Четыре друга народа

— Что, испугались, граждане революционеры, плачете? Думали, только вы можете убивать? Думали, ваш Тибул бессмертный, раз у него Табакерка? Ешьте теперь сами кашу, которой других кормили, да смотрите, не поперхнитесь! Ничего, скоро всем вашим друзьям народа конец, всей вашей проклятой революции! Уж теперь мы, честные люди, посмеёмся!

Фабио сел прямо и открыл глаза. Он как наяву увидел перед собой Тибула. Тибул говорил: «Если со мной что-то случится, и я не смогу завтра назвать имена врагов, останешься только ты, Фабио. Тогда многие из врагов проявят себя. Ты увидишь, что врагов у Республики куда больше, чем кажется теперь. Но все они будут притворяться друзьями народа, борцами за Революцию. Тебе придётся разобраться, кто остался другом народу и кому ты сможешь доверять. Жди и наблюдай. Может быть, тебя будут искать. Скрывайся от врагов и ищи друзей. Когда разберёшься — тогда иди к друзьям. Отдай им то, что в портфеле, и всё расскажи. В твоих руках будет спасение Революции».

Фабио спустился на землю и стал проталкиваться через толпу к краю Площади. Он только взглянул на шепчущего гражданина — обычный недобитый толстяк, щёки аж свисают. В своё время и до него народ доберётся, а сейчас не он страшен. Он не говорит громко оттого, что боится. А значит, пусть себе шепчет. Нет, по Тибулу нанёс удар кто-то пострашнее, кто совсем не боится! И этому кому-то Фабио нельзя попадаться на глаза.

Люди вокруг Фабио шли в одну сторону, и он поневоле пошёл вместе со всеми. Вокруг него шли пожилые работницы, все они плакали, закрыв лица красными загрубевшими ладонями, и добиться от них ответа, куда идёт народ, было невозможно. Тогда мальчишка задрал голову. Он смог разглядеть только, что справа дороги стоят дома, а слева — нет, но уже и по этому догадался, что граждане направляются по Набережной реки к дому Тибула. Вместе с толпой он прошёл до поворота на улицу Гранильщиков Там все повернули направо, а Фабио побежал дальше вдоль реки в сторону Гавани. Он решил, что просто-напросто останется дома, с тётей Аглаей. Там он и будет прятаться. Тётя уж точно не была врагом, а кому ещё можно доверять, Фабио пока знать не мог.

Когда Фабио подошёл к своему дому, за дверью подъезда его встретил сухонький старичок с молодыми быстрыми глазами. Старичок был одет в выцветший голубой сюртук с синими узорами на месте отпоротых кружевов. Он сидел за столом в бывшей привратницкой и читал газеты. Это был гражданин Хорес. Видно, он с кем-то поменялся и сегодня опять дежурил по дому. Раньше он был адвокатом. Недавно он вышел в отставку по старости, и теперь скучал.

— А, малыш Фабио, как ты быстро вернулся! Слышал, у нас всё утро говорят, в Военный порт вчера Просперо привёл, что ли, десять батальонов солдат Северной армии? В темноте, тайно! А в газетах об этом ничего. Хороши же наши журналисты, нечего сказать! Так-то они следят за новостями! А у тебя какие новости? Что сказал наш Неподкупный? — спросил гражданин Хорес, откладывая газеты.

— Сказали, председатель Тибул умер! — ответил Фабио.

Гражданин Хорес часто-часто заморгал. Всё его лицо съехалось к середине, и он несколько раз сдавленно кашлянул.

— Какое горе для Республики. Что же теперь с нами будет без Неподкупного? — наконец сказал он тихо.

Фабио согласился, и попросил всем говорить, что его нет — он будет печалиться дома.

Тётя долго не открывала дверь, а когда открыла, то очень удивилась, что Фабио вернулся домой так рано. Обычно мальчишка с утра до ночи пропадал где-то в городе. Скорее уж можно было ожидать, что он совсем не явится ночевать, чем застать его дома днём. И тётка, и племянник так отвыкли видеть друг друга, что между ними вышла неловкая пауза. Молчание нарушил живот Фабио. Живот громко заурчал.

— Тётя, а можно мне поесть? — спросил Фабио.

— Пойдём на кухню, мальчик, — ответила тётя Аглая, — И ты забыл сказать «пожалуйста!».

Фабио был отведён на кухню и получил ломтик хлеба и немого сыра на фарфоровой тарелке с пастушком. Тётя налила ему в кружку жидкого голубоватого молока и села за стол напротив.

— Тибул умер, — сказал Фабио.

— Тибул? — удивилась тётя, — Этот знаменитый гимнаст? Наверное, упал на представлении со своей трапеции, так? Это, конечно, очень печально. Но теперь ты видишь, мой мальчик, какая опасная жизнь у этих циркачей. А ты ведь всё время бегаешь смотреть на их представления. Как ты не понимаешь, глупенький, что восхищаться ими наивно! Лучше бы ты ходил в театр, как Мели и Детта. Из пьес, по крайней мере, можно вынести моральные уроки.

Фабио делал вид, что рот у него набит едой, и только неопределённо мычал и кивал головой в ответ. Тётю такие ответы, кажется, устраивали, потому что она продолжала говорить.

Между тем Фабио огорчился. Он видел, что с тётей Аглаей стало ещё хуже. Было очевидно, что она всё меньше понимает, где находится и всё больше думает, что сейчас на дворе времена Трёх Толстяков, а может, и вовсе Старого Короля.

Фабио давно бы привёл к тёте доктора. Его останавливало только то, что ей самой, от этой странной болезни, кажется, было только лучше.

Когда родители Фабио погибли, его взяли к себе дядя Антуан и тётя Аглая. Два года назад фрегат «Революционер», на котором дядя Антуан служил вторым помощником, не вернулся из похода на Острова. Потом одна за другой умерли дочери дяди и тёти — старшая, Мели, на обязательных работах — её арестовали как лентяйку, а младшая, Детта, от простуды, когда прошлой зимой Столица из-за Второго восстания обманутых осталась без угля и дров.

Тётя Аглая тогда так горевала, что всё время плакала и не могла даже спать. Но потом она начала принимать пилюльки.

Эти пилюльки появились после Революции, когда доктор Гаспар организовал производство разных лекарств для всех — оказалось, они нужны не только больным. Тогда Народное Собрание провозгласило, что каждый гражданин имеет право быть счастливым и весёлым, и что все лекарства отныне будут бесплатными. Слабые пилюльки — розовые, голубые и салатовые — каждый мог свободно брать в столбиках. Запас в них каждое утро пополнял Комиссариат Здоровья. А более сильные — красные, синие и зелёные, гражданин мог получать по одной в день в своей Секции по предписанию доктора. Больше одной пилюли в день принимать было опасно.

Тётя Аглая стала пить сначала зелёные пилюльки, от которых сон делался крепким и здоровым. Но она всё равно продолжала сильно горевать. Тогда кто-то посоветовал ей попробовать красные. От красных, «весёлых глазок», человеку становилось радостней жить, он чаще улыбался и веселился. Фабио тогда обрадовался, что тёте Аглае стало лучше. Но потом она, видно, стала пить по нескольку разных «глазок» сразу.

Говорили, что если проглотить на ночь сразу зелёную и красную пилюли, то будут сниться самые прекрасные и радостные сны. И, будто бы, если к этому добавить ещё и синий «глазок», который обостряет внимание и память, то такими снами можно будет управлять и видеть во сне то, что хочешь.

А тётя Аглая, конечно, хотела вернуть прошлое, то время, когда были живы её муж и дочери, — и вот она нашла средство это сделать. Она вновь стала спокойной и весёлой, а к Фабио она всегда была добра. Только сны теперь не покидали тётю и наяву. Ещё хорошо, думал Фабио, что она никогда не разбиралась в политике и не любила о ней говорить. Иначе бы Фабио пришлось запирать тётю дома, чтобы её странные разговоры не приняли за контрреволюционное подстрекательство.

Скоро тётя сказала, что ей нужно идти в комитет Секции по здоровью, засобиралась и ушла — наверное, получать пилюльки.

Фабио остался сидеть на кухне. Он так и эдак вертел на столе пустую тарелку с голубым пастушком и думал, с чего начать поиски друзей и как получше спрятаться от врагов. Как назло, вскоре прямо под окном — квартира тёти Аглаи была на втором этаже — кто-то начал кричать сердитым голосом и громко топотать ногами. Конечно, придумать что-то разумное в такой обстановке было совершенно невозможно. Фабио подошёл к окну и выглянул на улицу. Тут же он отскочил назад.