Омут

Жар-птица громко, заливисто расхохоталась.

— Чего ты радуешься? — не понял Горыныч и насупился еще сильнее.

Аука тоже сморщилась, словно наелась клюквы.

— Но почему ты это скрывал? — спросила Мари, смахивая выступившие от смеха слезы.

И лицо у нее при этом было такое довольное, как будто он сказал ей, что бросил курить.

Горыныч раздраженно передернул плечами. Но Жар-птица видела, что он просто смущен.

— К слову не пришлось. Да и слишком быстро все случилось. Отец меня тоже перед фактом поставил. А вы все заняты были здоровьем Дня.

Горыныч покосился на Ауку и услышал, как Мари, уже склонившаяся над девочкой, заговорщически прошептала:

— Я научу тебя всем приемам младших сестер. У меня большой опыт. И не бойся его. Он только с виду страшный.

— Я и не боюсь, — пискнула Аука и вдруг неожиданно спросила: — А где Ночка?

Колька и Мари переглянулись.

Аука до сих пор ничего не знает. Тяжело быть ребенком.

Жар-птица мягко улыбнулась и опустилась перед девочкой на корточки.

— Ночка не забыл о тебе, просто ему пришлось уехать и он не нашел смелости попрощаться. Прости его.

Да уж, со смелостью у Ночки туго, подумал Горыныч, а вслух буркнул:

— Но если что…

Аука подняла на Кольку взгляд и посмотрела ему прямо в глаза. И Колька вдруг понял.

Для значимых слов требуется очень много смелости.

Он сердито кивнул, подбадривая самого себя, и закончил:

— Я рядом.