Страница 17 из 21
Глава 9
— Вы правы, Павел Петрович, нам нужно поговорить начистоту, — Витгефт чуть наклонил голову в свойственной ему упрямой манере, чуть наискось смотря в глаза Ухтомскому.
— Приношу вам свои извинения, что поддался чувствам, — Ухтомский изобразил раскаяние, впрочем, сильно не лицедействовал, хватило утреннего разговора. Он добился от Витгефта того, чего хотел простенькой интригой и лицемерием, что было не трудно осуществить — нервы командующего были на взводе и Вильгельм Карлович легко подался на провокацию. А теперь ему назад хода нет, приказ объявлен на совещании, и отменить его невозможно во избежание кривотолков среди офицерства и нижних чинов. Неуверенность в своих талантах заставляла командующего эскадрой постоянно проводить совещания, и затем «прятаться» за принятыми на них решениями. Потому и не считались с ним — кроме упрямства, он не проявлял действительно продуманных волевых решений, и терялся в обстановке.
Ведь никакого авторитета у Витгефта нет, он держится на «плаву» благодаря наместнику, в иначе бы давно утонул как слепой щенок в пруду — булькнул бы без писка, с камнем на шейке, как Муму у Герасима, только бы круги в разные стороны пошли. Недаром про таких людей в народе говорят в поговорках — «ни богу свечка, ни черту кочерга».
А проще — «ни рыба, ни мясо»!
Являться во Владивосток Ухтомскому категорически не хотелось, ведь лучше быть начальником в героической крепости, чем иметь рядом с собою целую прорву одинаковых в чине адмиралов. А такое положение его совсем не прельщало. А вот выход на наместника через Витгефта сулил весьма значимые перспективы, как для пользы дела, так и личной карьеры. И теперь было необходимо «выкурить трубку мира и зарыть томагавк войны», как писали в приключенческих романах, которыми он зачитывался в юности. А занятие это не простое, и в самом начале нужно сделать так, чтобы собеседник почувствовал себя «обязанным».
Павел Петрович рассчитывал, что Витгефт вызовет его на разговор «по душам» утром, но командующему явно не спалось, раз прибыл собственной персоной на «Севастополь» за час до наступления «собачьей вахты», как раз склянки на борту вахтенные отбили.
— «Проклятие Ухтомских» оно такое, — князь постарался сделать свой взгляд отстраненным, прошлым утром ему это удалось, и сейчас нужно не оплошать — ложь во имя дела, во спасение, никогда не может быть дурным делом, наоборот, чуть ли не праведным.
— В наших семейных тайнах оно упомянуто дважды, теперь третий раз произошло, со мною. Не думал, что такое возможно, — Павел Петрович практически не лицедействовал, ведь то, что случилось с ним прошлой ночью, имело мистический и необъяснимый характер. Теперь можно было говорить правду, и он открытым взглядом посмотрел на Витгефта.
— Я за одну ночь будто бы прожил всю свою оставшуюся жизнь, очень недолгую, скажу честно — всего шесть лет. Это как в кинематографе посмотреть один и тот же фильм два раза — понимаете, о чем я говорю?! Я вчера стоял на мостике и говорил Бойсману куда попадет очередной японский снаряд и все время предсказывал верно!
Память сама нахлынула горячей волной — ведь это было действительно так, и Ухтомский непроизвольно вздрогнул. Но взял себя в руки, и, посмотрев на Витгефта, осознал по наитию — тот ему
— Удивительно, — медленно произнес Витгефт и неожиданно спросил, прямо-таки с детским интересом:
— А два других случая в жизни, вы о них говорили?!
— Это тайна, Вильгельм Карлович, — к вопросу Ухтомский был готов, он прямо напрашивался. — Но вам чуть ее приоткрою — первый раз с воцарением Романовых, ведь в 1613 году должны были выбрать
— Ох, ни хрена себе!
Ухтомский удивленно выгнул брови — впервые слышал, что добродушный Вильгельм Карлович может выдать матерный «загиб». И после паузы тот негромко произнес:
— Видимо, дела у монаршего Дома пойдут совсем плохо, раз вы видели такое сновидение. Действительно — проклятие!
— Знали бы вы насколько
В память
— Выпейте, Павел Петрович, выпейте! Вам полегчает, сейчас врачей прикажу позвать!
Голос Витгефта доносился издалека, словно через тюк ваты слышался, а потом все перед глазами померкло…
— Сейчас, сейчас, да очнись ты!
На лицо водопадом хлынула вода, а потом несколько пощечин привели Ухтомского в сознание. Князь дернулся, раскрыл глаза и увидел над собой побледневшее лицо склонившегося над ним Витгефта. Дрожащей рукой взял бутылку, и, проливая коньяк, который потек по подбородку тонкой струйкой прямо на почему-то расстегнутый китель, буквально присосался к горлышку — выхлебал все до донышка большими глотками, охнув.
— Вот и хорошо, слава богу, — Витгефт смотрел на него округлившимися глазами. — Я думал, что ты помираешь, в лице ни кровинки. Расстегнул на тебе китель — а сердце не бьется, даже минуту прислушивался. Несколько раз надавил на грудь, хотел звать на помощь, но ты тут захрипел. Стал лить на тебя воду, бить по щекам, смотрю, вроде приходишь в себя…
— Не дай бог тебе такое видеть, — затравлено произнес Ухтомский, и неожиданно крепко схватил Витгефта за сюртук двумя руками. — Прошу тебя, сделай, это ведь в твоих силах, пока еще не поздно. Такое нельзя допустить ни в коем случае — ты понимаешь меня?! Нас всех под нож пустят, всех поголовно, а мы все в интриги играем! Нельзя эту войну проигрывать, а мы ее уже спустили, как последние деньги шулеру! Прос..ли!!!
— Да ты скажи внятно, что нужно сделать?!