Страница 76 из 82
XI
— …И ведь сколько раз предупреждали! — отец в сердцах стукнул кулаком по столешнице. — Сколько говорили, что ситуация с техникой безопасности на орбитальных стройках не тревожная, а прямо-таки катастрофическая — всё впустую! И вот, пожалуйста — дождались…
— А что отвечали? — осторожно спросил я. Поинтересоваться бы ещё, кто именно отвечал, но и без того ясно, что имеется в виду некий обобщённый, средний оппонент.
— Понятно что… — отец пожал плечами. — Мол, масштабы работ, что на Земле, что в Космосе, растут лавинообразно, и качество контроля неизбежно падает, причём на всех уровнях. Вообще-то понять можно: такая глупая история с сорванной резьбой на баллоне ещё год назад была попросту немыслима, с каждым таким баллоном нянчились, как с грудным младенцем, проверяли по сто раз, обнюхивали, чуть ли не облизывали. И, заметь, занимались этим специалисты высочайшей квалификации, отвечавшие за каждый чих, за каждую царапину на краске. А сейчас, когда этих баллонов мы отправляем на орбиту в день по несколько десятков штук — кто их проверяет?
Я немедленно вспомнил эпизод из «Стажёров», где Юра Бородин (тоже, кстати, вакуум-сварщик), гуляя по Мирза-Чарле, забрёл в район складов — и обнаружил там поддон с газовыми баллонами, у одного из которых был сбит вентиль. Могли бы братья Стругацкие (в настоящий момент живые, здравствующие и плодовито пишущие) предугадать, что третьестепенный эпизод из их повести сбудется, да ещё и таким драматическим образом?
-Поставили, понимаешь, на контроль какую-нибудь тётю Клава, которая раньше на ЗиСе прозванивала тестером цепь зажигания самосвала! — продолжал возмущаться отец. — Нет, я не спорю, это тоже ответственное дело — но ведь надо понимать, что этим баллонам в космос лететь, а не на МТС в каком-нибудь Бердичеве!
Замечание отца насчёт ЗиСа привычно царапнуло мне ухо — хотя уже и год прошёл, никак не могу привыкнуть к тому, что автозавод имени Лихачёва сохранил в этой реальности прежнее название друга всех физкультурников.
— Ну и что же они собираются делать? — спросил я, опять не уточняя, кто именно — «они».
— А что тут сделаешь? — отец развёл руками. — открывают при нескольких техникумах вроде Московского Авиастроительного новые факультеты, которые будут выпускать специалистов соответствующего профиля, расширяют уже имеющиеся. В МАИ, Бауманке и других подходящих вузах набирают потоки на новые специальности. Всё это хорошо, конечно, но только нужно было думать о таких вещах не сейчас, а хотя бы годом раньше — а то когда ещё выпускники приступят к работе, да наберутся опыта? А масштабы строек растут, скоро «Циолковский « войдёт в строй, «Армстронг» расширяем, а там и до «Лагранжа» недалеко — это я ещё молчу о планах американцев начать строительство специальной туристической станции… Представляешь, сколько грузов пойдёт теперь на орбиты? Не вагоны даже — составы, эшелоны!
Я представлял, причём куда лучше, чем отец мог предположить. Всё же, инженерное образование, пусть и полученное четыре десятка лет назад, давало о себе знать.
— Но на этот-то раз, к счастью, обошлось без жертв?
— Чудом. На пассажирском причале как раз шли работы по проверке наружных кабелей. Когда монтажники увидели, что стряслось — отстегнули вопреки всем инструкциям страховочные фалы и рванули на ранцевых движках к контейнеру. У Ветрова уже воздух вовсю хлестал из пробитого «Кондора, пополам со вскипающей кровью, но ребята всё-таки успели: нашлёпнули на пробоину «слизня», отцепили от обломков «краба» и отволокли к шлюзу. Ну а дальше — спасибо врачам, спасли, вытащили буквально с того света.
Слизнем на новом, «орбитальном» жаргоне называли тканевую нашлёпку, покрытую некоей чрезвычайно липкой и тягучей субстанции, которой следовало экстренно запечатывать пробоины в скафандрах или стенках лёгких орбитальных аппаратов. Упаковка с таким «слизнем» с некоторых пор в обязательном порядке входила в аварийный комплект любого, кто работал за пределами станции, в космосе.
— Ему долго в больнице лежать? — спросил я. — Когда его выпишут?
— Ну, ты даёшь… — отец аж поперхнулся от такого вопроса. — Вашего Ветрова пока даже отправлять на Землю запретили — говорят, могут быть осложнения из-за тряски и перегрузок при спуске и торможении. А ты — «когда его выпишут…»
— Ну… мало ли? — я пожал плечами. — Между прочим, он и твой тоже — забыл, кто его в Артек послал и вообще, завербовал в Проект?
— Такое пожалуй забудешь… да ты о нём не беспокойся, со станции передают — будет жить, и даже в космосе работать сможет. Парень крепкий, здоровенный, обойдётся. Ты мне лучше вот что скажи…
Я изобразил ожидание — только что рот не приоткрыл.
— Тут с тобой хотят поговорить наши психологи. — сказал отец. — Ты не против?
Я тяжело вздохнул и поднялся со стула.
— Куда ж от них денешься? Пошли…
Отец удивлённо вздёрнул бровь.
— Что, даже не спросишь, в чём дело?
— А чего тут спрашивать? И так ясно, что из-за ребят в «Астре», тоже мне, бином Ньютона…
— Верно! — новая порция удивления на отцовской физиономии. — Но откуда ты…
Я спрятал ехидную усмешку. Не признаваться же, что когда мы приехали в Центр Подготовки, отец отправился узнавать новости, а я, тем временем позвонил в «ботанический сад». И узнал достаточно, чтобы догадаться, о чём пойдёт речь.
— Считай, интуиция подсказала. — я взялся за ручку двери. — Так мы идём, или заглянем в буфет, соку выпьем, или, там, кофейку? Разговор предстоит долгий, а у ваших умников только водички из графина и допросишься…
Это было уже третье учение по отработке действий в случае разгерметизации. Отличие от предыдущих двух заключалось в том, что оно было внеплановым — если раньше обитатели «Астры» о тренировках знали, к ним готовились, экзаменуя друг друга по пунктам инструкции, проверяя на знание расположения запорных рукоятей, запасных баллонов с дыхательной смесью и прочих нужных в аварийной ситуации предметов, то сейчас всё случилось внезапно. Как, собственно, оно и полагается на серьёзных, не для галочки, учениях по безопасности на космических объектах.