Дневник из преисподней

И все же я первой отводила свой взгляд – так было всегда, ибо смотреть в глаза милорда слишком долго я не могла. Было в них что-то нечеловечески прекрасное и манящее. Они, словно сказочные сирены, притягивали к себе, чтобы уничтожить и погубить. Мое сердце тянулось к бездне, скрывавшейся в его глазах, а разум требовал незамедлительных действий, поскольку осознавал всю опасность милорда и его силу. Мое упрямство было заодно с моим разумом и именно это спасало мою душу.

Милорд не изменился, как не изменилось и мое отношение к нему. Следующий за этим логический вывод мне не понравился – милорд по-прежнему обладал властью над моим телом, а я снова тонула в его глазах, с трудом выплывая на поверхность. И я задохнулась и замерзла от собственных мыслей, словно их и меня поглотила холодная и непрозрачная вода…

Вокруг нас наступила странная тишина, даже птицы перестали петь, словно их внимание было обращено лишь к милорду и его рассказу. Пауза затягивалась, но рассказ имел свое продолжение, и милорд наблюдал за мною, словно ожидал моих возражений. Но я не понимала, к чему он ведет, к тому же воспитание давало о себе знать, и я промолчала, похоронив пару вопросов глубоко в горле, и стиснув зубы во избежание их воскрешения.

Я вспомнила имя художника, но не помнила, чтобы кто-то убивал его любовь. Однако милорд никогда мне не лгал. И если он покопался в архивах и нашел нечто, о чем никому неизвестно, то не в его правилах было раскрывать всему миру скрытые от людей тайны.

А затем он закончил свою мысль:

– Эта легенда занимала мое воображение, Лиина. Я смаковал ее подробности, словно изысканное вино после легкого ужина, и не понимал, пьянею ли я от вина, или легенды, или картины, на которой не видел жизни. Художник написал смерть – одну только смерть, и не было ничего прекраснее, чем живая смерть на его полотне. Я пытался представить себе, что чувствовал тот художник, но в своих грезах видел только тебя и сожалел, что не могу прикоснуться к твоим губам… – Слова милорда падали, словно камни, обещая похоронить меня под лавиной его болезненных эмоций, и мир вокруг меня уменьшился до размеров зрачков его глаз.

Милорд причинял мне боль и раньше, не получая от этого удовольствия, но принимая ее, как необходимость, – один из методов достижения цели. Я знала его долгих пятнадцать лет и знаю, что права в своей оценке. Только не понимала, почему ему не надоедает играть со мной в одну и ту же игру.

– И кем я была в ваших грезах, милорд? – Вопрос вырвался неожиданно, подстегнутый накопившимися страхом и напряжением, которые я не могла больше сдерживать.

Умение ожидать и терпение никогда не входили в перечень моих добродетелей, но милорд мог ожидать годами и был способен на колоссальное терпение и выдержку, овладевая своими эмоциями без видимых усилий, хотя кто знает, чего ему это стоило.

Мой вопрос мгновенно вернул его в привычное состояние невозмутимости и он кивнул мне:

– А кем вы предпочли бы стать? – Милорд перешел на вы и это было плохим знаком.

Мне пришлось предпринять определенные усилия, чтобы не высказать вслух все свои мысли, но сложившаяся ситуация была слишком серьезной и мой неуместный сарказм мог только усугубить ее. В глубине души я чувствовала, что милорд уже принял решение, но никак не решается на последний шаг, способный сжечь за собой все мосты. В этом мы с ним похожи: всегда оставляем для себя возможность вернуться к предыдущей странице и переписать ее заново, а не начинать новую главу. Но для милорда важными были не только собственные поступки, но и мое отношение к ним, а также мое отношение к нему самому. Его же внимание ко мне было просто всеобъемлющим. Милорд влиял на меня независимо от моих желаний, и это влияние заставило проглотить все возможные варианты ответов, промелькнувшие в голове. Не могла же я ответить ему, что предпочла бы находиться отсюда за миллионы световых лет, где-нибудь в другой жизни, в другом времени, в ином измерении, по возможности не в собственном человеческом обличье, так легко узнаваемом. Я многое отдала бы за исполнение этого желания…

Вообще последние годы моей жизни напоминали мне плохо написанную пьесу, читать которую уже не хватает сил. Только из чувства упрямства я пыталась дочитать ее до конца, перескакивая через целые абзацы. Играть же ее на сцене было сущим наказанием, ибо данную пьесу можно было только играть, но не жить ею и жизнью ее героев.

И я и милорд играли уже давно – каждый свою роль, не отступая ни на шаг от неизвестно кем написанного сценария. Вся моя жизнь казалась мне сном: очень ярким, отчетливым, даже детальным, но все-таки сном. И сейчас рядом с милордом, согретая солнечным светом и теплом, под нежно-голубым небом, среди изумрудных деревьев и цветочных клумб я ощущала, как жизнь убегает от меня маленькими бусинками росы, испаряющейся под лучами огненно-рыжего солнца. Стремительные секунды сокращали время – мое время, и мир вокруг меня становился все более нереальным.

На краю жизни я боялась заглянуть в открывавшуюся бездну, потому что на дне ее пряталась боль. Боли было так много, что любое мое воспоминание начиналось с нее и заканчивалось ею. И милорд снова и снова возвращал меня из снов этой жизни к действительности, где реальной была только боль. Я ненавидела его за это, а он охотился за моей душой силками страха и искушения, подавляя волю, лишая достоинства, вызывая трепет.

Но сейчас его вопрос не был праздным или я ничего не понимаю в этой жизни. Он снова решил сыграть со мной в старую игру, придуманную когда-то вместе со своим братом, и он предлагал мне роль, которая стала бы последней. Мне было очень страшно и холодно…

Милорд не мог знать того, что знало мое сердце. Он просто не мог знать, кто дорог мне настолько, что вправе претендовать даже на мою жизнь, потому что все остальное уже принадлежит ему. Я скрывала свои чувства от милорда, потому что жизнь Алекса зависела от этого. Я даже думать о нем боялась в присутствии милорда, хотя Алекс всегда был со мною – в моих мыслях и в моих чувствах. Последние четыре года наши дороги не пересекались, потому что не пересекались наши миры, но разве мы стали от этого дальше, и разве можно разлюбить из-за расстояния, разделяющего двоих?

Алекс был частью меня самой. Без него в моем сердце поселилась пустота. Даже когда он покинул меня, его любовь, как и моя, не могли существовать друг без друга. Я не видела его нежных глаз, не слышала голоса, не ощущала прикосновения губ и глубоко в себе похоронила боль от разлуки, не доверяя ни сердцу, ни разуму ключей от своих чувств. Любовь поселилась в моих воспоминаниях, скрытая от реальности и чужих глаз. Ее безмятежность и беззащитность требовали этого, но я всегда понимала, какой сильной была наша любовь. Наши с Алексом чувства изменили саму историю, чуть не уничтожили нас обоих, но это не имело значения, потому что любовь Алекса подарила мне свет, разогнавший кромешную тьму, затаившуюся в самих темных уголках моей души. Она позволила мне выжить, позволила продолжить свою жизнь, вселила надежду и не дала тьме поглотить последние крупицы света, оставшиеся во мне…

Иногда я думаю о том, сколь огромной является власть, дарованная любви небесами. Все в этом мире меняется, сами люди меняются, как и времена, текущие в потоке истории. Только любовь остается такой же сильной и ее сила не подвержена никаким изменениям. Но, обладая силой, она не делает нас сильнее, ибо разрушает прочный панцирь наших сердец, и мы становимся уязвимыми перед опасностью внешнего мира и своими врагами. Любовь – это оружие, способное уничтожить нас изнутри, обречь на страдания, и наши враги используют ее силу против нас.

Любовь не только разрушает оковы наших сердец и убивает наше одиночество, она усиливает боль от обиды, предательства, неудачи. Она пугает людей, потому что, поселившись в их сердцах, открывает правду – некую высшую истину, уничтожающую все старые представления о мире и о себе. И в этом смысле любовь не только ранит нас, она нас убивает, и даже время не способно излечить раны, нанесенные обнаженному сердцу.