Один прекрасный вечер

– Да, – Миллисент подошла к двери и приказала слуге принести на конюшню все оставшиеся петарды.

– Зачем? – спросила Пруденс.

Роберт взглянул на младшую сестру. Лицо у нее было белым как полотно. Она обкусала губы, а в глазах ее застыл страх.

– Петарды могут пригодиться. – Роберт погладил ее по щеке. – Не волнуйся.

Пруденс всхлипнула и выбежала из комнаты.

Кольцо.

Роберт и его швырнул в сумку. Сегодня он отдаст Кларисе кольцо. После того, как вызволит ее из тюрьмы, ибо он непременно ее вызволит. Он не знал, ответит ли она ему согласием, однако девушка, которую только что избавили от смерти, скорее всего будет испытывать к своему спасителю безмерную благодарность. Не то чтобы он хотел получить от Кларисы благодарность. Он хотел ее любви. Но благодарность тоже не стоило сбрасывать со счетов.

– Ты можешь ее вызволить. – Это был не вопрос, а утверждение. Потому что Миллисент в этом не сомневалась.

– Да, могу. – Закинув на плечо седельную сумку, Роберт спустился с лестницы и отправился на конюшню.

– Это ведь ты совершал подвиги, которые полковник Огли приписал себе?

– Возможно.

– Значит, ты можешь ее спасти. Верно?

– Вероятно. – Что он знал о крепости в Гилмишеле? – Все зависит от того, где они ее держат. У меня будет на руках одна мелочь, а все козыри будут у них.

– Может, я поеду с тобой и чем-нибудь помогу? – Тронутый ее предложением, Роберт сказал:

– Нет, дорогая. Никто не может мне помочь в этом деле. Скорее всего работа будет грязной, тяжелой и… – Впервые с того момента, как спрыгнул с седла, Роберт внимательно посмотрел на Миллисент, а не просто скользнул по ней взглядом, как обычно. И увидел, что она не превратилась в прежнюю невзрачную девушку, а осталась такой, какой была на балу. Настоящей красавицей. – Кори покорен?

– Да. – Тон у нее был раздраженный, даже агрессивный. – Наверняка.

– С чего ты взяла? – Миллисент шла следом за братом.

– Он не уехал. Сказал, что останется здесь, чтобы поддержать меня в трудную минуту. – Глаза ее зло сверкнули. – Не знаю, каким образом он собирается меня поддержать. Ходит за мной по пятам и рассказывает свои охотничьи байки.

Роберт усмехнулся. Лучик веселья пробился сквозь мрачные тучи. Она сумела его позабавить, несмотря на весь ужас того положения, в котором он оказался.

Миллисент между тем продолжала:

– Кори – просто охотник на лис. К тому же тупой. – Кори, видимо, впал в немилость. И с какой высоты был низвергнут!

– Да, сестрица, он всегда был таким.

– Но я думала…

– Ты думала, что за его смазливой физиономией кроется какая-то глубина? Ничего подобного. Он тщеславен, обожает себя любимого, отнюдь не умен и не прочь поволочиться за каждой юбкой. – Роберт шагнул в полумрак конюшни. – Но в защиту Кори хочу сказать, что парень он добрый, честный и, если потчует тебя охотничьими историями, значит, по уши в тебя влюблен.

– А вот я в него не влюблена, – сухо заметила Миллисент. Пеппердей с трудом справлялся с Блейзом, который подчинялся только двум людям на свете.

Роберт взял у помощника конюха петарды и спросил у Миллисент:

– Кори намерен сделать тебе предложение?

– Видимо, да. Но я не хочу за него выходить. По крайней мере пока не хочу.

Роберт не мог дождаться, пока Пеппердей закончит седлать коня, и, отодвинув парня, взялся за работу сам.

– А что ты намерена делать? – спросил он, подтягивая подпругу.

– Наверное, поеду с Пруденс в Эдинбург. – Миллисент подала брату уздечку. – Хочу получить удовольствие от сезона вместе с ней и посмотреть на мужчин в Эдинбурге.

Роберт устанавливал мундштук в пасти Блейза и гадал, изменилась ли Миллисент в одночасье. Или всегда была такой, только не знала, как стать собой настоящей? Перекинув сумки через седло, Роберт сказал:

– Так выходи за кого-нибудь получше Кори, идет?

– У каждого своя судьба. Может, я вообще не выйду замуж. – Миллисент поцеловала брата в щеку. – Не могу поверить, что ты все еще здесь. Поезжай за принцессой и привези ее сюда. Этот Фэйрфут – редкостный негодяй, и после случившегося никто не станет считать Огли героем. Уж я об этом позабочусь.

Роберт запрыгнул в седло и пустил Блейза в галоп.

Клариса, обмирая от страха, сидела, прижав колени к груди, на железной койке в полной темноте в тюремной камере крепости Гилмишель и гадала, едят ли крысы принцесс.

Скорее всего едят. К несчастью.

И что еще хуже, Кларису клонило ко сну, ибо события последних тридцати шести часов – столько примерно прошло времени с ее поимки – сильно ее утомили.

Верхом на несчастной понурой кобыле, познавшей все ужасы воспитания Фэйрфута, будь он проклят, под непрестанным дождем, продуваемая всеми ветрами, со связанными руками и эскортом из десяти вооруженных солдат английской армии, Клариса въехала на постоялый двор городка Стур, находившегося уже на территории Англии. Те, кто арестовал ее, очевидно, полагали, что Хепберн не сможет сюда проникнуть.

Дурачье.

В ту ночь полковник Огли целиком вжился в роль благородного полковника победоносной армии, настоящего героя, который, узнав правду о фальшивой принцессе, спешил передать ее в руки правосудия. Он потребовал для нее комнату в гостинице, запер ее там, а ключи положил себе в карман. Клариса не могла сбежать, но и судья Фэйрфут не мог войти к ней, что внушало ей оптимизм, ибо взгляды, которые он на нее бросал, внушали Кларисе ужас.

На следующее утро полковник Огли отбыл. Он уехал, чтобы встретиться с женой и продолжить свое победное турне. Клариса ни за что бы не подумала, что когда-нибудь ей будет не хватать компании полковника, но стоило ей взглянуть в злорадные глаза судьи, как Огли начинал ей казаться ангелом во плоти.

Как ей хотелось попросить у него пощады! Просить пощады у того, кого выставила дураком? Клариса, как никакая другая женщина, понимала, насколько хрупкая и деликатная это штука – мужская самооценка. Но вот что отчаяние делает с девушками: оно делает их невозможно глупыми.

От Стура до Гилмишеля было совсем недалеко верхом, но пешком – порядочно. Однако свет дождливого дня покажется беспредельно ярким, когда окажешься в темнице. Судья Фэйрфут с особым удовольствием обратил ее внимание на виселицу с петлей, болтавшейся на ветру, установленную на тюремном дворе. Клариса сделала вид, будто не слышит его и не видит. В свете дня особенно мрачными выглядели серые камни стен, особенно злорадными усмешки стражников. И даже ее камера на верхнем уровне подземелья, предназначенная, как сообщил ей Фэйрфут, для преступников знатного происхождения, казалась менее мрачной. По крайней мере, войдя в нее, Клариса смогла осмотреть обстановку. Сырой каменный пол. Узкое высокое окно. Железная койка с веревочным основанием, а на нем покрытый плесенью матрас. Горшок. Ведро с водой. Для тюрьмы не так уж и плохо.

И что самое лучшее, Фэйрфут приказал солдатам разрезать веревки у нее на руках, запереть ее в камере и оставить одну. Клариса, наверное, была самой счастливой из заключенных, и все потому, что Фэйрфут ушел. Оставил ее в покое.

Но когда, пройдя по тесной камере, она посмотрела на окно, поняла, что ей до него не добраться, и села на кровать, ей стало ясно, что других заключенных здесь попросту нет. Сюда не доносился ни единый звук: ни шаги стражников, ни стук за стенами. Ничего. И эта тишина действовала Кларисе на нервы. Она думала о том, что ее скоро повесят, представляла себе, что будет при этом ощущать… О Боже! Нет. Надо выбросить эти мысли из головы. Шли часы. Никто не появлялся в коридоре, никто не принес ей еду. Не выдержав, Клариса начала кричать. Никто не откликнулся. Она была здесь совсем одна.

На небе вновь собрались тучи, и камера погрузилась во мрак. Зашло солнце, и темнота стала непроницаемой. Клариса потрогала глаза, желая удостовериться, что они открыты.

Слух ее обострился. Она слышала шорохи расползавшихся насекомых, она слышала, как попискивали крысы, и зубы ее стучали от страха. Она озябла. Хотелось спать. У нее не было одеяла. Слава Богу, Эми вовремя убежала!