Страница 9 из 93
— Да. — Мать присела рядом. — А что, мне нравится. У них вон, у всех зарплаты нормальные, все на иномарках и при квартирах. Я была бы рада, если бы у тебя получилось. А мне что, надо тебе вещей приготовить на неделю?
— Ничего не надо, сказали, спецодежду дадут. — Меня несло.
Я так не врал матери никогда, и мне было стыдно.
— И что, Витюш, тебя это выбило из колеи? Почему сразу не сказал?
— Не знаю. Привык я с тобой жить. Менять уже ничего не хочется.
— Дурачок. — Мать потрепала меня за волосы. — Всю жизнь за мамкой не проживешь. Я рада.
— Правда? — Я посмотрел на нее, как в последний раз, на всякий случай.
Кажется, мои «смородинки» выразили всю полноту чувств. Мать сорвалась с места и прижала меня к себе.
— Какой ты… взрослый. — Всхлипнула она. — Я тобой так горжусь.
У меня тоже выступили слезы. Я представил, как мать останется одна по моей глупой прихоти и стало ее так жалко, что впору обещать не ехать ни на какую вахту.
— Разбогатеешь, глядишь, какая и посмотрит на тебя. — Сквозь слезы произнесла маман.
Эта реплика снова вернула мне хладнокровие и чистоту сознания, убедив в том, что перемены нужны. Когда я снова посмотрел на мать, мои глаза были сухими и полными решимости.
— Ну, да, только на это надеяться и осталось.
— Витюш, ты что, обиделся? Я же трезво на вещи смотрю. Ну, не повезло нам, не красавец ты, значит надо привлекать вторую половинку иначе. Сколько стариков безобразных женятся на молодухах, а всё деньги. Это ты с первого взгляда не красавец, а поживет с тобой кто и будет иначе на тебя смотреть. Я вот, не вижу ничего такого в тебе.
— Ладно, мам. Пусть будет, как будет.
— Молодец, Витька, молодец. Настоящий мужик.
— Пойду, погамаю до вечера. Если надо, что сделать по дому, стучи в тыкву, а то я в наушниках.
— Да ничего сегодня не надо. Я уже убралась, обед сварила. Пойду к Варваре схожу, поболтаю.
— Угу.
Я закрыл за собой дверь спальни, сел за стол и включил компьютер. Мысли, конечно, были совсем не об играх. Когда перед тобой открывается бездна неизвестности, манящая обещаниями, невольно мелкие житейские радости отодвинутся на второй план. Весь мир с ног на голову. Вроде бы ты знаешь про космос, планеты, системы, галактики и прочее, а тут, бац, и тебе рассказывают, что все это бесконечно малая часть настоящего мира. Который не такой уж и физический, а многогранный и человеческое воображение работает в нем, как устройство перехода, не требуя мегаватт мощности.
И, конечно же, думал о своей судьбе. Решение я уже принял и не хотел истязать себя сомнениями, поэтому старался думать только о том, что предстоит пережить, и каким образом я изменюсь. Какая-то фантастическая трансформация внешности или же операция, которая произойдет без последствий, благодаря искуплению каких-то там прошлых грехов. Мне, в принципе, было без разницы. Матери своей я бы сказал, что соврал про вахту и был на пластической операции. С паспортом было бы сложнее. Остальное меня не волновало. Уехал бы в другой город, и никто не удивлялся моим преображениям.
На всякий случай, я попытался поискать информацию об Эрле в интернете. Конкретно о ней ничего не было. Имя греческое, означает «эфирная», что в ее ситуации понятно. Скорее выдуманное, взятое со смыслом. Мне бы подошло Квазимода, Шрек, Румпельштицхен, а ей… вряд ли в современном мире ее можно было с кем-то сравнить. Может быть какие-нибудь древнегреческие полубогини, или наяды были вровень с ее красотой. Мне снова представились ее глаза, наполненные светящимся бирюзоввым перламутром. Не, она точно не отсюда.
Мне захотелось гордиться собой, из-за того, что на меня пал ее выбор, но критерий его охлаждал мой порыв. Из всех уродов, видимо, я самый уродливый. Самый достойный жалости. Ничего, семь дней каких-то испытаний и все будет иначе. Мне не привыкать. Один круг ада я уже прошел, пережив насмешки. Красивее не стал снаружи, но зато внутри появился стержень и уверенность, что любое испытание можно пережить.
Я вынул из кармана пакетик с камешком и рассмотрел его на свет. Вынул и проверил на зуб. Вдруг мне подсунули наркоту, и вся эта история с Эрлой просто красивая замануха для наивного паренька. Камень на вкус был как и положено камню, безвкусный. Я подумал об Эрле и вдруг ощутил, как стены моей комнаты начали растворяться. Это меня здорово напугало и как будто от испуга все встало на место. Стены вновь обрели материальность. Камень работал.
Я убрал его в карман и впечатленный подтверждением слов незнакомки, сидел еще с полчаса, не двигаясь, борясь с желанием снова испытать камень в деле. Только мысли о матери, которая обнаружит пустую комнату, не дали мне этого сделать. Нельзя было так поступить с ней. Еще неизвестно кому из нас было тяжелее перенести издевки надо мной. Я вышел из спальни. Мать уже вернулась от подруги.
— Мам, хочешь, я схожу в магазин за пирожным?
— Да, поздно уже Витюш сладкое лопать на ночь. — Она что-то вязала сидя перед телевизором, надев на самый кончик носа очки.
— Сегодня можно.
— Как хочешь. — Маман подняла голову на меня и посмотрела с интересом. — Ты сегодня какой-то загадочный. Может, ты мне всё-таки что-то не договариваешь?
— Не, мам, все как всегда.
Я выскочил в подъезд, чтобы она не заметила мое смущение, которое могло еще сильнее убедить ее в своих подозрениях. Вечерело. Из кондитерской доносился бесподобный запах стряпни. Его как будто специально выдували из кухни мощным вентилятором, чтобы любой человек в округе, учуявщий его, терял самообладание и непременно заходил в кондитерскую.
— Мне два тех пирожных, пожалуйста. — Попросил я продавщицу в белом колпаке с вышитым на нем вензелем заведения.
Женщина бросила на меня взгляд, который я привык видеть по многу раз за день. В нем была усмешка, брезгливость и жалость. А мне было уже все равно. Одной ногой я чувствовал себя не здесь, не с этими людьми, оценка которых для меня совсем перестала что-то значить. Я посмотрел на нее не так, как обычно, без всякой тени смущения и немого извинения за то, что я такой, а как на равную или даже ниже себя, потому что не брал на себя ответственность оценивать ее внешность.
Кажется, она прочла в моем взгляде проявившееся безразличие и это ее разозлило. Она небрежно толкнула мне пирожные и назвала сумму. Вот так, тобой интересуются, пока ты вызываешь жалость, как только ты показываешь, что не нуждаешься в ней, сразу начинаешь бесить. Я рассчитался и забрал пирожные.
— Так-то не Ален Делон, а растолстеет, так и вообще страшилой станет. — Услышал я в спину нарочито громкий комментарий.