Выжить в Антарктиде

Они не рискнули даже прикоснуться к дверцам шкафов или перебрать книги на полках. Просто постояли, осмотрелись и двинулись к выходу, надеясь, что постанывающие половые доски благополучно выдержат их вес и не подломятся.

– Откуда у них столько дерева? – дивился Ишевич, прикрывая входную дверь. – Неужто с собой привезли?

– Деревья в Антарктиде не растут, – справедливо отметил Громов, – значит, вариантов нет.

Они обошли все постройки. Один из сараюшек оказался дизельной электростанцией – внутри до сих пор пахло соляркой и стояли бочки (судя по весу, полные). Сбоку сарая зачем-то был пристроен навес с углем. Некогда уголь был упакован в мешки, но они истлели, и черная пыль густо усыпала всю площадку между балком и скалой. Она въелась даже в деревянную обшивку соседнего склада, доверху набитого разномастными консервными банками.

Но больше всего незваных гостей потряс спальный дом. Это был длинный балок на семь окон, разгороженный приземистой ширмой на две части. В первой, большой комнате стояли ряды все тех же двухъярусных железных кроватей, а в меньшей комнатушке, освещенной всего одним окошком, приткнулся грубый стол со стульями, дощатый комод и белый стеклянный шкафчик, какие раньше ставили в поликлиниках и амбулаториях. Его прозрачные полки ломились от пузырьков, склянок, тюбиков и коробочек с явным медицинским содержимым.

Юра не удержался, открыл дверцу и изучил этикетки на банках.

– Поразительно, – пробормотал он, – там продуктовый склад до краев полный, тут вся аптечка цела, они абсолютно ничего не вывезли. НЗ в таком количестве не оставляют.

– Ты сюда посмотри, – позвал Дима.

Ишевич застыл перед распахнутой прикроватной тумбочкой, в которой лежали чьи-то нательные вещи. Юра подошел, окинул взглядом черно-белые фотокарточки, прикнопленные на стенах. С одной фотографии улыбалась красивая женщина в сарафане, на другой мальчик лет двенадцати обнимал лохматую собаку…

– Бог мой, они и личные вещи здесь оставили.

– И постель не убрали, – Дима откинул край покрывала на кровати и обнажил подушку с сероватой наволочкой.

Из-под подушки выглядывал уголок книги. Ишевич осторожно вытащил ее и прочел название:

– Этель Лилиан Войнич «Овод».

Из середины книги торчала закладка.

Мужчины молча встретились глазами. До них, пожалуй, только сейчас дошло со всей очевидностью, что они стоят на пороге смертельно опасной тайны. Эту страницу истории намеренно предали забвению, потому что на Надежде случилось что-то жуткое.

Юра оглядел комнату внимательней, обнаруживая все новые и новые доказательства, что люди вышли отсюда на минутку и не вернулись.

На стене у входной двери на специальной картонной подложке с картиной Серова «Девочка с персиками» пожелтевший отрывной календарь, на странице дата – 12 февраля 1950 года… У окна стул и под ним мужские растоптанные тапки без задника… На подоконнике стопка школьных тетрадок в 12 листов и россыпь простых карандашей... На металлической спинке одной из кроватей забытое полотенце, все в пятнах грязи…

– У меня такое чувство, что я оказался на борту «Летучего голландца». – сказал Дима.

– Володя просил меня тут все изучить, все подходы и выходы, – сказал Громов. – Наверное ждал чего-то подобного?

– Это оправданная мера предосторожности. Пойдем закончим осмотр.

Они покинули спальный домик, миновали лабораторные корпуса, не тратя на них времени, так как их двери, в отличие от остальных, были забиты с улицы досками, и вышли к едва приметной каменной лестнице. Давным-давно кто-то начал вытесывать в местной породе удобные ступени, но далеко не продвинулся – уже в тридцати метрах начиналась обычная тропа, ведущая к металлической площадке, обнесенной тонкими перилами. От нее вверх тянулись тросы открытого лифтового подъемника (причем кабина застряла наверху) и ржавая лестница, укрепленная на отвесной скале. Последняя держалась на честном слове и зловеще поскрипывала под порывами ветра.

– Туда я не полезу, – сказал Громов. – Без снаряжения это гиблое дело, не хватает еще шею свернуть.

– Можно посмотреть, работает ли подъемник. Если запустить генератор…

– Скоро наши прибудут, – напомнил Юра. – Не успеем.

Ишевич недовольно вздохнул, но спорить не стал.

– У меня к тебе важный разговор, Юр. Пока никого нет, хочу предупредить: завтра держись подальше от Долговых и французов. И помоги изолировать на станции или в лагере остальных гражданских, чтобы под руку нам не лезли.

– «Остальных гражданских», – повторил Громов, словно пробуя выражение на вкус. – Как ты причудливо заговорил. Вы с Вовкой что-то затеваете?

– Ничего не могу раскрывать, но вполне возможно завтра в долине будет жарко. Нельзя, чтобы случайные люди пострадали. Предлагаю тебе взять под опеку историка и его сопровождающих. Исследуйте станцию, пусть они тут все сфотографируют, по винтику переберут, а если начнется… что бы ни началось – на улице или на подступах к пещере – запритесь в здании и не высовывайтесь. Ты парень сообразительный, придумаешь, как этих троих удержать.

– Мне это не по душе, – Юра нахмурился, ­– Нельзя ли без заварушки? Вас двое против троих, и это если Пашу в расчет не брать. Долгов же может и на стороне жены выступить, если что.

– Посмотрим, как пойдет, может, все миром удастся завершить.

Громов мотнул в досаде головой:

– Не ожидал я от Вовки такой глупости. И ведь ни словом мне не обмолвился! Знал, что буду против.

– Это не его инициатива, – вступился за Грача Дмитрий. – У него приказ.

– И кто же его отдал? Ты что ли?

– Не я, а люди весьма серьезные.

– Вот ехали бы эти серьезные люди сюда сами и предъявляли свои претензии! – окончательно рассердился Юра.

– Полагаю, они уже здесь.

– Где? На станции Надежда?

– Недалеко от нашего оазиса, в северо-западном направлении, под прикрытием одного из нунатаков[5]. Встали лагерем вдали от маршрутов, чтобы внимания не привлекать. Ждут моего сигнала.

Юра изумленно смотрел на Ишевича.

– Я вполне серьезно, – сказал Ишевич. – У Патрисии есть нечто, отпирающее ворота Хранилища. Без нее мы туда просто не войдем. Но как только нужный объект окажется у нее, мы его аккуратненько заберем. Ну что ты уставился? Ты разве не знал об истинной цели Долговых? Вы же с Грачом наверняка все детали раз десять успели обсудить.

– Про военную операцию и спецназ, укрытый в нунатаке, он мне не говорил.

– А он и не знал. Это я тебе сейчас говорю, потому что рассчитываю на помощь. Французы не твоя забота, а вот группу Белоконева следует изолировать. Так как, справишься?

– Справлюсь. Но это что же получается… операция начнется завтра, третьего января…  Дим, ты что, имеешь отношение к подметным письмам?

Дмитрий усмехнулся:

– Соображаешь.

– Ты Аноним?! – Юра никак не мог поверить. – Но зачем вам Паганель? Вы же и без него крутые. За каким чертом вы потащили его в долину, в самую гущу, да еще и в компании с актерами? Почему не остановили?

– Так нужно, Юр. Белоконев, если все пойдет по плану, совершенно случайно наткнется на артефакт и привезет его в Москву. Мы хотим его обнародовать, и нам нужны независимые, надежные свидетели. Так наверху решили. Саму операцию вы, скорей всего, не увидите, она пройдет очень быстро, в горах, пещере, а артефакт вам позже подкинут.

– А паша Долгов? А французы?

– С Пашей мы надеемся договориться, он в курсе с самого начала, а французы – наша забота. Переговоры буду вести не я, и не буду лукавить, что все пройдет как по маслу. Потому и говорю, чтобы вы со свидетелями на станции пересидели.

– Да пересидим, куда денемся, – пробормотал Громов, все еще в легком шоке от подобного поворота. – Но все это… безумие это какое-то!

– Еще одно условие, – сказал Ишевич. – Ты ничего не слышал, ничего не видел, и я тебе ничего не говорил. Не хочу, чтобы потом тебя по инстанциям затаскали. И Белоконеву со товарищи тоже ничего лишнего увидеть не позволяй. Пусть они занимаются загадкой бесследно исчезнувших полярников – или какую там версию наш историк выдвинет. В пещеру ни его, ни артистов не пускай.