Поединок

Показания Ивченко были ценными. Стало ясно, что в комнате, в которой убит Яковлев, вечером шло какое-то заседание. На нем присутствовал майор Кикнадзе. Оно закончилось до семи вечера, так как Ивченко в то время еще стоял на посту. А где-то около восьми произошло убийство.

Мельников потер виски. Сильно хотелось курить, а папирос уже не было. С сожалением смял пустую пачку.

Наблюдавший за ним Ивченко вдруг осмелился:

— Разрешите, я сейчас вам у лейтенанта «стрельну»?

И «стрельнул». Через несколько минут он принес, уложенные в пучок, с десяток папирос. Мельников закурил.

Показания других солдат нового ничего не дали. Никто не знал, имел ли покойный в городе знакомых.

Кто же тогда недоговоренный Марк?.. — осаждала Мельникова навязчивая мысль. В голове так и крутилась фамилия: Маркин. Но какая могла быть связь между недавно прибывшим техником-лейтенантом и солдатом из роты охраны?

— Вот что, Александр Васильевич! Пойдем-ка прогуляемся, — прервал нерадостные размышления Волков.

Обогнув фасад здания, офицеры пошли вдоль штаба к тыльному входу. Над заиндевевшей дверью ярко светила электрическая лампочка. У ее округлых бочков стекловидной пыльцой кружили маленькие снежинки. Замок закрыт, печать на месте. Но оттиск очень слабый. Будто ставили второпях на остывшую мастику.

— Эта дверь охраняется?

— Нет, — ответил Мельников. — Большая роскошь держать здесь часового. Городок закрыт. Внутри дверь надежно заперта засовом.

Волков увидел на стене выключатель. Щелкнул им. Свет погас.

— Да... — пробормотал он и снова зажег. Стал пристально изучать туго утоптанную снежную площадку у двери. И вдруг его взгляд задержался на белесом клочке чудом неистоптанного снега. Целинный «островок» был испорчен овальным отпечатком носка какой-то обуви. Степан Герасимович присел. След был виден довольно хорошо. Точно такие крапистые вмятинки от галоши были на подоконнике.

Так... Здесь был тот — в галошах. Волков еще раз осмотрел замок и печать. Замок заперт надежно, но печать вызвала сомнения.

— Ты убежден, Александр Васильевич, что внутри дверь заперта на засов? — поинтересовался Волков.

— Да, — рассеянно ответил Мельников. Впрочем, он был твердо убежден. Смотрел ведь. Но волнение мигом охватило его.

— Вы считаете, что прошли через...

— Я считаю, что это след убийцы, — ткнул Волков пальцем на отпечаток от носка галоши. — А вот проник он туда через эту дверь или прошел другим путем — это еще вопрос. Сможем мы быстро отыскать того, кто опечатывал дверь?

— Безусловно. Принимая дежурство, помощник дежурного по части ходит сюда смотреть замок и печать. После заступления в караул и в ночное время целостность печати просматривают караульные.

— Хорошо, Александр Васильевич. Приведи сюда помощника.

Помощником дежурного по части был старший техник-лейтенант Дорофеев. Мельников обрадовался этому. Дорофеев слыл человеком придирчивым. Он не верил на слово. «От» и «до» проверял.

— Вы замок и печать на тыльной двери штаба принимали у старого помощника? — спросил Мельников.

— Так точно!

— Пойдемте со мной! Нам надо кое-что уточнить.

Стоило только Дорофееву взглянуть на печать и он сразу изрек:

— Не, не, не!.. Печать не та. Открывали!

Горячая волна крови сразу обожгла Мельникову лицо.

— Чем можете это доказать? — поинтересовался Волков.

— Чем?.. Эти вот руки столько печатей на самолетах переставили, сколько буханок хлеба за всю жизнь не съел. Ладно, вам уж откроюсь. Я печать всегда так ставлю, чтобы цифры точно вверх ногами отпечатывались. Да и ясными должны быть. А тут?.. Глядите, сикось-накось легли. Да и круг печатки будто съеден. Не-э!.. Не моя работа.

— Разве вы эту печать ставили?

— Я же сказал. Не люблю, когда не по-моему. Лично перепечатывал.

— Благодарю, товарищ Дорофеев! Пока все, — сказал Волков.

Дорофеев ушел, и вскоре снова послышался скрип снега. Это Козырев с караульным шли проверять посты. Остановились у двери.

— Хорошо, Козырев, что вы здесь, — сказал Мельников. — Вы эту печать принимали сами от старого караула?

— Нет. Разводящий! Но я тоже сюда подходил около шести вечера.

Это хорошо, — подумал Александр Васильевич, значит, печать уже стояла Дорофеевская. Сказал:

— Тем лучше. Ну-ка, взгляните на печать сейчас.

Козырев взял в руку дощечку. В круглом гнезде ее застыл пластилин с цифровым оттиском. Оттиск слабенький. Долго глядел на него.

— Да. Печать не та. Тогда оттиск был рельефнее.

В здании Волков и Мельников направились осмотреть тыльную дверь изнутри. Коридорчик-тамбур сиял чистотой. Дверь надежно заперта на засов — толстый дубовый брус. Следов никаких. В углу тамбура — принадлежности уборщицы: щетка, тряпка да пустое ведро.

Кто же сорвал печать? Зачем? Если убийца проник через эту дверь, значит кто-то открыл ему засов. Кто? Неужели кто-то из тех, кто заседал? Но кто же тогда дверь опечатал? Где достал печать? Эти мысли, переполненные сплошными «кто?», «зачем?», «почему?», ни на секунду не давали покоя Александру Васильевичу. Наблюдая за Волковым, все еще внимательно изучавшем кафельный пол у мертво хранящей тайну двери, Мельников не выдержал и спросил:

— Какое все же ваше мнение, Степан Герасимович? Допустим, замок убийца открыл. Как засов он мог открыть? Постойте, постойте... А, может быть, преступник не знал, что здесь засов?..

— А солдата убил, — прервал Волков.

— Так вы считаете, что он все-таки проник тут?

— Считаю, что нам пора разойтись по домам и отдохнуть.

Нет, не любил Волков делать громогласных заявлений, пока хоть в малом сомневался. Степана Герасимовича назойливо терзала одна мысль: как мог убийца оставить на крохотном снежном пятачке свой след? Да еще печать, сразу бросившаяся в глаза. Тут скрывалась или хитрость (преступник специально оставил свою «визитную карточку», чтобы увести следствие по ложному пути) или уж слишком торопился. Все это надо было досконально взвесить, обмозговать. А сейчас голова, как следует, «не варила». Хотелось спать.

По коридору направились с Мельниковым к выходу. Стрелки часов показывали четвертый час. Отдав часовому честь, они уже прошли Знамя части, как вдруг их окликнул Козырев. Полушепотом доложил:

— Сейчас сменился с поста рядовой Мамбеков. Оказывается, около девяти, когда он стоял у входа в штаб подчаском, в штаб пытался пройти какой-то офицер.

— Где ваш Мамбеков? — засуетился Мельников. — Зовите его сюда. Нет... Мы его в кабинете начальника штаба будем ждать.

Рядовой Мамбеков, смуглый крепыш, стоял, расставив ноги. Шаровары сидели на нем мешковато, пузырились на коленях.

— Рядовой Мамбеков, — начал Александр Васильевич, — говорят, что вскоре после гибели Яковлева к штабу подходил какой-то человек?

— Да. Был такой дела, — ответил солдат.

— Узнать его сможете?

— Надо если, все сможем. Мы его аэродром видел.

В разговор вмешался Волков.

— Не поинтересовались, зачем офицер пришел к штабу?

— Он хотела в штаб пройти. Спросила, кто начальника караула? Просила позвать. Мы сказали: в штаб нельзя. Там беда.

— А офицер не интересовался, в какой комнате беда?

— Зачем? Мы сами ему мал-мал сразу выболтал, — чистосердечно признался Мамбеков.

— В каком звании был офицер?

— Мы не видел погон. Ночь, ай, ай, какой темный! Но думаем — она лейтенанта. Высокий, красивенький, как наша начальника караула. Только летчик. Мы его сразу узнать сможем.

Тот, что прыгал из окна, тоже был высокий, — внезапно вспомнил Мельников. — И времени прошло немного после убийства. Но зачем он сюда сунется? Подчаску показаться?

Волков тем временем наказывал солдату:

— Если понадобитесь опознать «красивенького» лейтенанта — вызовем. Никаких шагов самостоятельно не предпринимать! Поняли?

— Поняли.

Мамбеков ушел. Степан Герасимович громко зевнул.

— Все! По домам, Александр Васильевич! Утро вечера мудренее.