Страница 52 из 64
– Уй-й! Уматывай! – взвизгнула Карла. – Больной ублюдок!
Я унес свое приношение в кухню и вылил в мусорное ведро. Вымыл руки, но сперма соплями «моцареллы» облепила пальцы. От бумажного полотенца стало только хуже – к киселю добавились волокнистые кусочки.
Ну да. Проклятое пятно.
Отмыв руки, я обернулся и увидел, что дверь в спальню закрыта. И заперта.
– Карла. Открой. Ну Карла.
Нет ответа.
– Ну прости, ладно? – Я старался ее не пугать. Не пугать Карлу. Уже смешно. – Я же думал, тебе нравится.
Ноль эмоций.
– Мне уйти? А? Да? Если да, хотя бы одежду верни. Можешь?
Она открыла дверь и, не глядя на меня, села на постель. Спустила халат с плеча, чтоб я воочию убедился, как ее покалечил. Ужас – подумать только, я способен пустить кровь.
– Я пойду, ладно? – сказал я, натягивая трусы. – Одеваюсь и ухожу. – Я собирал вещи по углам. И тут увидел газету, которую забрал из лимузина.
На всю полосу – фотография старика. Стоит на четвереньках и сосет большой палец – голышом, в одном подгузнике. А над фотографией помпезным шрифтом «Нью-Йорк Пост» слова:
КРОШКА БИРНБАУМ
Под фотографией красный заголовок вопил:
«Глава Федеральной резервной системы в сексуальном скандале!»
– Ебическая сила, – только и сказал я.
Карла громко фыркнула. Сердится.
– Да нет, Карла. Газета. Бирнбаум. Господи боже.
Карла повернулась, глянула на фотографию и вздохнула.
– Да все вы одинаковы.
11
Катапультирование
– Ну что, остаток рекламного бюджета мы сэкономили, – сострил из моего наушника Алек. Я брел по улицам незнамо куда, на ходу просматривая разоблачение.
Анонимный источник. Подлинность установлена. Психиатрический анамнез. Ожидается отставка. Другие фотографии на странице сорок семь.
– Бедняга, – сказал я. И правда бедняга. Такой беззащитный старикашка, так публично оплеван. На увеличенной фотографии с разворота я различил через подгузник тень эрекции. Кто снимал? И кто послал в «Пост»?
И тут я вспомнил.
– Блин, Алек. Ты знаешь, кто это сделал?
– Какая разница? Поделом.
– Мужик, это твой отец. Не помнишь? Он же почти проговорился. Шестая полоса «Пост»…
– Папик этого не делал. Ты с дуба рухнул. – Где-то вдалеке у Алека играла музыка.
– Я еду.
– Мне кажется, прямо сейчас – не очень удачная идея. В таком-то состоянии.
– Отбой. – И я нажал кнопку.
Я же научился сценарному планированию. Удивительно, как я не понял, что к этому идет. А думал, что освоил игру. Я слишком глубоко внутри, чтобы видеть ее с высоты птичьего полета. Где-то по дороге зрение расфокусировалось, игра стала реальностью.[199]
Алек жил в двухэтажной квартире в Сентрал-парк-уэст, унаследованной от двоюродной бабушки вместе с коллекцией ранних модернистских полотен, вовремя перевезенных из бабушкиной квартиры, когда настала пора оценивать имущество, и затем постепенно дрейфовавших назад – можно подумать, чтобы швейцары уклонения от налогов не раскусили.
Я в этой квартире бывал и всякий раз ощущал себя значительным по ассоциации. Двенадцатый этаж, всего 900 квадратных футов и натужная роскошь – мебель Гери, абстракции Мэнголда, ослепительная инсталляция Калдера из красной латуни. Штучки Имза тут – просто мусор. Два окна в свинцовых рамах от пола до потолка смотрят на Парк, балкон в спальне – тоже. Тут все говорило: «Тусуешься здесь – сойдешь для „Городских сплетен“».[200]
Один из двух ночных швейцаров управлял вычурным чугунным лифтом. Теперь мне казалось, что все вокруг – симптомы ядовитого богатства. У этих ребят такой избыток роскоши, что все выставить не хватает места, поверхностей и времени. Фиг с ним, с приобретением нового – похвастаться бы тем, что есть.
Исторически аутентичен, однако решительно нелеп даже оригинальный латунный столб в ручном лифте. Устарелость конструкции требовала отдельного работника – в том и ценность лифта. Такой у этих людей стиль: услуги под любым предлогом. В «Святилище» хотя бы компьютеры обслуживали. Каково это, когда человеческое существо с легкостью заменяется машиной? Парень конкурирует за рабочее место с простенькой кнопочной панелью, а зарплата у него гораздо выше. С точки зрения рыночной стоимости лифтера, его участие в игре обеспечивала одна лишь эстетская прихоть жильцов, которым потребен человек в услужении. Ну, или его профсоюз[201].
Музыка и пьяный гомон слышались через весь коридор. Алек открыл дверь, и я понял, что галдят в его квартире.
– Я же говорил. Сейчас, пожалуй, не самое подходящее зремя.
Человек двадцать манхэттенских светских тузов лакали: «космополитэн» и чилийское вино из хрусталя Алековой двоюродной бабки. Многие говорили на иностранных языках, хотя иностранцами особо не казались. В коренастой женщине я распознал владелицу галереи в СоХо; парень из чуток андерграундной электронной группы; еще сенаторский отпрыск, как-то-не-помню-как вляпавшийся в неприятности; и молодой британец, редактор одного нью-йоркского интеллектуального журнала. Костюмы, джинсы, платья, а один мускулистый парняга – в марлевой юбке и бусах вместо рубашки.
И словно в центре всего, в брючном костюме из ярко-розового винила – Джинна Кордера.
Она меня мгновенно узнала. Онемев, я замер, а в мозгу лихорадочно складывались кубики. Бирнбаум. Ранчо. Коттедж. Перья. Кокаиновые дорожки. Деньги не за секс.
Значит, Алек.
– Большое спасибо, что пришел, – сказала Джинна и протянула вялую руку. Я был слишком потрясен – не пожал ее, тем более не поцеловал. – Это Джейми Коэн, – объявила она лысому юноше в бордовом вельвете. – Без Джейми ничего бы не получилось.
– Что получилось? – спросил я.
Она засмеялась и ладошкой толкнула меня в грудь.
– Книга, – сказала она. – Ты что, не слыхал? Генри вот решил купить мой рассказ.
– Для книги про Бирнбаума?
– Для сюжета в прессе, – поспешно уточнил Генри. Похлопал себя по нагрудному карману – небось проверял, на месте ли контракты.
– Интересно, что первым высохнет, – сказал я. – Чернила или кровь?
– Ты это чего? – набычился Генри.
– Пошли, Джейми. – Алек схватил меня за локоть. – Пошли, выпьешь – придешь в чувство.
– Не хочу я, на хуй, пить.
Он сильнее дернул меня за рукав. Я подчинился, зашагал к бару, скрестив руки и поджав губы.
– Джейми, праведное негодование тебе не к лицу. Ты вообще-то на него права не имеешь.
Мы остановились у стола с напитками. Нас слышит барменша в смокинге. Плевать.
– Ты зачем это сделал? – спросил я. – Кампания работала. Мы выигрывали по-честному. До его сексуальной жизни можно было не опускаться.
– Так вот что тебя проняло? Эзра Бирнбаум? Что я фотки в «Пост» отослал?
– Ну да. Я понимаю, ты на него зол. Ты считаешь, он виноват, что у тебя рука и все такое. Но так его подставить…
– Ох, Джейми. – Алек запустил пальцы в стакан с оливками и кинул себе в мартини еще одну. – Дело же не в этом. До сих пор не просек?
– Алек, ты мужику жизнь сломал.
– Так играют в игры. Никаких тормозов.
– Одно дело критиковать его политику, другое…
– Бессмысленное разграничение. Совесть утихомирить. Хочешь выставить меня подонком? Валяй.
– Но мы же теперь с Бирнбаумом вместе. Ты был на Бычьих Бегах. Эти люди нам доверяли.
– И ты согласен, чтоб стариковские игры влияли на твой бизнес? На хуй их правила. Братству конец, друг мой. Детский сад. Веселимся здесь и сейчас. У нас новая игра. И наши правила.
– Ты когда это придумал? Всю дорогу планировал?
Алек отпил из бокала и склонил голову, точно размышляя, довериться ли мне. Затем глянул вверх и налево,[202] копаясь в памяти.
199
Типичная ошибка деловых людей эпохи раннего хай-тека. Они не сознавали, что компьютер – всего лишь инструмент моделирования. Он моделировал все: печатную машинку, палитру и холст, телефон, электросеть, селезенку, погоду или цивилизацию.
Они предпочли смоделировать торговлю, экономику и движение капитала. Быть может, они так погрузились в этот психоз оттого, что деньги уже стали метафорой. Или потому, быть может, гадали психологи, что деньги казались людям столь реальными и столь плотно связаны были с инстинктом выживания. Как бы то ни было, чем лучше и привлекательнее имитации, тем проще принять карту за территорию. Модель рынка стала господствующей реальностью, а сама реальность превратилась в игру.
См. Полина Барсук «Киберэгоизм», 2000, или Джонатан Фрокэм «Капитализм и сознание», 2005, где подробно анализируется эта патология. – Сабина Сэмюэлс.
200
Неясно. Возможно, телепрограмма. – Сабина Сэмюэлс.
201
Профессиональный союз. Не будучи в состоянии прокормиться в порочном и недружелюбном рабочем пространстве, куда сами же и забрели, работники (трудяги, сотрудники) родственных индустрий объединялись, пытаясь вымогательством добиться более крупных денежных сумм от нанимателей (хозяев). Идея «трудового союза» впервые была реализована в начале XX в., вскоре после взлета промышленной революции. В теории «союз» позволял рабочим родственных сфер получать равные доходы независимо от мастерства или преданности нанимателю. Однако союзы столкнулись со множеством преград, и идея союза как удачный метод извлечения приемлемой зарплаты впала в немилость в середине XXI столетия, когда рабочие осознали, что после сотни с лишним лет участия в этой загадочной системе они продвинулись в обществе не больше, чем их предки. – MSCHLICKMAN.
202
Взгляд вверх и налево означает, что субъект осуществляет доступ к мозговому центру памяти. Согласно НЛП, которому Коэн явно учился, такой взгляд обозначает искренность. – Сабина Сэмюэлс.