«Идущие на смерть»

Глава 2

— Господи, боже праведный, приснится же такое!

Павел Петрович вытер платком холодный пот со лба. Однако вспомнив яркие картинки, что будто каленым железом врезались ему в память, вздрогнул — китель свалился с плеч, сверкнув погонами контр-адмирала. Он затравленным взором уставился на икону святителя Николая-чудотворца, почитаемого моряками, истово перекрестился и прошептал:

— Это не просто сон, все так и будет на самом деле!

Род князей Ухтомских был пусть не так богат, как столбовое московское боярство, но не менее знатен, происходя из удельных князей Белозерских. Всегда они верно служили и московским царям, и российским императорам, хотя звезд с неба не хватали, первыми не были, но и в хвосте не плелись. Про таких всегда говорят, что они «исправные, честные служаки». Хотя многие справедливо, не погрешив против истины, отмечали, что служба потомкам знаменитого Рюрика, легендарного родоначальника всех княжеских родов на огромной Руси, всегда шла много легче, чем у обычного дворянства, и цари с императорами этому немало способствовали. Все же венценосцы из рода захудалых бояр Романовых, а тут «природные» Рюриковичи, которым потомки Кобыльиных-Кошкиных до 1613 года исправно служили и не роптали, пока им худородным не подвернулся случай — избрание Михаила Федоровича Романова на царство.

— Нет, не сон, а явь, слышал я о таком, случалось допрежь такое с моими пращурами!

Павел Петрович потряс головой и еще раз перекрестился. Уселся на мягкое кресло, дрожащими пальцами вытянул из коробки папиросу. С третьей попытки удалось чиркнуть спичкой, зажечь огонек и прикурить. И хотя он последние полгода совсем не баловался табаком, но сейчас почувствовал, как первая затяжка принесла облегчение.

— Боже правый, какая участь! Бастард со мной как с тряпкой поступил — вытер свои грязные лапы и выбросил! Ненавижу ублюдка!

От нахлынувшей злости на адмирала Алексеева князь чуть не заскрежетал зубами, но не выругался только потому, что считал такое невместным со времен учебы в Морском корпусе, где он был однокашником погибшего на броненосце «Петропавловск» 31 марта командующего 1-й Тихоокеанской эскадрой вице-адмирала Степана Осиповича Макарова.

Павел Петрович прикрыл глаза — картинки тут же нахлынули. Он ощутил себя умирающим в хмурый октябрьский день. Лежал в постели, в родовой усадьбе, совершенно беспомощный и больной. И вся штука в том, что возляжет он на смертный одр через шесть лет. Покинутый многими и даже презираемый, за то, что в бою 28 июля 1904 года, якобы струсил. Ведь после гибели командующего эскадрой контр-адмирала Витгефта, не повел броненосцы во Владивосток, а вернулся обратно в Порт-Артур. Это и было поставлено ему в вину, хотя сняли его с должности 24 августа, формально откомандировав в штаб наместника.

— Какое то проклятье над моей головой!

Стон вырвался непроизвольно — он командовал флотом всего четыре дня, после гибели Макарова, потом еще четыре недели после смерти в бою Витгефта, и везде был снят с должности приказом наместника. И царь отправил его на пенсию, хоть и с мундиром и присвоением чина вице-адмирала, но за бой, что должен произойти послезавтра, он единственный на эскадре не получит никаких наград.

— Как зачумленный стану!

В тишине каюты пробормотал Павел Петрович, и снова прикрыл глаза. Перед глазами, будто наяву, предстала картина шести японских броненосцев, по бортам которых постоянно пробегали огоньки стреляющих пушек. Броненосец «Пересвет», на котором князь держал свой флаг, получил 16 попаданий тяжелыми снарядами, стеньги были сбиты, и он просто не смог командовать эскадрой. В отчаянии приказал вывесить сигнальные флаги на мостике, но кроме следующей в кильватере «Победы» никто не отрепетировал приказ, потому что не видели, или не хотели видеть!

— Боже мой…

Нахлынуло отчаяние, точно такое, которое он ощутил во сне, когда увидел себя стоявшим в боевой рубке броненосца. И тогда все прекрасно понимал, что прорыв не удался. Кроме «Пересвета» и «Победы» до Владивостока никто бы из броненосцев просто не дошел — не хватило бы угля. И виной тому чудовищный перерасход — с дырявыми трубами уголь не успевал сгорать в топке, тяга упала, раструбы воздухозаборников затягивали дым в кочегарки — и без того уставшие матросы задыхались, лишались сил и сознания. А угля приняли неполный запас на все новые броненосцы, рассчитал Вильгельм Карлович, что этого вполне хватит. Да, было бы достаточно, но впереди ждало не спокойное плавание, а сражение с неприятельской эскадрой, а потому повреждения были неизбежны.

— Бог ты мой, поставили блаженного эскадрой командовать, сплошное недоразумение, зато у бастарда в фаворитах!

Витгефта на эскадре недолюбливали почти все офицеры — ставленник наместника не вызывал должного уважения из-за двух качеств, которые непонятно как в нем уживались — нерешительности и упрямства. Да и вообще по своему складу Вильгельм Карлович не только не был моряком, но и военным — лучше бы пошел делопроизводителем по статской службе, потрясающая усидчивость и способность безостановочно писать какие-то планы, абсолютно не пригодные в жизни. И бесполезно его было в чем-то убеждать, если Витгефт принял какое-то решение, даже если оно было абсолютно неправильное и вредное, шло в ущерб флоту!

Ухтомский вспомнил, как 10 июня эскадра вышла в море — до этого дня он целую неделю убеждал Вильгельма Карловича начать хоть какие-то активные действия — язык до мозолей дотер, едва уговорил. Вот за это Витгефта на дух не переносил командир броненосца «Севастополь» капитан 1 ранга Эссен. Все знали, что благодаря недомыслию и ослиному упрямству Вильгельма Карловича не были своевременно предупреждены и отозваны стоящие в иностранных портах стационеры. Так в Чемульпо в первый день войны погиб новый крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». В Шанхае была интернирована канонерка «Манджур», а из Инкоу не смог уйти «Сивуч». Эта канонерская лодка была вынуждена подняться вверх по реке, села на мель, и ее пришлось взорвать. Потеряли также транспорт «Маньчжурия», который вез в Порт-Артур столь нужные боевые припасы и военное снаряжение — его перехватил японский крейсер.