Прошлое мстит

– Что ж, значит, нам всем придется пить теплое шампанское, раз оно все еще где-то лежит в коробках. Почему никто не сообщил мне об этом раньше?

Официантка поспешила вслед за ней к верхней площадке лестницы, откуда навстречу им шла няня детей с красными туфельками Элис в руках.

– Дороти, а где Элис? Мне нужно решить проблему с шампанским, а она уже должна быть одета.

– Элис в гостевой спальне, миссис Хилтон, – я разложила их праздничные наряды там. Она скоро будет готова.

Ванесса отметила, как устало выглядит няня. Темные волосы Дороти были собраны сзади в хвост, и на ней до сих пор был фартук со следами муки от выпечки, которой она занималась с детьми весь день, чтобы как-то отвлечь их. Несмотря на ее старания выглядеть бодро, было ясно, что с бедной женщины достаточно. Предстоящая вечеринка уже вымотала всех, и теперь Ванесса не могла дождаться, когда она закончится.

Она взглянула на себя в зеркало на площадке и поправила одну из папильоток. Она была уже при полном макияже, с накладными ресницами, блестящий кроваво-красный лак на ногтях отражал огоньки огромной рождественской елки, стоявшей в холле внизу.

– А, вы уже здесь, мисс Элис. Может, пора вас одеть в ваше красивое красное платье? – произнесла Дороти, улыбаясь девочке, показавшейся позади матери. По слегка опухшим, покрасневшим векам Элис было видно, что она плакала.

Элис пожала плечами, отчего лямка ее комбинезона упала с плеча.

– Я ненавижу платья! – буркнула она, в отчаянии глядя на мать.

– Элис, у меня сейчас нет времени пререкаться с тобой. Ты можешь хотя бы раз просто сделать то, что тебе говорят? – Ванесса направилась к широкой парадной лестнице.

– Я нигде не могу найти Снежка, я боюсь, что он сбежал! – захныкала Элис, имея в виду своего трехнедельного щенка, который привык к холоду и всегда убегал на улицу, потому что родился в сарае при Доме викария в разгар зимы.

– Давай ты наденешь платье, и мы соберемся все вместе у мамочки в комнате. – Попытки Ванессы скрыть раздражение не увенчались успехом.

– У меня живот болит! – Элис обхватила живот руками и уселась на пол лестничной площадки.

– Элис, пожалуйста! Ты просто съела слишком много печенья, которое пекла с Дороти сегодня днем. А Снежок скорее всего в кухне, ждет, когда перепадет что-нибудь вкусное. – Ванесса повернулась к няне. – Дороти, извините, вы случайно не знаете, где шампанское? Мы целый год планировали эту вечеринку, никак не могу поверить, что все пошло кувырком из-за этой проклятой бури.

Официантка, все еще ожидающая указаний, залилась краской, сцепив руки перед собой.

– Я слышала, как мистер Хилтон просил Питера оставить его снаружи возле задней двери, потому что там достаточно холодно, – ответила Дороти.

Ванесса раздраженно покачала головой:

– Было бы хорошо, если бы он еще сообщил об этом приглашенному персоналу. – Она повернулась к официантке: – Не могли бы вы пойти и проверить, стоит ли шампанское у задней двери. И проследите, чтобы его как можно скорее поставили на лед. Гости появятся здесь через полчаса.

Официантка скрылась из виду.

– Миссис Хилтон, – спросила Дороти, – вы не возражаете, если я уйду сразу после семи?

Ванесса посмотрела на часы: было уже без пяти семь. Ей не хотелось отпускать Дороти прямо сейчас. Лео все еще был снаружи на подъездной дорожке, и ему предстояло переодеться, а Элис погрузилась в очередную из своих обид.

– Не могли бы вы подождать несколько минут, чтобы помочь Лео одеться? Так много нужно организовать, а я слегка с этим затянула.

– А почему Дороти не может остаться на праздник? – спросила Элис, пытливо взглянув на мать.

Ванесса с Дороти обменялись взглядами, которые были красноречивее тысячи слов.

– Дороти устала присматривать за тобой целый день. Она не хочет оставаться на нашу дурацкую вечеринку. – Как только эти слова слетели с ее губ, Ванесса почувствовала неловкость оттого, что ей даже не пришло в голову пригласить Дороти. А теперь было слишком поздно – няне нечего надеть, она поймет, что это запоздалая идея со стороны Ванессы, и ей тоже будет не по себе.

– Вечеринка для знатных гостей вашей мамы, – сказала Дороти не совсем то, что могло бы выручить Ванессу.

– Но вы единственная, кто действительно заботится о нас. Остальные лишь притворяются.

– Элис, не груби. Если вы сможете задержаться ненадолго, Дороти, я сейчас пришлю Лео. Извините за такую просьбу, – произнесла Ванесса и ушла, не дожидаясь ответа Дороти.

Внизу, в холле, Ванесса натянула резиновые сапоги прямо на чулки и накинула лисью шубу поверх шелкового халата. Она бросила последний взгляд на свою непослушную дочь, которая стояла наверху лестницы, скрестив руки на груди, с растрепанными светлыми кудрями, падающими на глаза, и крикнула:

– Элис, я вернусь через пять минут! Надеюсь, ты будешь уже одета и готова к празднику!

– Не волнуйтесь, миссис Хилтон, я помогу ей. Мы мигом будем готовы, верно? – Дороти нежно улыбнулась девочке, но зеленые глаза Элис вновь наполнились горькими слезами.

– Спасибо, Дороти! – ответила Ванесса, чувствуя себя виноватой, и выскочила в холодный декабрьский воздух.

Она знала, что, как только Дороти с ее дочерью окажутся наедине друг с другом, Элис потащит бедную няню на улицу, искать щенка в снегу. Это была ошибка – позволить дочери взять животное; от щенков всегда беспорядок, а эта собака обмочила их новый ковер, постеленный специально перед вечеринкой.

Ванесса вспомнила, сколько времени и сил заняла подготовка: смонтирован зеркальный подвесной потолок, чтобы в нем отражалась рождественская елка, привезенная из Лондона; парадная лестница украшена ветвями остролиста и сотней красных бархатных бантов ручной работы; в холле установлен рояль для пианиста, который будет играть рождественские гимны. Продажа сельскохозяйственных земель вокруг Дома викария дала Ричарду столь сильно необходимую ему сумму денег, чтобы сохранить на плаву их собственную ферму и отремонтировать дом. За годы, миновавшие с тех пор, как скончался отец Ричарда, Уилфред Хилтон, стало очевидно, что он держал в тайне от родных огромное количество катастрофических деловых решений. Уилфред был человеком с дорогими привычками – в отношении лошадей, автомобилей и женщин – и весьма слабыми понятиями о трудовой этике. Он унаследовал поместье от своего отца, однако не интересовался ни фермой, ни ее будущим, и к тому времени, как умер, растратил бо́льшую часть состояния Хилтонов, оставив после себя лишь безнадежные долги и разбитые сердца, в том числе сердце своего единственного сына Ричарда, которым часто пренебрегал. От этого его последнее письмо, написанное на смертном одре, читалось еще более болезненно.

Ноябрь 1959 года

Дорогой Ричард!

Мы нечасто разговаривали по душам, и то, что мы отдалились друг от друга, остается одной из моих величайших печалей, наряду с тем, что я отказывался признавать ребенка твоего брата Илая, Альфи Джеймса. Хочу, чтобы ты знал, – я глубоко сожалею, что мало занимался тобой, когда умерла твоя мать, хотя тебе было всего шесть лет. Когда твоя мама скончалась при таких ужасных обстоятельствах, я стремился кого-то обвинить в ее смерти, как и в смерти Илая. Но по мере того, как жизнь продолжалась и мое горе притуплялось, я стал смотреть на уход Эвелин несколько иначе. И начал сожалеть о том, как обошелся с Тессой Джеймс. Долгие годы я терзал себя вопросом – что же стало с Альфи, и, когда он вернулся к нам, воспринял это как послание от господа – шанс исправить свои ошибки. Я знаю, что оставляю вам долги, но хочу поставить вас в известность – я разговаривал с семейным адвокатом и сообщил ему, что после моей смерти Дом викария отойдет к Альфи Джеймсу и тот может распоряжаться им как сочтет нужным. Долгие годы я предпочитал игнорировать права Альфи по рождению, однако теперь понимаю, что поступал скверно. У нас достаточно имущества; нам не нужна еще одна ферма, тогда как для него ферма значит очень много. К тому же это весьма малая компенсация того, на что он имел бы право, если бы Илай не погиб на войне. Белла и Илай были помолвлены, когда он уехал, и после его гибели она вернула изумрудное кольцо, подаренное Илаем и принадлежавшее ранее моей бабушке. Это доказывает силу характера, которой обладают немногие, ведь если бы Белла продала кольцо, это спасло бы ее от нищеты, в итоге ее и сгубившей.