Купец из будущего

Стоян, в могучем усилии растянувший тугой степной лук, бил в набегающую людскую волну. Он редко промахивался, ведь лучше него и не было стрелка во всем племени хорутан. Именно ему владыка дал полный колчан бронебойных стрел с тяжелым березовым древком. Именно он с тех двадцати шагов, что отделяли его от врага, пробивал кольчуги граненым наконечником, выцеливая самых знатных воинов.

Зван, смахивая слипшиеся от пота волосы со лба, работал любимой двуручной секирой. Ему, срубившему на своем веку не одну сотню деревьев, ничего не стоило развалить врага до грудины. Он с хрустом и лязгом разбивал кольчуги, ошметки колец от которых перемешивались с костяной крошкой. Белозубая улыбка потускнела, ведь парень безумно устал. Бугрящийся мышцами Дражко, суровый молчун, с методичностью метронома поднимал дубину и бил по очередной голове, что поднималась над частоколом.

Самослав метался по стене от одного участка до другого, и даже пару раз вступил в бой вместе с пятеркой охраны, что шагала за ним по пятам. Он уже раз десять помянул добрым словом Деметрия, который заставил тяжелых пехотинцев заменить привычные щиты на удлиненные имперские скутумы. По крайней мере, именно этот щит спас Само ногу, когда раненый баварец, чудом прорвавшийся на стену, чуть не отрубил ее. Если бы у князя был круглый германский щит, то в лучшем случае в крепости оба воинских начальника оказались бы бегунами на сверхкороткие дистанции. В худшем - воин подсек бы ему жилу под коленом, и князь истек бы кровью прямо на стене.

Проснувшееся солнышко осветило крошечный городок, стоящий на берегу могучей реки. Земля под его стенами была завалена телами мертвых и раненых, а по лестницам все так же упрямо лезли новые и новые воины. Руди с двумя отборными десятками могучих мужиков бил тараном в ворота. Доски трещали, но поддавались понемногу. С грустным хрустом ворота вскоре сдались, а Руди, разбив топором последние обломки, застыл в недоумении. Парни, стоявшие за ним, бросили таран и растащили руками то, что раньше закрывало вход в город. Радостные вопли поутихли, и воины, которые были готовы прорваться в ненавистный городишко, завыли от разочарования. Перед ними была еще одна стена, сделанная из толстых бревен. Руди, застонавший от разочарования, ударил по стене топором, и впал в полное отчаяние. Дерево не было прорублено даже на палец. Старый воин, прошедший десятки битв, поднял голову и заревел в ярости. И только в последний момент он увидел, как со стены кто-то плеснул кипятком, который превратил его лицо в багровую пузырящуюся маску. Он не успел увернуться.

Штурм захлебнулся, и германцы, которые так и не смогли пройти ворота, потащились назад. Земля вокруг стен шевелилась и стонала. Десятки тел лежали, придавленные своими же товарищами. Они были еще живы.

- Вот видишь, - с удовлетворением сказал Само стоявшему рядом Деметрию. – Между прочим, это была моя баня. Всего-то разобрали сруб и собрали сразу за воротами, забив землей и камнями. Я посмотрю, как они ее топорами разбивать будут. Вымоченная осина – это ого-го! Они ее год долбить будут. Тем более под кипятком и стрелами.

- Сейчас переговорщика пришлют, - со знанием дела сказал Деметрий. – Попросят тела убитых и раненых. Нам бы, герцог, мечи и кольчуги забрать, а? Ведь богатство лежит немыслимое.

- И снова дело говоришь, - кивнул Само. - Зван, Неждан, Любомир, еще три десятка берите и на веревках вниз спускайтесь. Тащите сюда все ценное. Кольчуги, мечи и шлемы в первую очередь. Подниметесь по лестницам, их там под стеной до энтой матери валяется. Да, и лестницы напоследок не забудьте изрубить!

Воины кивнули и полезли со стен, чтобы заняться самым сладким, что есть в военной службе – мародеркой.

А в лагере баваров царило уныние. Штурм, который, казалось, уже увенчался успехом, был сорван из-за этих дурацких ворот. Они не зря выглядели такими хлипкими. Проклятые венды снова обманули их, а теперь самым наглым образом обчищали тела их товарищей. Только помешать этому германцы уже не могли. Не было ни сил, ни воли. Идти на верную смерть ради чужого меча или измятого ударом шлема? Ищи дурака.

- Ребят забрать надо, мой король, - прохрипел Руди, который провоевал рядом с Гарибальдом больше пятнадцати лет. Лицо его по цвету напоминало кусок сырого мяса. Сам герцог, могучий сорокалетний мужик, сидел, опустив плечи. Эти проклятые венды его уже доконали. В той реальности, откуда пришел его противник, он провоевал со славянами до конца жизни, и от этих набегов Бавария так ослабела, что вновь попала в орбиту королевства франков.

- Да, надо, - безучастно сказал герцог. – Будем, Руди, в осаду садиться. Подождем, пока эти дикари в своем курятнике с голоду не передохнут.

***

День плавно перешел в ночь, а потом еще раз, и еще, и еще... Бавары вытащили из-под стен три сотни убитых и еще столько же раненых. Их отправили в Ратисбону на тех же кораблях, что везли зерно для прокорма армии. Дичь в окрестных лесах выбили, да и было ее немного. Все же венды и сами охотились тут. Накормить же рыбой тысячи людей возможности никакой не было. Реку буквально процедили сетями, и она давала людям ровно столько, сколько могла, и не больше. Дунай, что тек рядом, стал настоящим спасением. Если бы не подвоз зерна, то войско уже через пару недель начало бы голодать и попросту взбунтовалось бы. Герцог упрямо держал осаду, ведь пока не зарядили осенние дожди, надежда его не покидала.

Спокойная жизнь закончилась через неделю, когда предрассветные лучи солнца осветили крест, неведомо откуда появившийся на пригорке в двух сотнях шагов от лагеря. Надо сказать, что для язычников-баваров это зрелище было зловещим, и ничего хорошего не сулило. Они частенько резали проповедников, которые в наивной надежде спасти души грешников, забредали в их земли из Бургундии. Суеверные германцы, поминая всех своих богов, пошли полюбопытствовать, что это еще за неведомая хрень, как вдруг крест, обложенный снизу соломой и валежником, вспыхнул, а бедолага, что был прибит к нему гвоздями, истошно заорал.

- Это же Авдовальд из моей сотни, - сказал побледневший парень с рябым от оспы лицом. – Он пропал три дня назад, когда на охоту пошел. Мы думали, убили его венды. А оно вон как… Не приведи боги так умереть.

Воины высыпали из своих шалашей и шатров, глядя на полыхающую в рассветном солнце зловещую фигуру. Крики Авдовальда затихли, а бавары, матерясь и поминая проклятых вендов, пошли к своему товарищу, чтобы предать земле его останки.

Самослав, который с каменным лицом смотрел на умирающего в огне человека, спустился вниз и пошел домой. Жена приготовила завтрак, негоже ее расстраивать. Она в положении все же, ее волновать нельзя. А то, что было за стеной, это только начало. Горан получил вполне конкретные инструкции. Князь очень надеялся, что он все-таки догадается, что нужно перерезать подвоз зерна. Иначе упрямые бавары будут сидеть тут до второго пришествия того, в кого сами пока еще не верили. А вот тем, кто в городе, придется туго. Еды в городе было ровно до зимы.

***

Неделей позже отряд баваров пошел за рыбой, что должна была за ночь набиться в верши. Зерно и рыба осточертели всем до крайности, как и желуди, что воины собирали под дубами на опушках. Но жрать что-то было нужно, а воины – люди непривередливые. Весело переговариваясь, они шли к реке, где на мелководье, у песчаного пляжа они лезли воду, к камышам, где и стояли ловушки из плетней. Но сегодня все было не так. Прямо в том месте, где они привыкли заходить в воду, стоял кол, на котором корчился их товарищ, рот которого был перетянут веревкой. Видимо, чтобы не орал. Его обнаженное тело было изрисовано какими-то непонятными знаками.

- Да что б тебя, - засуетились воины. Одни выставили охранение, другие срезали веревки, которыми был опутан воин. – Как тебя угораздило, брат?

- По нужде пошел, - прохрипел он, - а венды по голове приложили сзади. Добейте меня, прошу. Эти твари меня на тупой кол посадили, я так неделю подыхать буду.