Младший сын мэра

— Мама! — верещит Ромаш, — смотли, он едет!

Выдираю у Греховцева свой взгляд и подхватываю на руки несущегося на меня сыночка. Усаживаю на колени лицом к себе и, прижав к груди, покрываю щеки быстрыми поцелуями.

— Он едет! Сам!

Трусливо прячась за Ромку, выплескиваю на него весь коктейль эмоций. Страх, неуверенность и то горячее чувство, что обожгло изнутри.

Кирилл на нас смотрит. Я не вижу этого, но отчетливо ощущаю на себе его взгляд. Даже не подумав отвернуться, будто заявляет свои права на нас. Будто право имеет наблюдать нашу с Ромкой привязанность друг к другу.

— Кушать хочешь? — спрашиваю у сына.

— Нет! Я буду иглать с Килилом!

— Надо покушать! Уже пора. А Кирилл с нами чаю выпьет.

Надеюсь услышать «мне пора домой», но Греховцев срезает надежду на корню.

— Я с удовольствием.

Ну, да, у него же праздник сегодня.

Поднимаюсь на ноги вместе с сыном и несу его на кухню. Кирилл молча идет за нами. Усадив малыша в стул, отворачиваюсь к плите, на которой у меня для Ромки картофельное пюре с маленькими тефтельками. В другом виде мясо он не ест.

Наполняю для него тарелку, ставлю на стол и спрашиваю Греховцева.

— Чай — кофе?

— Ммм… — бросив взгляд на форму с мясом, пожимает плечами, — кофе.

— Ты голодный? — об этом я не подумала, — могу предложить мясо по-деревенски. Хочешь?

— Не откажусь.

— Кхм… о’кей.

Пока сервирую стол, Кир подбадривает Ромаша и хвалит, что тот ест с аппетитом. На меня вроде не обращает внимания, а я все равно чувствую на себе его взгляд. Словно он фиксирует каждое мое движение, следит за мной как сталкер.

Это невыносимо. От такого нервного напряжения сводит мышцы спины и шеи, сбивается дыхание.

— Насть, садись с нами, — говорит он, когда я застываю за спиной Ромаша.

— Да.

Если бы не сын, я бы, наверное, не смогла проглотить ни кусочка. Но он, бесконечно тараторя, перетягивает внимание своего отца на себя. Кирилл ест с удовольствием. Ловко орудуя ножом и вилкой, быстро расправляется с мясом.

— Еще?

— Нет, спасибо, Насть. Очень вкусно.

Ромка тоже уже наелся. Выпил кружку компота и стал вылезать из стула.

— Я помогу, — соскакиваю на ноги, потому что сын у меня без чувства самосохранения.

Ставлю его на пол, и он тут же уносится в комнату.

Воздух в кухне тут же разряжается. Я понимаю, что проблема в моей голове, и Кирилл совершенно точно не чувствует ничего подобного, но стабилизировать собственное состояние не могу.

— Кофе? — спрашиваю тихо.

— Да… Насть, я хочу, чтобы Ромка называл меня папой.

Ожидаемо и логично. Но эти чертовы обиды… Жестокие слова Кира звучат в ушах, как на репите. Мысленно я топчу обиды ногами, потому что давно забыла и простила.

Блин, да кого я обманываю? Я думала, что простила, пока он, злой как тясяча чертей, с обвинениями не ворвался в мою квартиру.

Я не смогла простить… мне еще больно. Я все еще не могу думать о нем спокойно, он все еще снится.

Поставив перед ним чашку кофе, наливаю себе чай.

— Я подумаю, как объяснить ему.

— Не думаю, что Ромка станет задавать неудобные вопросы.

Опускаюсь на свой стул и растираю лоб ладошкой, затем принимаюсь массировать виски.

— Я скажу ему…

— Настя.

Я не знаю, что он хотел мне сказать, потому именно в этот момент начинает звонить мой, лежащий на углу стола, телефон.

На экране большими буквами «Артур», а у Греховцева, если мне не изменяет память, стопроцентное зрение. Схватив телефон, я отключаю звук и переворачиваю его экраном вниз.

Кирилл выпрямляет спину и ставит чашку с кофе на стол. Я неосознанно делаю то же самое, поднимаю глаза, и мы врезаемся друг в друга взглядами.

Глухой удар. Разряд тока по оголенным нервам. Взрыв.

— Что у тебя с ним?

Глава 36

Кирилл.

Глаза Насти как две льдинки. Но за толщей льда я вижу, чувствую пламя! Мать вашу, клянусь, оно там есть! Полыхает так, что, наверняка, сжигает ее заживо.

Этот жар меня заражает. Подпитываемый ревностью, опаляет все нутро. Между нами будто воздух взрывается.

— Что у тебя с ним?

— Не лезь, Кирилл.

— Что у тебя с ним?! — все мышцы стягивает узлами, звук, идущий из горла больше похож на рычание, — говори!

— Тебя не касается, — шипит еле слышно.

Кажется, еще мгновение, и она начнет высекать глазами молнии. Щеки алеют, голубая венка на шее бешено бьется.

— Настя…

Неосознанно тянусь к ней. Не сам, нет, это делает за меня образовавшееся между нами магнитное поле.

— Я просила не лезть в МОЮ жизнь!

Опирается двумя ладонями в стол и собирается встать, но я действую на инстинктах. Накрываю одну из них своей рукой и крепко сжимаю.

Настя вздрагивает, я и сам охреневаю слегка от этого прикосновения. Электрическая волна пробегает от запястья до плеча и врезается в основание черепа. На несколько секунд слепну.

Она продолжает сопротивляться, дергает руку, но я лишь усиливаю захват.

Нахрена?.. Сам не понимаю, но те эмоции, которые она сейчас на меня выплескивает, как глоток свежего воздуха. Хочется еще и еще. Надышаться до головокружения, до легкой тошноты.

— Настя… я ведь у него сам спрошу!

— Зачем тебе?!

В очередной попытке выдирает у меня свою руку и прижимает ее к груди. Смотрит на меня ошарашенно, не моргая, как на взбесившегося пса.

Зачем мне?.. Затем! Знать надо!

Я, бл*дь имею право знать! Потому что… имею!!!

— Раньше ты всем делилась.

— Раньше я была дурой! — выкрикивает придушенно.

— Лучше бы ты ей и оставалась…

Она собирается что-то еще сказать, но в этот момент на кухню заглядывает Ромка.

— Килил! — пойдем иглать!

Его чистый детский голос тут же снижает атмосферное давление. Напряжение спадает, мои легкие расправляются.

— Кириллу пора домой, Ромаш, — режет меня ласковый голос Насти.

Я отлепляю от нее свой взгляд и смотрю на надувшегося сына. Тяну губы в улыбке. Сказать ничего не могу, язык присох к небу. А в глазах это слово из пяти букв светится.

«Артур»

Уходить надо, да. Плохо себя сейчас контролирую, дичи какой-нибудь могу натворить. Боюсь ребенка напугать.

Не глядя на Настю, встаю и иду за Ромкой в комнату. Запускаю для него паровоз еще раз, а потом собираюсь свалить. Одеваясь, вижу в дверном проеме тонкий силуэт.

Она молчит. Ромаш, расстроенный моим уходом, жмется к ее ногам. А может, настроение матери чувствует и поэтому к ней ластится. Не знаю.

— Пока, Рома.

— Пока, — отзывается грустно.

— Настя…

— До свидания, Кирилл.

«До свидания, Кирилл» — кого ты обмануть пытаешься, Настена? Нихрена ты не забыла и не простила. А я ведь поначалу повелся, думал, прошло у нее все, остыл вулкан. Решил, что все свои чувства она перенаправила на Ромку.

Но ничерта там не остыло. Ее чувства просто поменяли окраску. С любви на ненависть. А это, бл*дь, не равнодушие! Далеко не равнодушие!

Сажусь в тачку, завожу мотор и выбиваю из пачки сигу. Чиркнув зажигалкой, тяну в себя никотин.

Я так долго не протяну. С такими кардионагрузками и до инфаркта недалеко.

Сделав еще одну затяжку, поднимаю глаза на ее окна.

Может, мне к психологу смотаться? Пусть объяснит на пальцах, что со мной происходит. Должно же быть какое-то объяснение тому, что я ревную мать своего сына, с которой, кроме самого сына, меня ничего не связывает.

Что это может быть? Отголоски первобытных инстинктов, срабатывающих, когда к твоей, пусть и бывшей, самке и детенышу пытается пристроиться другой самец? Или мое уязвленное самолюбие? В моей подсознанке Настя принадлежит мне вся с потрохами, а на деле оказывается, что нет, не моя она давно. В этом причина?.. Что она другого любит так же, как меня когда-то. Целует его, стонет под ним красиво…

Сука… Бред, бред сивой кобылы! Какая мне, нах*й разница, что у них там?!