Страница 16 из 85
— С чего мы начнем? — Поинтересовалась у меня Ляля.
— Давай дождемся, когда наш мегамозг устанет и снизойдет до озвучивания плана действий.
Антош полез на самый гребень.
— Поднимайтесь. — Позвал он нас.
Мы с Лялей переглянулись. В отсутствие собственных планов, приходилось терпеть чужие. Мы покарабкались вверх по горячему песку. Это было непросто. Склон оказался очень крутым, ноги проваливались в песок, дыхание сбивалось. Мы поднялись на самый гребень припорошенные пылью, с сильной одышкой.
— Да, в жарком климате становятся очевидными все недостатки теплокровных. — Иронично заметил змей.
— Дождемся ночи. — Зловещим тоном произнес я, зная, что в пустыне по ночам очень холодно.
У меня пропало желание пикироваться, когда перед глазами предстало огромное поселение, раскинувшееся от горизонта до горизонта. Оно почти сливалось цветом с окружающей пустыней, если бы не редко разбросанные пестрые пятна шатров. Антош был прав, поселение больше всего напоминало древнюю ярмарку. Улицы находились в постоянном движении от бесчисленных потоков людей.
— Антош, ты не мог бы уже проверить, здесь наш сын или нет? — Напомнила Ляля о главной цели нашего визита.
— Разумеется. Я как раз начинал погружаться в транс.
— Прости.
Змей ничего не ответил. Приподнял лицо с закрытыми глазами вверх и мелко затряс хвостом. Так продолжалось несколько минут. Мы с Лялей, утомленные солнцем и пылью, присели прямо на горячий песок. Моей ране жжение пришлось по вкусу. Она приятно раззуделась, как на финальной стадии заживания.
— Никогда не понимала, как можно выбрать такое безжизненное место для поселения. Я словно в духовке. Еще чуть-чуть и мои внутренности начнут запекаться.
— Это потому что ты не потеешь. Твое тело охлаждается только через влажный язык. Кстати, садись передо мной, я накрою тебя своей тенью, и не стесняйся, высунь язык, а то брыкнешься в тепловой обморок, как тогда.
— На даче?
— Да.
— Это был не тепловой обморок. Я нечаянно хлебнула не из того стакана. Я думала папа пил воду, он даже не морщился, и отхлебнула, как следует. Чтобы его не выдать, пришлось тоже не морщиться, пока не отключилась.
Я рассмеялся. Ляля так тепло относилась к моей семье, что мне иногда казалось, будто я женат на своей сестре. Когда она называла моих родителей мамой и папой, это звучало так обыкновенно, словно они тоже её родили.
— Когда же он поймет. — Нетерпеливо произнесла Ляля, глядя на «шаманящего» друга.
— Не мешай. Чем меньше ошибок совершим, тем больше шансов, что Дарику не причинят вреда.
Змей словно услышал нас, резко открыл глаза.
— Кажется, он здесь. — Произнес он.
— Ты не уверен? — Спросил я.
— Слушай, эти бродяги мастера маскировки, должен признать, они умеют запутывать следы. Я чувствую Дарика, он жив и здоров, но не вижу, как обычно вижу любого знакомого человека. Не исключено, что он все время находится в некотором коконе.
— Зачем? — Не поняла Ляля.
— Затем, что первый раз мы здорово облажались, и они извлекли из этого урок. Бродяги уверены, что мы решим попытать счастья еще раз и готовятся. Наше преимущество будет в том, что мы не станем использовать для нападения границы миров, а сделаем, как старые добрые разбойники, нападем с оружием, стрельбой и улюлюканьями. Уверен, против такого приема они будут беспомощны.
— Антош, ты мне открылся с новой стороны. — Усмехнулся я. — Я считал тебя отъявленным пацифистом, которого воротит от вида оружия.
— Так и было, пока Археорис не открыл мне глаза на некоторые вещи. Чисто философски, пацифизм, как идея, популяризуется в обществе, которое начинает гибнуть. В глобальном смысле это одно из многих действий заставляющих цивилизацию исчезнуть, путем потери способности к сопротивлению. Тот самый случай, когда благими намерениями выстилается дорога в ад. В пацифизме трудно распознать его подлую сущность, но благодаря тому, что я имею доступ к бесконечному числу миров для проверки выводов, убедился в этом точно, пацифизм зло. Совсем другое дело осмысленно не брать в руки оружие, пытаясь сохранить мир до последнего, но у нас как раз противоположный случай.
— Я не умею пользоваться оружием. — Призналась Ляля.
— Я тебя научу. — Пообещал я. — Не думаю, что нам придется его реально применять, так ведь, Антош?
— Нет, я уверен, что как раз придется.
Змей считал прямолинейность благим делом, даже если она являлась для кого-то шокирующей.
— Это не прогулка, дорогая. Если ты не готова, мы не возьмем тебя с собой. — Я взял жену за мягкую ручку.
Ее шубка накалилась на солнце.
— Я останусь. — Ответила она. — Если откажусь, буду всю жизнь считать себя размазней и плохой матерью.
— Но вначале прогуляемся по ярмарке без оружия. Прежде, чем мы туда пойдем, необходимо экипироваться. — Предупредил змей.
— Как мы раздобудем одежду? — Поинтересовался я, глядя на неуместный для этого климата гардероб на мне и Ляле.
— У местных есть обычай, хоронить людей, оставляя их глубоко в пустыне. Я подсмотрел. На такой город приходится до нескольких сотен похорон в день. Надо всего лишь подобрать нужный размер одежды, дождаться окончания процессии и спокойно переодеться.
— Что? — Лицо моей Ляли скривилось в брезгливой гримасе. — С покойника?
— А что такого? Его все равно растерзают ночные хищники вместе с одеждой. — Удивился змей.
— Я не смогу. Это хуже, чем оружие. Я боюсь покойников и все, что с ними связано. — Глаза у супруги сделались безумными.
Я редко видел ее в таком крайнем эмоциональном состоянии.
— Ты же говоришь об одежде для Ляли? Вряд ли они хоронят рабов. — Догадался я.
— Именно. Нам нужна одежда благородного человека. Рабы ходят в чем их поймали или вообще голышом.
— Антош, давай рассмотрим более гуманный способ приодеться. Давай просто найдем похожие шмотки в соседнем мире. — Предложил я.
— Ну, если у вас этот простой способ добыть самую подходящую одежду вызывает такое отторжение, совершенно непонятное мне, то давайте раздобудем одежду в другом мире. Но предупреждаю, если бродяги увидят отличия, я не виноват.
— Только не с покойника. — Взмолилась Ляля.
— Ладно. — Согласился змей. — Женщины — самая сложная загадка в мире. Не хотел так поступать, но придется. — Произнес он и исчез.
— Что она задумал? — Удивился я его внезапному исчезновению.
— Он так изменился. — Заметила Ляля. — Я же не бываю с вами, и мне казалось он до сих пор тот же робкий, но умный философ.
— Да, Антош теперь за словом в карман не лезет и оружием не брезгует. Ему бы на годик в отпуск, а то он в тирана выродится.