Страница 7 из 13
Однако у меня возникла мысль, что если я вообще собираюсь говорить, то сейчас самое время. Она, должно быть, знала, что во мне зреют определенные чувства, и не была безрассудна в своем желании уладить этот вопрос тем или иным способом. Но мне не хотелось делать смелый шаг в темноте. Если она хотела, чтобы я попросил ее отдаться мне, она должна была дать мне какую-то причину предполагать, что она сделает этот подарок. Если бы я не видел никакой вероятности такой щедрости, я бы предпочел, чтобы все осталось так, как было.
В тот вечер я сидел с Мадлен на залитой лунным светом веранде. Было почти десять часов, и с самого ужина я заставлял себя признаться в своих чувствах. Я не был твердо настроен сделать это, но хотел постепенно достичь нужного момента, когда, если перспектива покажется радужной, я смогу заговорить. Моя спутница, казалось, понимала ситуацию – по крайней мере, мне казалось, что чем ближе я подходил к предложению, тем больше она, казалось, ожидала его. Это, безусловно, была очень критическая и важная эпоха в моей жизни. Если бы я заговорил, я бы сделал себя счастливым или несчастным навсегда, а если бы я промолчал, у меня были все основания полагать, что леди не даст мне другого шанса сделать это.
Сидя таким образом с Мадлен, немного поговорив и очень напряженно размышляя над этими важными вопросами, я поднял глаза и увидел призрака менее чем в дюжине футов от нас. Он сидел на перилах крыльца, одна нога была вытянута перед ним, другая свисала вниз, когда он прислонился к столбу. Он был позади Мадлен, но почти передо мной, так как я сидел лицом к даме. К счастью, Мадлен смотрела на пейзаж, потому что я, должно быть, выглядел очень испуганным. Призрак сказал мне, что он увидит меня как-нибудь этой ночью, но я не думал, что он появится, когда я буду в компании Мадлен. Если бы она увидела дух своего дяди, я не мог бы отвечать за последствия. Я не издал ни единого восклицания, но призрак, очевидно, увидел, что я встревожен.
– Не бойся, – сказал он, – я не позволю ей увидеть меня; и она не сможет услышать, что я говорю, если я не обращусь к ней, чего я не собираюсь делать.
Полагаю, я выглядел благодарным.
– Так что вам не нужно беспокоиться об этом, – продолжил призрак, – но мне кажется, что вы не очень хорошо справляетесь со своим делом. На вашем месте я бы высказался, не дожидаясь больше. У вас никогда не будет лучшего шанса. Вас вряд ли прервут; и, насколько я могу судить, леди, похоже, расположена выслушать вас благосклонно; то есть, если она когда-либо намеревалась это сделать. Неизвестно, когда Джон Хинкман снова уедет; конечно, не этим летом. Если бы я был на вашем месте, я бы никогда не осмелился говорить о любви с племянницей Хинкмана, если бы он был где-нибудь поблизости. Если он поймает кого-нибудь, предлагающего руку и сердце мисс Мадлен, то это будет ужас.
Я был полностью согласен со всем этим.
– Мне невыносимо думать о нем! – воскликнул я вслух.
– Думать о ком? – спросила Мадлен, быстро поворачиваясь ко мне.
Здесь была неловкая ситуация. Длинная речь призрака, на которую Мадлен не обратила внимания, но которую я слышал совершенно отчетливо, заставила меня забыться.
Нужно было быстро объясниться. Конечно, было бы нехорошо признаваться, что я говорил о ее дорогом дяде; и поэтому я поспешно назвал первое имя, которое пришло мне в голову.
– Мистер Виларс, – сказал я.
Это утверждение было совершенно правильным, потому что мне было невыносимо думать о мистере Виларсе, джентльмене, который в разное время уделял много внимания Мадлен.
– С вашей стороны неправильно так отзываться о мистере Виларсе, – сказала она. – Он удивительно хорошо образованный и разумный молодой человек, и у него очень приятные манеры. Он рассчитывает быть избранным в законодательный орган этой осенью, и я не удивлюсь, если он добьется своего. Он преуспеет в законодательном органе, потому что всякий раз, когда мистеру Виларсу есть что сказать, он точно знает, как и когда это сказать.
Это было сказано очень спокойно и без малейшего проявления обиды, что было вполне естественно, потому что, если Мадлен была обо мне хорошего мнения, она не могла испытывать неудовольствия из-за того, что я испытывал неприятные эмоции по отношению к возможному сопернику. В заключительных словах содержался намек, который я не замедлил понять. Я был совершенно уверен, что если бы мистер Виларс был на моем теперешнем месте, он заговорил бы достаточно быстро.
– Я знаю, что неправильно иметь такие представления о человеке, – сказал я, – но я ничего не могу с этим поделать.
Леди не упрекнула меня, и после этого она, казалось, даже смягчилась. Что касается меня, то я почувствовал сильное раздражение, поскольку не хотел признаваться, что какие-либо мысли о мистере Виларсе когда-либо занимали мой разум.
– Вам не следует так говорить вслух, – сказал призрак, – иначе вы можете попасть в беду. Я хочу, чтобы у вас все шло хорошо, потому что тогда вы, возможно, будете расположены помочь мне, особенно если мне представится случай оказать вам какую-либо помощь, на что я надеюсь.
Мне очень хотелось сказать ему, что он ничем не мог бы мне так сильно помочь, как своим немедленным отъездом. Признаваться в любви молодой леди, рядом с которой на перилах сидит призрак, и этот призрак является призраком страшного дяди, сама мысль о котором в таком положении и в такое время заставляла меня дрожать, было трудным, если не невозможным, делом для исполнения, но я воздержался говорить, хотя, возможно, хотел.
– Я полагаю, – продолжал призрак, – что вы не слышали ничего, что могло бы принести мне пользу. Конечно, мне очень хочется услышать; но если вам есть что мне сказать, я могу подождать, пока вы не останетесь одни. Я приду к вам сегодня ночью в вашу комнату или останусь здесь, пока леди не уйдет.
– Вам не нужно ждать здесь, – сказал я. – Мне вообще нечего вам сказать.
Мадлен вскочила на ноги, ее лицо раскраснелось, а глаза горели.
– Ждать здесь! – крикнула она. – Как вы думаете, чего я жду? Действительно, вам нечего сказать! Я так думаю! Что вы должны мне сказать?
– Мадлен! – Воскликнул я, шагнув к ней, – позволь мне объяснить.
Но она уже ушла.
Для меня это был конец света! Я яростно повернулся к призраку.
– Жалкое существо! – Я плакал. – Ты все испортил. Ты очернил всю мою жизнь. Если бы не ты…
Но тут мой голос дрогнул. Я больше ничего не мог сказать.
– Вы несправедливы ко мне, – сказал призрак. – Я не причинил вам вреда. Я пытался только ободрить и помочь вам, и это ваша собственная глупость причинила вам вред. Но не отчаивайтесь. Такие ошибки, как эти, можно объяснить. Сохраняйте храброе сердце. До свидания.
И он исчез с перил, как лопнувший мыльный пузырь.
Я мрачно лег в постель, но в ту ночь не видел никаких видений, кроме тех, что вызывали отчаяние и страдание в моих жалких мыслях. Слова, которые я произнес, прозвучали для Мадлен как самое низкое оскорбление. Конечно, она могла дать им только одно толкование.
Что касается объяснения моих действий, то это было невозможно. Я снова и снова обдумывал этот вопрос, лежа без сна той ночью, и решил, что никогда не расскажу Мадлен о фактах дела. Для меня было бы лучше страдать всю свою жизнь, чем для нее знать, что призрак ее дяди бродит по дому. Мистер Хинкман был в отъезде, и если бы она знала о его призраке, ее нельзя было бы заставить поверить, что он не умер. Она может не пережить шока! Нет, мое сердце могло бы обливаться кровью, но я бы никогда ей не сказал.
Следующий день выдался погожим, ни слишком прохладным, ни слишком теплым; дул нежный ветерок, и природа улыбалась. Но с Мадлен не было ни прогулок, ни поездок верхом. Она, казалось, была очень занята в течение дня, и я почти не видел ее. Когда мы встречались за едой, она была вежлива, но очень тиха и сдержанна. Она, очевидно, определилась с линией поведения и решила предположить, что, хотя я был очень груб с ней, она не поняла значения моих слов. Конечно, было бы вполне уместно, если бы она не знала, что я имел в виду под моими выражениями прошлой ночью.