Страница 2 из 20
Камень, отнятый у шаманки, он положил в заранее купленную у торгашей на перевале круглую костяную шкатулку – будет подарок Ольге, у нее целая коллекция привезенных им камней. Уже сидя в оленьей упряжке, Верховенский бездумно гладил пальцами шкатулку, спрятанную за пазуху, и смотрел, как за горами поднимается едва различимый дымок.
соединяй прошлое и будущее в настоящее
Глава 1. Привет, ковер
Снег под ногами хрустел необычно, как сочная свежая морковка. Хрум-хрум-хрум. Хром пробирался к дому сквозь сугробы, ежился от дубака за шиворотом и мысленно матерился на этот звук. Высадили его аж за километр даже не из-за заносов, а потому, что ленивый водила на своей умирающей «нексии» отказался в гору ехать. И теперь Хром в нее перся по непротоптанному белому полотну сам. Нет, не морковка – похоже, будто кому-то методично ломают кости, одну за одной: хрум-хрум-хром. Он остановился, сделал шаг на пробу. «Хром, – сказал снег. – Хром-хром».
– Да твою ж, сука, снег.
Хром достал последнюю сигарету из опустевшей пачки, чиркнул зажигалкой, затянулся. Зря он вообще поменялся сменами с Богданом: у того повод, конечно, но сам Хром теперь едва на ногах стоял, провалявшись весь свой отсыпной с легкой температурой, и вот снова суточный наряд. Богдаша обещал за это два дневных оклада с отработкой, и Хром поддался. Ну а как не помочь человеку, у которого жена родила аккурат на смену новоиспеченного бати? Повод. Богдан еще обещал сына Василием назвать, по ходу, не всерьез, но Хрому и в качестве шутки оно пришлось по душе, хотя улыбался он редко, так уж с детства повелось. Слишком добрый, и мать за это всегда ругала, и сам вот себя теперь, и даже снег его ругал. В том, что ругал, Хром почти не сомневался, – у снега же других слов в запасе нет. Хотя, возможно, пытался что-то сообщить? Или позвать? Предупредить? Все-таки надо было отказаться, подлечиться дома. Вон, даже колеса за ночь занесло так, что утром на своей старушке Хром выехать не смог, пришлось брать такси до диспетчерской, а уже оттуда в экипировке и на рабочем «форде» – на точку. Оттого, что сутки выдались подозрительно легкими, Хрому теперь становилось вдвойне неспокойно. Он забычковал окурок в снегу и «дохрустел» до кругляка за новым куревом. Город здесь, на окраине, только просыпался, гудел еле слышно, словно зевая и выплевывая самых ранних. Даже во дворе этой одинокой, почти одичалой многоэтажки еще густо лежали сумерки. Голова у Хрома с каждым новым хрустом делалась все тяжелее, нос щекотал то ли морозец, то ли уже настоящий насморк. Впереди на фоне серой штукатурки ярко алело «Круглосуточно». Хром выругался – ну точно про него. Но потом взгляд зацепился за надпись на двери – «Курить» – и он напрягся уже всерьез. Шпана какая-то закрасила «не» черным маркером, пририсовав сбоку то, что, судя по всему, теперь курить и предполагалось. Хром проигнорил еще одну глупую аллегорию на свою жизнь и со вздохом потянул ручку на себя.
Колокольчик на двери динькнул вполне обычно, даже бодренько. За кассой кемарила Галя, у них с Хромом частенько совпадали и смены, и настроения.
– Чё, Вась, домой? Или из дому? – улыбнулась она, сонно моргая.
– Да хтонь его знает. Дай сильвер, две пачки.
– Нету, Вась. В девять привезут. Возьмешь блэк?
– Ну давай блэк. Одну тогда.
Пока Галя крутилась между кассой и табачной витриной, Хром в отупении уставился на пошлую розовую мишуру, тянувшуюся вдоль полок. Психануто-веселенькая, настроение она создавала совсем не новогоднее. В магазе у Гали Хром себя чувствовал словно попавшим в свои школьные годы, собственно, с тех пор, кажется, ничего и не изменилось, даже сама Галя. Только по-современному теперь пикал терминал оплаты. С протянутой Хрому пачки крупными буквами предупреждали: «Опасность», но он ее все-таки оплатил, хотя и без особого энтузиазма.
– Другую? – подхватила его мысль Галя.
– Да не, сойдет, – отмахнулся Хром. – Рука у тебя тяжелая.
– Ага, – хмыкнула та. – Вот верите же вы во всякую ерунду. Одной бабе случайно «мертворождение» дала, столько ору было. Чуть не дошло до вызова ваших. Я уж боялась, она мне глаза выцарапает, но тут хлеб приехал, Пашка ее утихомирил. Горбушку подарил, она усвистела довольная. А я думала, помру.
На это пришлось улыбнуться, пусть и без особой радости:
– Не переживай, Галина, драки – это не твое.
– Уж надеюсь!
Больше Хром ей ничего не сказал, только махнул рукой в дверях. Рано еще и в случае Гали бессмысленно. Таких добрых утр у них уже накопилось на полжизни, Хром видел про нее много всякого и теперь точно знал, что через три года, тоже зимой, на гололеде ее насмерть снесет тот самый Пашка на своей «буханке».
У подъезда Хрома самого чуть не сбило резким порывом ветра – «фу-у-у», и деревья застонали ему за компанию. Он тормознулся и, отряхиваясь, заметил, как от стены отделился высокий черный силуэт. Под козырьком стоял, видать, долго – по ступенькам разметало свежие окурки, пока Хром поднимался к двери.
– Б-братан, ку-ку-курить есть? – сбивчиво спросили его.
– Нет, – буркнул Хром, как бы невзначай засветив кобуру под курткой, когда полез за ключами. Травмат не травмат, кто его от макарова отличит за секунду, главное, чтобы увидели.
Вообще служебное с конторы таскать запрещалось, потому Хром, наученный жизненным опытом, в своем районе привык носить личный газовый ствол. Парниша, по ходу, ствол срисовал, потому что дальше не докапывался, и Хром на него забил. Голова продолжала напоминать о недосыпе, простуде и усталости, он торопился в хату, как Богдаша в роддом, но стоило только шагнуть на лестничную клетку, как шаги застучали: «Стоп-стоп-стоп-стоп».
– Да понял я, блядь, понял! – Хром бубнил себе под нос, пока возился с дверным замком. – Устал как скотина, отвалите.
Наконец тугой механизм поддался и пустил его внутрь. Хром даже свет не включал, раздевался на ходу, как после студенческой пьянки, проковылял мимо буфета, чуть не забыв поздороваться с ним и вернуть ключи от тачки, которые глупая мебель прошлым утром никак не хотела отдавать – как знала, что хозяин на такси поедет. Потом нашарил в том же буфете любезно заготовленные в хрустальной вазочке силиконовые беруши, заткнул себе все звуки и шорохи извне и приготовился уже надевать на глаза маску для сна, как вдруг увидел на ковре над диваном конкретную такую узорчатую жопу. Подобных финтов коврик ему еще не выкидывал, прямо что-то новенькое произошло.
– Да, я забыл с тобой поздороваться. Извиняй.
Жопа никуда не исчезла, только приобрела еще более очевидную жопную форму.
– Ладно. Привет, ковер! Доволен? Все, я отрубаюсь. За символизм потом перетрем.
На мгновение ковер изобразил ему следы от ботинок и хрен, а потом снова сложил узоры в форме пятой точки. Еще и сочной такой, прямо постарался.
– Хохлома по тебе плачет, – хмыкнул Хром, натягивая маску, и рухнул в постель.
Чувство времени у него с детства имелось почти встроенное – как раз с того момента, как переболел менингитом и провалялся почти все лето в больничке. Едва не помер тогда, зато время суток по внутренним ощущениям научился определять спустя недели в койке у окна, где только и было чем заняться, что смотреть на улицу и думать о всякой ерунде. На книжки сил не хватало, их читала вслух мать, но и это утомляло тоже.
Сейчас Хром, по тем же внутренним ощущениям, проснулся где-то между пятью и шестью часами вечера, не сильно за пять. Все-таки в самом начале – так подсказывала тишина пустой квартиры, стоило снять маску для сна и вытряхнуть затычки из ушей. Он сел на диване, громко зевнул, с привычным чувством ожидания посмотрел через приоткрытую дверь в прихожую, и точно: сложенный зонт, спокойно лежавший на краю полки, куда обычно закидывалось все, что мешалось, свалился вниз. Это значило, что кто-то придет.
С этим знанием Хром, еще не проснувшийся полностью, забросил зонт на место, дошел до кухни, поставил на плиту чайник, затем с сомнением выглянул в закуток между кухней и прихожей, «аппендикс» типично хрущевских квартир, где обычно стояли холодильники, лыжи или велосипеды, а у него – буфет, доставшийся по наследству от бабки вместе с ковром и самой квартирой.