334

Потом, перед самым концом, лицо преподобной Риберы изменилось, стало гораздо моложе, и она прочла несколько строчек стихов. По-испански — разумеется, все было по-испански. Точных слов я не помню, но главный смысл был в том, что он не переживет, если меня лишится. Даже если это будет последний раз, что я разобью ему сердце — et ultimo dolor. Даже если это будет последнее стихотворение, которое он мне напишет.

Понимаете, когда-то Хуан писал мне стихи. Так что, когда вернулась домой, я заглянула в те, которые сохранились, и оно там было, то же самое стихотворение. Он написал мне его много лет назад, когда мы первый раз поругались.

Вот почему, когда кто-нибудь говорит, будто наукой не доказано, что есть жизнь после смерти, — вот почему никак не могу согласиться.

Апрель. Апрель — самый коварный месяц, в смысле простуд. Смотришь, какое солнце, и думаешь, пора уже короткие рукава, а когда спустился на улицу — поздно, не передумаешь. Кстати, о коротких рукавах — вы же психологию изучали, интересно, что скажете. Лоттин мальчик — вы его видели, Микки, ему сейчас восемь, — так он наотрез отказывается носить короткие рукава. Даже дома. Не желает никакую голую кожу показывать, и все. По-моему, явная патология. Или невроз? В восемь-то лет!

Вот, выпейте. Я запомнила, в этот раз оно уже не такое сладкое.

Удивительно, откуда только дети всякого нахватываются. Подозреваю, у вас было совсем по-другому — без семьи. Без дома. Жизнь по регламенту. Как по-моему, так никаким детям… Но, может, есть и другие факторы. Преимущества? Нет, это совсем не мое. Но в общежитии — никакой частной жизни, а вам же еще столько учиться надо. Ума не приложу, как вы управляетесь. И кто присмотрит за вами, если вдруг заболеете?

Слишком жарко? Бедное ваше горло. Не удивительно, впрочем, что вы хрипите. Эта книга, она все не кончается и не кончается. Нет, не поймите меня неправильно, мне нравится. Очень нравится. Как она встречает этого французского паренька, или он не француз, ну, тот рыжий, в соборе Нотр-Дам. Очень… как бы это сказать? Романтично? А потом, наверху, на башне — просто потряс. Странно, что не было экранизации. Или была? Да нет, конечно, мне гораздо больше нравится читать, даже если… Вас только жалко. Бедное ваше горло.

А знаете, я тоже католичка. Видите, прямо за вами, Священное Сердце. Ну, сейчас-то конечно! Но воспитывали меня в католической религии. Потом, перед самой конфирмацией, началась вся эта свара — ну, кому принадлежат церкви. Представьте только, стою это я на Пятой авеню, в первом своем шерстяном костюмчике — строго говоря, скорее это был джемпер — справа папа с зонтиком, слева мама тоже с зонтиком, и одна группа священников вопит, чтобы мы туда не ходили, а другая буквально тащит нас наверх, по ступенькам, а там сплошные трупы. Это, наверно, был год восемьдесят… первый? второй? Сейчас-то об этом можно прочесть в учебниках истории, а тогда я попала, можно сказать, в самую гущу настоящих уличных боев, а думала всю дорогу только об одном, — что Эр-Би сломает зонтик. Эр-Би — это мой папа.

Господи, что это я вдруг завела? А, мы же о соборе. Когда вы читали тот кусок, я так здорово все себе представляла. Где там говорилось, что каменные колонны похожи на древесные стволы… помнится, когда я бывала в Святом Патрике, думала то же самое.

Знаете, я ведь и дочкам моим тоже пытаюсь рассказывать, но им это совершенно не интересно. Прошлое для них ничего не значит; чтобы хоть одна взялась за книжку вроде этой — да ни за какие коврижки! А внуки еще маленькие. Вот сын, он бы послушал — но его сейчас здесь нет.

А когда воспитывают в приюте — или это не приют, если родители живы? — там с религией хоть что-то как-то или совсем не то? Госструктуры-то вряд ли…

По-моему, какая-нибудь вера нужна всем, как бы это ни называть — религия там, духовный свет… А вот Боз мой говорит: это ж какой сильной личностью надо быть, чтобы не верить ни во что. Ну, это чисто мужское. Он бы вам наверняка понравился. Вы и возраста одного, и интересы те же…

Послушайте, Ленни, а почему бы вам не заночевать у нас? Завтра у вас занятий нет — или есть? И зачем в такую жуткую погоду куда-то тащиться? Крошки не будет, ее никогда нет, но это между нами. Я постелю чистое белье, и вся ее спальня — в вашем распоряжении. Или если не сегодня, как-нибудь в другой раз. Надо же вам хоть какое-нибудь разнообразие в жизни, после всех общежитии; да и мне будет наконец, с кем поговорить, нельзя такую возможность упускать.

Это я? Действительно. Глазам своим не верю. А кто это со мной? Неужели ты? Разве у тебя тогда были усы? И где это вообще столько зелени? Не у “Элизабет” же. В парке? На обороте стоит “четвертое июля”, но не сказано, где.

Тебе удобно? Не хочешь сесть повыше? Давай сделаю. Вот так. Лучше, правда?

А — гляди, тот же самый пикник, и вон твой отец! Какую рожу он скорчил. И цвета всюду такие смешные.

И Бобби. О Господи.

Мама.

А это кто? Тут сказано: “В первоисточнике есть еще!” Кто-нибудь из Ширлов? Или из твоих знакомых по работе?

Вот, опять он. По-моему, никогда…

Ой, а это машина, в которой мы выезжали на озеро Хопатконг — когда Джордж Вашингтон заблевал все заднее сиденье. Помнишь? Ты так сердился.

Вот близнецы.

Опять близнецы.

А вот Гэри. Нет, это Боз! А, нет, действительно Гэри. Совсем не похож на Боза, просто у Боза было такое же пластмассовое ведерко, с красной полоской.

Мама. Как ей идет это платье.

Ой, смотри, вот вы вместе. Хохочете. Интересно, над чем. Хм-м. Какой милый снимок. Правда? Вот что, вставлю-ка я его сюда, над письмом от… Тони? Серьезно, от Тони? Как предупредительно. Кстати, Лотти просила, чтоб я не забыла передать тебе от нее поцелуй.

Что, пора? Уже?

Нет, трех еще нет. А я думала, уже три. Оказывается, еще нет. Хочешь еще посмотреть? Или я тебя утомила? Да нет, я не обижусь, столько высидеть и ни встать, ни шевельнуться, а я все треплюсь и треплюсь. Честное слово, если скажешь, что утомился, я не обижусь.

Часть III. Миссис Хансон

За долгие годы до переезда в дом 334, когда все они жили в одном темном полуподвале на Мотт-стрит, к Хансонам забрел торговец, предлагавший Новую американскую католическую библию, и не просто библию, а в придачу — целый комплект инструкций, как не отстать от эволюции католической доктрины. Когда тот вернулся за демонстрационным экземпляром, миссис Хансон успела уже вписать на первые страницы все основные вехи семейной истории:

Имя Кем приходится Род. Ум.

Нора Энн Хансон 15.11.1967

Дуайт Фредерик Хансон муж 10.01.1965 20.12.1997

Роберт Бенджамин О'Мира отец 02.02.1940

Ширли Энн О'Мира (урожд. Ширл) мать 28.08.1943 05.07.1978

Роберт Бенджамин О'Мира мл. брат 09.10.1962 05.07.1978

Гэри Уильям О'Мира — " — 28.09.1963

Барри Дэниел О'Мира — " — 28.09.1963

Джимми Том Хансон сын 01.11.1984

Ширли Энн Хансон дочь 09.02.1986

Лоретта Хестер Хансон — " — 24.12.1989

Торговец оставил ей библию в счет залога плюс пять долларов, но забрал учебные планы и папку для вкладышей.

Это было в 1999-м. В последующие годы, когда бы семья ни пополнялась или сокращалась, миссис Хансон добросовестно фиксировала факт в Новой американской католической библии, причем непременно в тот же день.

30 июня 2001 года Джимми Том получил по голове полицейской дубинкой при разгоне митинга протеста против десятичасового комендантского часа, введенного президентом во время Сельхозкризиса. Умер он той же ночью.

11 апреля 2003 года через шесть лет после смерти отца в больнице “Бельвью” родился Боз. Дуайт был членом профсоюза водителей грузовиков — первого профессионального объединения, где в рамках кадровой политики начали практиковать сохранение семенного фонда.