Страница 12 из 15
Что я знал о винограде до этого дня?
Что он бывает красный и белый, сладкий и кислый, что от незрелого винограда можно схватить оскомину, а от перезрелого можно опьянеть. Что из винограда делают вино и ракию, но в то время как вино получается лучше из винограда, ракия несравненно лучше из слив.
Вот, пожалуй, и все. Я понятия не имел, что от винограда может заболеть поясница, покрыться загаром лицо и спина, что виноград может в один день освободить человека от килограмма лишнего жира и прибавить ему килограмм недостающих мускулов.
Я очень много нового узнал в тот день, когда отправился в горы, в болгарское село Винницу, помогать крестьянам из трудового кооперативного хозяйства «Черное море» собирать урожай.
Началось все так: кто-то из обитателей Международного Дома журналистов в Варне, понимавший толк в сельском хозяйстве, заявил, что если виноград не будет собран в течение последних дней октября, он может погибнуть.
Это сообщение нас очень встревожило, тем паче что в меню нашего ресторана виноград с каждым днем стал появляться реже.
Поняв весь смысл надвигающейся катастрофы, мы вооружились фотоаппаратами и кинокамерами и отправились в горы. Нас было около ста человек. Дома остались только самые молодые и сильные товарищи, которым невозможно было оторваться от пинг-понга и преферанса.
Крестьяне встретили нас радушно. Они решили, что к ним прибыла киноэкспедиция; женщины стали прихорашиваться.
Недоразумение вскоре разъяснилось. Крестьяне узнали, что мы не кинорежиссеры, а мы поняли, что киноаппаратами виноград не собирают.
Узнав, что мы журналисты, крестьяне обрадовались еще больше. Им никогда не приходилось видеть столько журналистов сразу. Некоторые даже высказывали удивление: мол, если на свете так много журналистов, почему на свете так мало хороших журналов? Но это к сбору винограда нс имело отношения.
Нам роздали ножницы, объяснили, как с ними обращаться. Мы были несколько разочарованы. Оказалось, что уборка винограда— очень простое дело. Нужно подойти к кусту, нагнуться, срезать кисть винограда, положить ее в ящик, опять нагнуться, опять срезать и опять положить.
Для нас, людей высокой квалификации, это было, конечно, слишком примитивным делом. Впрочем, к обеденному перерыву выяснилась некоторая особенность этого занятия. Согнуться было не так уж трудно. Неясно было, как разогнуться. Большинство отправилось обедать в согнутом состоянии.
Крестьяне угостили нас вкусным домашним хлебом, бараньей колбасой и ароматным сыром. Мы угостили крестьян сыром, колбасой и хлебом, которые нам дали на дорогу в нашем ресторане. В соревновании победили крестьяне.
После перерыва те из нас, которым удалось выпрямиться, перешли на укладку винограда. Они утверждали, что эта работа более тонкая и ответственная. Те, кому разогнуться не удалось, отправились опять в поле. Там они могли принести больше пользы. Я был в этом числе. Вскоре мы так наловчились передвигаться в сложенном состоянии, что завалили виноградом укладчиков. К концу рабочего дня почти весь виноград на нашем участке был собран.
Крестьяне поблагодарили нас за помощь, на прощание мы с ними сфотографировались. Я предпочел фотографироваться сидя. Стоя я не мог смотреть в аппарат.
Мы возвратились домой веселые и радостные. К следующему вечеру большинство из нас совладало со своими хребтами. Каждый хвалился количеством собранного винограда. По мере того, как мы рассказывали это разным людям, количество невероятно возрастало.
Мне чуждо подобное хвастовство. Я скажу правду: лично я собрал за этот день всего около трех с половиной тонн винограда! Я думал, что установил мировой рекорд, но, видимо, надо было поднажать еще. Виноград в меню нашего ресторана не стал появляться чаше…
ФЕЛЬЕТОНЫ С РАЗНЫХ СТАДИОНОВ
1. Футбол и жизнь
Жителей Стокгольма принято считать людьми уравновешенными, рассудительными, благовоспитанными. Представление это сложилось еще в те времена, когда не было футбола и хоккея.
На улицах города, в конторах, магазинах и кинотеатрах стокгольмские граждане ведут себя чинно, как первые ученики на перемене: не кричат, не поют, не таскают соседей за волосы, не кидаются друг другу в объятия, не подбрасывают в воздух головные уборы и всякие попавшие под руку предметы. Но стоит им заполучить билет на футбольный или хоккейный матч…
Можно представить себе, как собирается на стадион уравновешенный, рассудительный, благовоспитанный стокгольмский гражданин образца тысяча девятьсот шестидесятых годов.
— Я тебя умоляю, не кричи так громко, когда наши будут приближаться к воротам противника, — увещевает его рассудительная супруга, — ты опять охрипнешь на целую неделю.
— И опять соседи будут говорить, что из-за твоего крика игроки не слышали свистков судьи, — добавляет уравновешенная теща.
— Знаешь что, папочка, возьми мою трещотку или лучше ручной пулеметик, — приходит на выручку благовоспитанный сынок.
— И мой корнет-а-пистон, — присоединяется к внуку уравнов., рассудит., благовосп. дед.
Стокгольмский обыватель чинно занимает на стадионе место, согласно приобретенному билету, и сразу превращается в болельщика-питекантропа, по сравнению с которым даже знаменитые итальянские «тифози» выглядят членами клуба глухонемых. Он поет, кричит, таскает за волосы соседей по трибуне, рыдает на груди случайной соседки, играет на корнет-а-пистоне (тромбоне, тубе, турецком барабане), не имея к этому никаких данных, швыряет на поле зонтик (шляпу, плащ, ключи от машины, вставные челюсти)…
На следующий день, встретив этого болельщика где-нибудь в городе, вы убеждаетесь, что обратное перевоплощение из болельщика в нормального гражданина происходит здесь с той же быстротой. Футбол футболом, а жизнь есть жизнь.
Вот почему еще за несколько часов до футбольного матча на Кубок Европы между командами Швеции и СССР в Стокгольме не было заметно признаков какого-либо ажиотажа. В конторах и магазинах служащие не поглядывали нервно на часы. В вагонах «ти-бэн-да» (так называется здесь метро) пассажиры спокойно читали сенсационные сплетни газет, а пешеходы на улицах передвигались, никого не толкая.
Только многоопытный портье в отеле «Мальмеи», увидев у меня в руках пропуск на стадион «Сольна», предупредительно сказал:
— На вашем месте я бы уже поехал.
— Но ведь матч начинается в семь, а сейчас еще нет пяти.
— Вы, конечно, можете подождать еще полчаса, но тогда вы попадете на стадион к финальному свистку судьи.
И он добавил с некоторой гордостью.
— В Стокгольме один миллион жителей и двести тысяч автомобилей. Одна машина приходится на каждых пять человек.
— Какой же марки автомобиль у вас? — спросил я.
— Увы, у нас в семье только четверо…
Портье знал свое дело. На улицах, ведущих к стадиону, царило автомобильное столпотворение.
Матч начался под дождем, но это не охладило пыла болельщиков. Едва на поле вышли команды, как стадион превратился в огнедышащий кратер. Вряд ли в период самого катастрофического извержения Везувию удавалось производить такой шум.
Болельщик с задатками Тосканини взмахнул своим дирижерским зонтиком, и 50 тысяч шведов, как один, гаркнули во славу своего оружия: «Хея, хея, фрискт хумор!» — что в переводе на язык наших болельщиков означало нечто вроде: «Давай, давай, Коля, жми!»
Я не могу не отдать должное шведским любителям спорта. Они поднимали гвалт не только по поводу успехов своей команды. Громовое «хея» разносилось не только в честь шведского вратаря Арнэ Арвидсона, ни и в честь нашего Льва Яшина. Ну, может быть, в честь Арвидсона несколько громче. На то он и свой…