Страница 5 из 16
Глава 2
Никита Егорович собрал нас экстренно. Обвел командирским взглядом и сообщил тоном, не допускающим возражений:
— У нас новое дело, товарищи. Собирайтесь. Вылетаем срочно в Брянскую область. Самолет через два часа. Спецрейс из Шереметьево.
— Ого, — Катков довольно потер мясистый подбородок. — Для нас выделили отдельный самолет?
Частые командировки вылечили его боязнь перелетов.
— Наверное, кукурузник какой-то, — фыркнула Света, наморщив носик.
В летнем платьишке в легкомысленный горошек она смотрелась, как студентка. Замужество не испортило ее точеную стать.
— Нет, — с гордостью заверил Горохов, — целый АН-24 отрядили.
— Не самый маленький самолет, — восхитился Погодин. — Мы на нем одни полетим? Что же там такого случилось в Брянске?
— Сам не пойму, — следователь спешно набивал кожаный портфель бланками протоколов и прочими нужными бумажками, впихнул туда изрядно разбухший от частого пользования томик УПК РСФСР, — Сказали выезжать и на месте разбираться. В лесу обнаружен труп подростка.
— Один? — уточнил я.
— А тебе сколько надо? — пожал плечами шеф. — Слава Богу, что один. Пока…
— Нас по одиночным не дергают, — язвительно заметил я.
— В том-то и дело, — Горохов задумчиво зажевал нижнюю губу, вытащил из кармана платок, но лоб почему-то вытер кончиком галстука. — Мутная история, товарищи. Тот подросток пропал еще три года назад. И вот его нашли.
— Бывает, — кивнул я. — Пролежал три года, а тело только сейчас обнаружили. Все равно не пойму, при чем тут мы?
Даже не знаю, зачем я спорил — всё равно ведь полетим, дело решеное.
— А то, что он как живой, — Горохов поднял указательный палец. — Прямо чудеса…
— В каком смысле, как живой? — в один голос воскликнули Погодин и Катков.
— Погиб недавно. Совсем. По предварительной информации, тело без следов разложения.
— Получается, что парня кто-то удерживал три года. Или он сам прятался, — предположил я, — а потом его убили?
— Да, но… — Никита Егорович рассеяно обнаружил в своей руке носовой платок и снова засунул его в карман рубашки. — За эти три года он нисколько не вырос. Будто пропал несколько дней назад.
— Что значит, не вырос? — тут уже я потер лоб, смахивая испарину.
Жарко сегодня, не по-апрельски.
— Пропал он, значит, в 1982 году в возрасте тринадцати лет. Сейчас убитому должно быть шестнадцать, верно? Вот только он так и остался в теле тринадцатилетнего подростка. Рост, вес, соотношение развития лицевых костей черепа к мозговому отделу. Все говорит о том, что это мальчик на начальном периоде полового созревания.
— Ни фига себе, — Погодин озадаченно уставился на следователя. — Мистика какая-то.
Намеков на что-то сверхъестественное шеф страшно не любил, так что я ждал отповеди. Но Никита Егорович ничего не ответил.
— Может, местные что-то перепутали? — включила научный рационализм Света. — Или мальчик с задержкой физического развития. Что в тринадцать, что в шестнадцать — выглядел одинаково.
— Черт его знает, — пропыхтел Горохов. — Но не зря же нас так спешно отправляют. Чувствую — дело скверное предстоит нам распутывать. Не люблю я такие. Особенно когда касается убийства детей.
— Или сбой гормональный какой-нибудь приключился, — продолжала накидывать версии Света. — Вот и не было изменений в опорно-двигательном аппарате.
— На месте разберемся, товарищи, — отмахнулся Горохов. — Машина внизу. Как говорится, по коням.
Он глянул на наручные часы, затем, будто сверяя время, на стену, где висела угловатая «Молния» с серебристыми стрелками и полированной доской вместо циферблата, и проговорил:
— Десять минут на покурить, на посещение уборной и собрать вещи. Хотя вещи у вас и так должны быть уже собраны.
Насчет вещей Никита Егорович был прав. После событий в Зеленоярске нам частенько приходилось мотаться в разные уголки страны. Иногда экстренно, как и сейчас. Поэтому Горохов велел каждому завести на рабочем месте что-то вроде «тревожного чемоданчика». Только вместо сухпая чемоданчик (а в случае со Светой, это был, скорее, чемоданище — уверен, что там у нее только босоножек три вида припасено) в себя включал нехитрый набор запасной одежды по сезону, белье, мыльно-рыльный комплекс, банку «Завтрака туриста» на всякий пожарный и кулек барбарисок, чтобы в самолете погрызть. Если нам случалось экстренно вылетать, то домой мы больше за вещами не заезжали.
— Никита Егорович! — хлопнул себя по лбу Катков. — Мне кримчемодан брать с собой?
— Глупый вопрос, Алексей, — поморщился следователь, — зачем ты нам там без своих криминалистических приблуд и финтифлюшек нужен? Конечно, бери.
— Просто фотоаппарат у меня дома. Может, заскочим за ним? Тут по пути…
— Какого рожна, Алеша, фотокамера не в чемодане? Или указания начальства можно уже не выполнять?
— У тещи день рождения позавчера приключился, — оправдывался Катков. — Мероприятие важное, сами понимаете, я решил запечатлеть его на служебный фотик. Известно, что лучше «Зенита» ничего у нас пока не придумали. Зеркалка и есть зеркалка. А у меня дома только «ФЭД» пылится. Так себе камера. Да и привык я уже на «Зенит» трупы фотать. Приловчился. Они у меня как живые получаются. И теща хорошо вышла.
Горохов поморщился и вытащил из ящика стола мелкую и неказистую «Смену-8М» в дешевом дерматиновом кофре. Протянул самый массовый фотоаппарат планеты Каткову:
— Держи, Алексей, осваивай.
— Да это не камера вовсе, — раздувал щеки криминалист. — Что за фотоаппарат за пятнадцать рублей? На нем даже значений выдержки нет. Вместо цифр — солнышко, облачко, тучка… Детский сад!
— Ничего привыкнешь, — категорически махнул рукой Горохов. — Собирай манатки и спускайся.
В аэропорту Брянска нас встретили две милицейские “Волги”, черного и канареечного цветов. В таком составе кортежа наша делегация смотрелась торжественно и чинно.
— Никита Егорович! — навстречу выскочил толстячок на гномьих ножках.
Улыбчивый и ясный, как летнее солнышко. Лишь строгий костюм цвета торфяного навоза свидетельствовал, что дядя этот вовсе не шалтай-болтай (внешне прямо похож), а из органов.
— Рад с вами познакомиться! — колобок истово тряс руку Горохову, обхватив ее сразу обеими ладонями. — Огурцов Иван Петрович. Следователь по особо важным делам областной прокуратуры. А это, я так понимаю, — пухляш повернулся ко мне и протянул широкую ладонь,. — Петров Андрей Григорьевич?
Я кивнул и пожал в ответ руку.