничал.

Унылая старуха, с измученным лицом, скукоженная, левое веко обвисает, правый глаз выпячен. Стоило отворить дверь, и глаза вразнобой отразили знакомую последовательность: удивление, недоверие, уход в себя.

— Пожалуйста, заходите. — Она мотнула головой, указывая на полоску света, пробивающуюся из-под двери кабинета в торце коридора.

— Я пришла повидать отца Кокса. — Она показала одно из писем, рассылавшихся под шапкой: “В любой момент, если возникнет надобность…”

Председатель протянула руку.

— Председатель Кокс.

Пришедшая, вспомнив о манерах, ответила на рукопожатие.

— Нора Хансон. А вы…

— Супруга? — Она улыбнулась. — Нет, боюсь, я и есть… духовное лицо. Как, это лучше или хуже? Да заходите, там такая холодина. Если вам удобнее разговаривать с мужчиной, могу позвонить моему коллеге в церкви Евангелиста Марка, преподобному Гогэрдину. Это буквально за углом. — Умело руля, она завела посетительницу в кабинет и усадила в уютную исповедальню коричневого кресла.

— Я так давно не ходила в церковь. Из вашего письма мне и в голову не пришло…

— Сознаюсь, это я не совсем корректно делаю, что одними инициалами подписываюсь… — И она исполнила всю малоискреннюю, но полезную комическую арию с речитативом насчет некой дамы, которая в обморок хлопнулась, некоего господина, у которого на грудные мышцы хватательный рефлекс сработал. Потом она повторила предложение позвонить в Евангелиста Марка, но к этому моменту миссис Хансон уже свыклась с мыслью о духовном лице неправильного пола.

История ее складывалась, как мозаика, из чувства вины и мелких унижений, слабости и тридцати трех несчастий — но суммарная картинка была знакома, и даже слишком хорошо: распад семьи. Председатель принялась мысленно подбирать доводы, почему она не в состоянии принять активное участие в борьбе против этого всесильного спрута, бюрократии — главным среди них был тот, что каждый день с девяти до пяти сама она суть раб в одном из спрутовых святилищ (отдел помощи лицам без определенного места жительства). Но дальнейшее развитие событий показало, что беды миссис Хансон непосредственно связаны с церковью и даже с Богом. Старшая дочь вместе со своей товаркой намеревалась присоединиться к общине Сент-Клер. В ссоре, что придала миссис Хансон столь значительное начальное ускорение с вектором движения прямиком в кабинет преподобной Кокс, дочкина товарка использовала в подкрепление своих доводов старушкину собственную библию. Выслушав оскорбительный фрагмент в небеспристрастном переложении, председатель довольно долго пеленговала тот, но в конце концов засекла — Евангелие от Марка, глава третья, стихи с тридцать третьего по тридцать пятый:

— Скажите, пожалуйста!

— Разумеется, — объяснила председатель, — Христос вовсе не имеет в виду, что дозволено оскорблять родителей…

— Еще б он имел!

— Только… вам не приходило в голову, что эта… как ее? Януария?

— Да. Совершенно идиотское имя.

— Не приходило в голову, что Януария и ваша дочь могут быть правы?

— Что вы имеете в виду?

— Хорошо, попробуем по-другому. Что такое Господня воля?

— Понятия не имею, — передернула плечами миссис Хансон. Секундой позже, когда вопрос как-то осел в голове: — Но если вы думаете, что Крошка имеет… Ха!

Решив, что евангелист Марк на сегодня уже достаточно крови попортил, председатель сбивчиво зачитала свой стандартный набор добрых советов на случай катастрофических ситуаций — но будь она хоть продавщицей, помогающей выбрать шляпку, и то вряд ли чувствовала бы себя так беспомощно. Что миссис Хансон ни примеряла бы, смотрелось совершенно по-дурацки.

— Другими словами, — подытожила миссис Хансон, — по-вашему, я неправа.

— Нет. Но, с другой стороны, я вовсе не уверена, что права ваша дочь. Вот вы хоть раз попытались встать на ее точку зрения? Чтобы понять, почему она хочет вступить в общину?

— Да. Пыталась. Потому что ей нравится с говном меня кушать.