Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 44 из 90

Глава 15

«Человек лишь там чего-то добивается, где он сам верит в собственные силы».

Людвиг Фейербах, немецкий философ-материалист.

«Новые рубежи — рядом, ищем мы их или нет»… «Демократия должна быть сильной и боеспособной, чтобы вынести тяготы долгой, напряжённой борьбы с набирающим силу коммунистическим миром.»

Джон Кеннеди, президент США.

12 мая 1952 года. Москва.

Утро понедельника. Начало трудовой недели. Выпиваю на кухне стакан тёплой воды с мёдом. Помогает, знаете ли, с похмелья. Как я вчера не отбрыкивался, но, к концу свадьбы — основательно набрался. Правда, дотащил вместе с Пирожковой до коммуналки писателя Гришу, нажравшегося в хлам. Катя пару раз намекнула, что будет не против переночевать в моей комнате. Но, тут только дай слабину и жизнь твоя рухнет в одночасье. Хозяин моего тела, Харий, может и покувыркался бы с соседкой, но, проживший долгую жизнь тренер, не поддавался на такие провокации.

Короче, я удержался от соседского блуда и теперь вот пью чай с соседскими детьми собравшимися в школу. Они с детской непосредственностью загадывают друг другу загадки и со смехом говорят разгадки: (Коля)«Какую ленту нельзя вплести в косу?… Пулемётную!» — (Лина) «Каких камней нет ни в одном море?… Сухих! — (Коля)"Летели три гвоздя. Упали в море. Какая фамилия у грузина?… Заржавели!».

— Всё! — подводит итог «угадайки» бабушка, — Портфели в руки — и в школу.

Вручение грамот ЦК ВЛКСМ на Пленуме. В Президиуме собрания присутствует Леонид Ильич Брежнев, активно продвигаемый Хрущёвым на партийный Олимп. В зале, что удивительно, — Галина Брежнева. Эта, возомнившая себя светской львицей, девушка, оказывается, по моему шутливому совету, познакомилась с юным, но высоким Эдиком Стрельцовым. Теперь вот они изображали из себя пару. Нагловатому и простоватому Стрельцу льстило то, что его допустила к себе «богатенькая фифа», а Галине, видимо, уже сейчас начали нравиться партнёры помоложе… Так и по жизни пойдёт…

Отзвучали бравурные речи. Перерыв. Семичастный, стоящий рядом с Брежневым, подзывает меня:

— Леонид Ильич, вот комсомолец-спортсмен Жаров. Он и песни нужные сочиняет и придумывает много чего…

— Ну, про то, что он заграницей творит, даже на Политбюро говорили… А про советы… Вот, скажи, Жаров, почему в Америке у кукурузы урожайность в два раза выше?

— Э-э… Леонид Ильич… — тяну я, — Может эту культуру только в южных и центральных районах сеять? Ну, не растёт она как надо под Вологдой и Питером… То есть, Ленинградом.

Брежнев качает головой из-за моего прокола, а Семичастный делает «страшные глаза», мол, срочно скажи, что-нибудь хорошее…

— Леонид Ильич, а у нас в Горьком начали выпускать «Волгу». Хороший автомобиль. Вы видели?

Брежнев, всю жизнь бывший страстным автолюбителем, садится на своего любимого конька и начинает рассказ про автомобили.

Награждают грамотами ЦК ВЛКСМ сначала передовиков производства, а затем и футболистов молодёжной сборной СССР. Так как я — комсомолец, то и мне, как помощнику тренера, тоже вручают.

Заключительной песней на Пленуме прозвучала лауреатская песня Дарьи Булганиной, ставшая комсомольским гимном… https://youtu.be/oFe8rYb3tDY

Вечер. Захожу в чистенький подъезд Маши Плэнглин. Принёс ей забытую на свадьбе сумочку. Вахтёрша как-то жалостливо на меня смотрит, делая пометку в журнале посещений. На Машином этаже стоит парень в напряжённой позе. Явно, не покурить вышел. Отходит в сторону, косясь на меня. Звоню в дверь. Открывает незнакомый мужик и просит показать документы. Я, наученный горьким опытом, всегда ношу с собой военное удостоверение. Иногда выручает. Вот и в этот раз «чекист» хмыкнул и вернул документ. Мол, не задерживаю…



— А что здесь происходит, товарищ? — спрашиваю я, тупо не уходя.

— На гражданку Плэнглин поступил сигнал про антисоветские книги. Проверяем.

— Можно позвонить? — осторожно спрашиваю я.

Комитетчик, явно тяготящийся своей ролью, разрешает. Звоню Семичастному. Тот, слава Богу, на месте. Рассказываю про обыск у Маши и прошу помощи…

Пауза. Долгая пауза.

— Ну, ладно, Жаров. Помогу тебе, но это в последний раз. Давай к трубке главного… — бормочет Главкомсомолец.

Так вот, телефонное право в очередной раз помогло отмазать мою подругу. Маша потом, после ухода проверяющих, не могла стакан ко рту поднести трясущимися руками.

— Я на учёбе пошутила, что изучаю Троцкого… Мол, нужно знать своих врагов в лицо… Но, там же только девушки были!

Вот так в СССР стучали вприпрыжку. Была ведь даже статья за недоносительство. По ней при Сталине осудили многие тысячи людей. Кого-то за дело, а кого-то для галочки…

Хорошо, что у Маши не нашли ничего такого, а то и Семичастный бы не помог. Укладываю переволновавшуюся Машу на диван и выхожу следом за сотрудниками органов.

15 мая 1952 года. Москва.

Тренировочный цикл сборной в самом разгаре. Ежедневные двухразовые тяжёлые тренировки выматывали так, что вечером, добравшись до кровати, многие сразу вырубались до утра. Объявление тренера о том, что во время турнира не будет тяжёлых тренировок было встречено аплодисментами.

Также Маслов доводит до сведения футболистов, что турнир на который мы поедем, фактически является чемпионатом Европы, о чём и было сказано в письме УЕФА в наш Спорткомитет. Восемь сборных разбиты на две группы. В нашей, кроме нас, сильные венгры с англичанами и непредсказуемые хозяева — бельгийцы. Победители групп разыграют чемпионство, а вторые в группах сразятся за бронзу чемпионата. Спорткомитет вечером будет напутствовать команду и наверняка будет нацеливать, как минимум — на медаль.

На тренировке отрабатывали согласованность линий при схеме 4−2–4. «Горьковчане», коих было пол сборной, уже освоили это построение, как дважды два. А вот у остальных сборников это вызывало трудности. Крайние защитники и нападающие должны были, как челноки, носиться по своему краю. «Стояние и шагание» на поле не приветствовалось. Нужно было постоянно открываться в атаке и прессинговать при потере мяча. К концу двусторонки некоторые парни еле волочили ноги.

Никита Симонян, похлопывая по забившимся бёдрам, спрашивает меня:

— Юра, у вас в «Торпедо» что? Все тренировки такие?

— Да. Только кроссы мы каждый день бегаем не по пять, а по десять километров…